– Всего только кофе с ликером, и это точно за мой счет, я тебе должен.
– Да за что хоть? Не придумывай! Я плачу за себя сам.
– За блинчики и шоколад плати, а это мое. Ну не спорь с младшими, тиран. Деньги все равно не мои, а папины, не обеднеет от двух чашек кофе, а если я скажу, что на тебя потратил, так он и еще подкинет. Ты же знаешь, все мои тебя любят – ты такой положительный и так правильно на меня влияешь!
– Трепло ты, Шаляпин, – проворчал Чибисов, называя Лешку студенческим прозвищем, но на самом деле ему было приятно услышать похвалу его родителей.
– А если серьезно, так неужели ты не понял, что действительно ответил на все мои вопросы. Я теперь точно знаю, как себя вести с моей новой знакомой. Во-первых, ее нужно понять…
Лешка говорил еще что-то, но Чибисов его не слышал. Воспоминания о недавних событиях нахлынули на него и увлекли в водоворот сладкой муки. Он не все рассказал Лешке. Умолчал о том, например, как они ворвались в душ, когда его зеленоглазая нимфа танцевала и пела под струями воды. И еще об одной ночи он умолчал – это было слишком личное, касалось не его одного, да и не пристало о подобных вещах рассказывать даже близким друзьям. ЭТО принадлежало только двоим.
Они выгнали стены корпуса под крышу и сложили внутренние перегородки. Официальная работа сделана. Можно было ехать домой. Только куда домой? Если под домом понимать Москву, то "домой" означало – в ту же пустую общагу. Посовещавшись, дружно решили остаться и "дошабашить" (термин ввел Кашира) до конца августа.
Тимофей позвонил в институт и им разрешили остаться в общежитии. Кроме того, товарищ, ответственный за строительство корпуса, так обрадовался, что они раньше срока управились с работой, что можно перекрыть крышу уже летом, а уже под крышей спокойно заниматься отделочными работами, что пообещал закрыть договор с ними только в конце августа.
Шабашки подворачивались одна за другой, не каждый день нужны были все, деньги у них были, так что жизнь потянулась хоть и трудовая, но не суетная. Если кому-то нужно было в Москву, он мог спокойно ехать и на день, и на два, и на три. Отсутствовать дольше трех дней никто себе не позволял – заработанные деньги шли в общий котел. Чаще других, понятное дело, отлучались Аркадий и Ремизов.
Для Вальки и Даши наступили золотые дни. Все свободное время они старались проводить вдвоем. Им больше никто не был нужен. Зеленоглазая фея жадно впитывала в себя все, что рассказывал ее друг, учитель и повелитель, а по ночам, крепко обняв подушку, плакала и корила себя за свой боязливый характер, который не позволил ей начать в открытую встречаться с Чибисовым раньше. Причем рыдала иногда так, что соседки по комнате донесли Алевтине (из лучших побуждений, конечно). После чего страдалица была вызвана на "ковер", заключена в объятия, расцелована в мокрый нос и покрасневшие глаза и допрошена с пристрастием, нежным, правда, и сочувственным:
– И что ты девчонкам по ночам спать не даешь? – Алевтина держала ее на коленях, как ребенка, и ласково перебирала нежные завитки волос у висков.
– Он же уедет через десять дней, Алечка, и я его больше не увижу. У меня, у дурочки, два с лишним месяца было, а я, – голос у нее прерывался, – только вторую неделю с ним.
– И слава Богу: если бы ты все два месяца с ним провела, то сейчас седуксен или веронал горстями глотала, а то еще хуже – вены себе резала. А так поплачешь-поплачешь и через пару месяцев все пройдет. Может, и не все, но точно полегче станет, – она нежно поцеловала ее в нос. – Или ты замуж за него хочешь?
Дашу обнимали (помните, что это делает с девчонками?), поэтому она уткнула нос в грудь Алевтины и покаянным тоном честно призналась:
– Хочу, конечно, только не пойду, не смогу. Со страху действительно могу и седуксен, и вены… Я не выживу с ним "там". Я же могу жить с ним только "здесь". А как он "здесь" останется? Он не останется, потому что "здесь" он не выживет… Мне хорошо с ним, знаешь, он меня меняет, я уже не живу, как раньше, я становлюсь другой и уже не смогу вернуться в ту Дашу, что была до встречи с ним.
Алевтина обняла ее покрепче и, прижавшись щекой к ее лицу, подумала:
– Оба дураки: нашли друг друга, любят друг друга, понимают, что души у них одинаковые, но вместе не будут никогда. Чертова социальная лестница. Непреодолимый барьер для обоих. А несколько лет подождать не смогут – в их возрасте это невозможно. Ну что ж – не судьба. И все же хорошо, что они встретились.
Даша пошевелилась:
– Спасибо, Алечка, мне лучше теперь, я пойду к себе.
– Не плачь только, дай девчонкам поспать, а то оставайся у меня сегодня – места хватит.
– Нет, я к себе, спасибо, – она порывисто обняла старшую подругу и вышла за дверь.
У Вальки тоже в мыслях порядка никакого не было. Он пытался разобраться и понять, что делать дальше, но каждый раз запутывался, выстраивая в голове логические схемы, которые не хотели выстраиваться и рушились, ибо нельзя совместить несовместимое.
Он исполнил Дашину просьбу поцеловать ее. Привел за руку к тому самому дереву, у которого сделал это в первый раз. Прижал спиной к стволу, обнял руками вместе с деревом и приник к ее губам. В этот раз ему ответили, сначала робко, как бы пробуя на вкус его губы, затем смелее, потом и вовсе обхватили его голову руками и не отпускали, пока оба не задохнулись. И только тогда оторвались наконец друг от друга с сожалением, что так быстро закончился воздух в легких, и жадно хватали этот самый воздух широко открытыми ртами. И тихоня-недотрога не отвела и не опустила глаза, а сказала, отдышавшись:
– Сладко, еще хочу.
И он опять жадно приник к ее нежным губам, крепко прижал к себе и не отпускал, пока оба опять не задохнулись, исследуя губы, зубы и языки друг друга.
Наступила пятница. Оба "жениха": и Аркаша, и Игорь – привезли из Москвы своих подруг. Те давно просились в гости, но, пока шла серьезная работа, устроить это не удавалось. Девочки привезли замаринованное мясо для шашлыка и обе парочки собирались, переночевав в общежитии (экзотика для москвичек), в субботу утром отправиться в Дубну на Волгу, о чем заранее было договорено с Леней Толмачевым. Всех желающих и свободных от работы в субботу пригласили тоже, но таковых не нашлось. Более того, Толмачеву нужно было рано утром закинуть бригаду на свинарник, а уж потом он мог заняться "курортниками".
Как бы то ни было – соорудили шашлычок. В шесть Валька сбегал к столовой и позвал "своих" на мероприятие. Но они, узнав что в компании две москвички, засмущались и принялись отнекиваться, тем более что ночевать в общежитии оставались только Даша и Светлана, а Лена и Алевтина торопились на автобус: Лена ехала провести выходные с заболевшей одинокой теткой, которая жила в Дмитрове и работала санитаркой в той самой больнице, а Алевтине, тоже в Дмитрове, нужно было неофициально повидать адвоката – пересматривали ее условный срок. У мальчишек тоже были потери в личном составе – в Москву уехал Равиль: там проездом был его двоюродный брат.
Чибисов все же уговорил девчонок прийти на полянку. Те сказали, что так и быть, хоть обе и умирали от страха, но только на часок.
Приезжие, Жанна и Инна, были девочки воспитанные, дружелюбные и компанейские. Через полчаса Даша со Светой уже болтали вместе со всеми, хоть немного и дичились, особенно Даша. Они действительно провели у костра около часа и засобирались домой – кому суббота, а кому вставать почти в четыре утра. Валька пошел проводить.
– А как вы ночевать собираетесь, – спросила вдруг Светлана.
– Как обычно, – не сразу понял Чибисов.
– Что же девочки со своими парнями по двое на кровати и вы тут же? – уточнила Света.
– А, вот вы о чем? Мы отдали им свою комнату. Равиля нет. Так что впятером как-нибудь разместимся во второй.
– И кто с кем вдвоем на панцирной сетке спать собирается? – заботливо поинтересовалась Даша.
– Наверное, мы с Тимохой – в армии и не в таких условиях спать приходилось, – рассмеялся Валька, – а то вон у Алевтины комната пустая.
– Она вернется сегодня. А знаешь, что, мы с Дарьей можем пойти к ней, а ты ночуй у нас, – сказала Света, затем скорчила притворно-озабоченную рожицу и добавила, – а если один забоишься – попроси Дашку посидеть с тобой, колыбельную спеть, – и, взвизгнув, прыгнула вперед, уворачиваясь от двух рук, размахнувшихся, чтобы влепить ей по попе за хулиганство.
– Спасибо, это – действительно выход, (и Валька, и Даша промахнулись), тем более что мне у вас привычно, – рассмеялся Чибисов, но смех его был тут же пресечен Дашиным локтем, который неизвестно почему врезался ему в ребра. Коротко охнув, он продолжил, – я тогда ребятам скажу, чтобы не изобретали ничего: а то Ленька собрался в машине ночевать. А вы мне ключ от комнаты дайте.
– Не нужен тебе ключ, мы дверь открытую оставим, – Даша погладила Валькины ребра – мол, не ушибла?
Он тихонько сжал ее ладошку – нет.
Перебросившись этой парой беззвучных фраз, они догнали Светлану, старавшуюся держаться на расстоянии от их рук и, также безмолвно простив ей мелкое хулиганство, вскоре вышли на освещенную асфальтированную дорожку, где девчонки отправили Чибисова обратно к костру.
Народ постепенно расходился. Первыми отправились на покой пары, а "холостяки" остались: допивали "Московское оригинальное", болтали о том о сём. Затем прибрали полянку, потушили костер и тоже отправились спать. У общежития расстались с Каширой, который решил покурить, а заодно встретить Алевтину с автобуса и предупредить ее, что у нее в комнате нашествие коллег по работе. Валька составил ему компанию, а когда Мише подошло время идти на остановку, отправился спать.