Тени хихикали, взвизгивали и что-то передвигали. "Вот они уже подбираются ближе… Надо скорее вскочить и юркнуть на хозяйскую половину, – лихорадочно соображала она. – Или закричать?" Но дверь, которую она оставляла с вечера открытой, была заперта. Дикий страх от этой безысходности лишил ее последних силенок, и она впала в забытье. Открыв утром глаза, она обнаружила в маминой постели дядю Лешу. Вкусно пахло кофе. Мама жарила яичницу на веранде и что-то весело мурлыкала. Не особенно раздумывая над тем, почему вдруг он здесь оказался, Вера принялась его тормошить и стаскивать с него одеяло. Дядя Леша попросил пощады и позвал на помощь маму. "Не приставай, дай человеку спокойно одеться", – засмеялась та, выталкивая ее на веранду.
Двадцатого мая занятия в школе заканчивались. Ей дали "Похвальный лист" за отличную учебу и примерное поведение, а также табель с пятерками, где было написано, что она переведена во второй класс. Начинались летние каникулы. В субботу мама, придя с работы, велела ей скоренько собираться: завтра она едет на все лето в Челябинск, а то ее некуда девать на целых три с лишним месяца. Все вокруг как-то сразу померкло и потерялось. Ничего не радовало: ни подаренная мамой кукла, ни новое нарядное платье, ни дяди Лешино обещание сводить ее в цирк. Совсем ничего. И дядя Леша почему-то не шел…
В воскресенье они с мамой, взяв маленький чемодан, с которым она приехала в Москву год назад, отправились на Казанский вокзал. В огромном разукрашенном зале ожидания было неуютно, и они вышли на платформу. Поезда еще не было. Томясь в ожидании состава, они уселись на чемоданчик, прижавшись друг к другу. Вера словно окаменела и как будто даже состарилась, равнодушно наблюдая за своими совершенно взрослыми горестными мыслями: "Все. Детство кончилось, а с ним – и все хорошее в ее жизни. И уже никогда не будут они сидеть вот так рядышком с мамой, прижавшись друг к другу, никогда она уже не назовет ее ласково киской и не возьмет в свою сияющую жизнь".
И вдруг мама нарушила пронзительное молчание, немного смущенно отведя глаза: "Если тебя будут спрашивать, там, в Челябинске, кто такой дядя Леша, скажи, что это теперь твой папа". Чей папа? Зачем? В одно мгновение хороший, веселый друг дядя Леша стал ей недругом. Почему он забрал у нее маму, о которой она так долго мечтала? И вот теперь она маме больше не нужна… Ее отправляют в Челябинск, как живую посылку, чтобы она не мешалась им под ногами…
К платформе с шипением и свистом подползал паровоз. Нужный им плацкартный вагон был где-то в середине состава. Мама засуетилась, схватила чемодан и потащила ее за руку к вагону. Пожилая проводница в черной форме взяла у мамы билет и не сразу поняла, что повезет только одну малолетнюю пассажирку. Они прошли в вагон, нашли место и убрали под лавку чемодан. У окна за столиком сидели две женщины и старик. "Присмотрите, пожалуйста, за девочкой в дороге. В Челябинске ее встретят", – попросила мама. "А билет-то у нее есть?" – усмехнулась одна из пассажирок, подозрительно взглянув на маму. "Есть, есть, я и проводницу предупредила".
В проходе забегал народ, услышав, что поезд скоро отправляется. Мама, торопливо чмокнув ее в щеку, направилась к выходу, велев ей подойти к окну, чтобы помахать друг другу на прощанье. Вдруг вагон дернулся, заскрипел, и платформа плавно поплыла вместе с мамой куда-то в сторону. Она, застыв, как во сне, смотрела мимо мамы, не в силах даже шевельнуть рукой. Та ей что-то кричала и сморкалась, но ее это уже не трогало. Лишь две слезинки разом скатились на нарядное платье и тут же истаяли.
Предчувствие ее не обмануло: горестные мысли оказались вещими. Кончилось лето, и осенью она пошла во второй класс челябинской семилетки.
Москва, март 2015 г.
Миг счастья
Солнце смеялось в прозрачной луже, разлившейся на весь тротуар, из дворовых глубин доносился нежный запах сирени, напоминая о буйстве былых садов, некогда опоясывающих древнюю столицу, а в скверике рядом с бывшим мамонтовским особняком даже зачирикали пташки. Весна!!
В старом двухэтажном здании грязного песочного цвета трудно было заподозрить знаменитый в конце XIX века дом легендарной личности, богатея-мецената, бескорыстно служившего русскому искусству, – приют художников и музыкантов, писателей и актеров. Но однажды его арестовали по ложному обвинению, и опечатанный особняк пришел в запустение вместе со своей уникальной коллекцией произведений искусства, которая впоследствии рассеялась по музеям, но в основном по чужим рукам. Неузнаваемо перестроенный и опрощенный, он стал в 1930 году пристанищем высшего учебного заведения, и на его фасаде появилась выпуклая, будто конгревное тиснение, надпись: "Полиграфический институт". От былой красоты остался лишь необычный флигель с затейливым орнаментом – единственное архитектурное детище члена Московского художественного кружка, обитавшего в этом доме, Михаила Врубеля.
Конец мая 1968 года. Скрипучая "парадная" дверь этого самого института, прощально взвизгнув, выпустила на волю стайку отмучившихся страдальцев. Темноволосая девушка с рыжим портфельчиком с изумлением оглянулась на дверь – неужели она не увидит ее целых три месяца, до самого сентября? Не будет после работы сидеть здесь допоздна на лекциях, писать-сдавать нескончаемые контрольные, а по выходным пропадать в Историчке, вместо того чтобы предаваться радостям жизни?
В ее кудрявой головенке привычно запрыгали "стихоплетки":
Натужный гул Садового Кольца
Мне не испортит настроенья,
Я сессию добила до конца -
И в этом нет уже сомненья!
Все, четвертый курс позади. Осталось "еще немного, еще чуть-чуть", но с каждым разом все труднее заставлять себя подходить к этой двери, когда тянет домой, к молодому мужу, когда на лестнице, ведущей на второй этаж, к "ее" аудитории, обосновавшейся в бывшем большом кабинете Саввы Ивановича, приходится чуть ли не руками переставлять упирающиеся ноги, вынуждая их двигаться вперед.
Девушка шла к станции метро "Лермонтовская", в народе именуемой, как и прежде, "Красными Воротами", и размышляла о том, как хорошо, что с этой стороны дороги тоже можно попасть на нее: через широченное Садовое, где всего два светофора на целый километр – один у Склифа, а второй как раз у метро, не очень-то перебежишь. Правда, ей не раз доводилось наблюдать попытки нетерпеливых, и многие из них заканчивались плачевно. Недавно на фонарном столбе у самого несчастливого перекрестка появился небольшой плакатик с воззванием: "На этом месте погибли двенадцать человек. Не спеши стать тринадцатым".
Она торопилась на свидание к мужу, с которым договорилась встретиться у метро "Аэропорт", чтобы наконец-то съездить туда, где строится их будущий дом. Раньше не получалось – в мыслях были одни экзамены и зачеты. Народу в вагоне метро оказалось немного, и можно было спокойно кокетничать с собой в темных окнах. Хорошо бы причесаться и подкрасить ресницы (на экзамены она ходила скорбной монахиней, чтобы не раздражать преподавательниц, коих было большинство), но здесь это делать неприлично.
Муж поджидал ее на улице у самой дороги, где выстроилась длинная вереница людей, на которых она не обратила особого внимания: "Ну стоят и стоят, мало ли зачем".
– Пойдем? Куда нам – в метро или на троллейбус? – улыбнулась она мужу, предвкушая приятное путешествие.
– На автобус, вот, уже очередь занял…
– А почему не на метро? Ты же говорил, что это где-то за "Соколом". Проедем одну остановку на метро, а там пешком прогуляемся, – предложила она.
– Нет. Нам на автобус. Вон там останавливается, – кивнул он куда-то вдаль, почти напротив МАДИ.
Простояв минут сорок, они с трудом влезли в третий автобус. Стиснутая со всех сторон, она повисла на руке мужа, не доставая ногами до пола. Раздраженные, потные, взъерошенные люди пыхтели и царапались авоськами, набитыми продуктами. Автобус, игнорируя остановки, давно миновал "Сокол" и МАИ, где работал муж, вот и мост через окружную железную дорогу проехал… Кажется, здесь еще недавно заканчивалась Москва… Куда мы едем?! Вдоль шоссе – высоченные сосны, а между ними мелькают редкие двухэтажные деревянные домишки. Впереди показался туннель, а над ним… дымящая труба пароходика. Это же канал! Она была здесь когда-то давно – в пятом классе в поход ходили!
Но за ним же начинается подмосковный городок Тушино с его знаменитым Чкаловским аэродромом! Хотя, кажется, в 60-е он уже стал Новой Москвой. Автобус повернул направо. Типичная подмосковная улица послевоенной застройки с рядами лип, как в Химках или каких-нибудь Люберцах. Наконец автобус остановился, выпустив всего лишь тройку потрепанных граждан. Свободнее в салоне от этого не стало. Она уже не смотрела с надеждой в окно: может, где-то здесь? Хотелось просто поскорее отсюда выбраться и глотнуть свежего воздуха. Кажется, закончилась и "Новая Москва": слева заскрипел трамвай № 6, поворачивая на круг к конечной остановке. Дальше – длиннющий бетонный забор с колючей проволокой какого-то предприятия.
– Кажется, это знаменитый "500-й", – доверительно шепнул муж.
Но ей было все равно – хоть "1000-й". Вдруг справа из-за соснового леска вынырнули аккуратные финские домики с палисадниками.
– А это – коттеджи летчиков полярной авиации, – продолжал развлекать ее муж. – Здесь же их аэродром был раньше. Прямо отсюда знаменитые летчики отправлялись покорять…
– Коттеджи, аэродром… – перебила она раздраженно. – Зачем нам какая-то полярная авиация? Мы же хотели посмотреть, как строится наш дом… там… за "Соколом", как ты говорил? В Москве, а не где-то под Волоколамском!
– Потерпи немного, скоро приедем. Ну да, немного дальше, чем за "Соколом". Ну и что? Мне как раз удобно на работу будет ездить – всего-то на одном транспорте.