Через служебные помещения майор вывел его наружу. Нырнули в безликую обшарпанную дверь, за которой была путаница серых коридоров, двери с табличками. Мужик в униформе проехал на пустом электрокаре, заставив их прижаться спинами к стене. В каком-то закутке майор сказал: "Посиди здесь, я схожу договорюсь". Через пятнадцать минут в закутке появился таможенник, спросил тихо: "Вы Кротов?" – и приказал идти следом. Еще через минуту Кротов уже топтался у регистрационной стойки. Женщина в синем спросила: "Виза есть?" – "Есть", – ответил Кротов, забрал посадочный талон и встал в очередь к будке пограничного контроля. Пацан в зеленой форме полистал его паспорт, спросил, какова цель поездки. "Туризм", – сказал Кротов с улыбкой. Пацан кивнул, стукнул в паспорт отметку, и Кротов пересек границу, так и не увидев своего майора.
В самолете он не пил спиртного и не спал из-за боли в спине. Четыре раза сбегал в туалет. Съел предложенный обед до последней крошки и выпил несколько стаканов безвкусной минералки. Из англоязычных газет давали лондонскую "Таймс" и "Интернешнл геральд трибюн", где он прочел почти без интереса, что в Думе прокатили Черномырдина, намеревавшегося вернуться.
Он чуть не получил инфаркт в Ганновере, когда в зале прибытия увидел родные тюменские морды, но догадался: делегация, прилетели брататься с Силезией. Он сам однажды так летал прямым авиарейсом из Тюмени. Зачастили, однако, товарищи. Прошел он неопознанным, чему способствовали темные очки "Картье", купленные им от скуки в самолете.
Кротов отыскал валютное окошечко и поменял часть долларов на марки. В бюро проката автомобилей Кротов арендовал маленький "опель", оплатил страховку и договорился, что оставит машину в гамбургском бюро. Купленная карта автомобильных дорог ему не понадобилась: над шоссе, ведущем в Гамбург через Целле и Люнебург, на каждом километре висели указатели, да и сворачивать особо было некуда. "Опель" оказался быстрой послушной машиной, и за два с лишним часа Кротов благополучно добрался до цели. В Гамбурге пришлось петлять и спрашивать у полицейских, что не понравилось ни полицейским, ни ему. Но он в конце концов нашел бюро, избавился от "Опеля", взял такси и поехал в порт.
На пассажирских пирсах он не нашел "Аркадии". В диспетчерской долго объяснялся на английском с настырными немцами в штатском, те звонили куда-то, уходили и приходили, потом явился мужик с галунами и нехотя поведал Кротову страшную тайну: "Аркадия шип" пришвартовался в Любеке – это рядом, сорок минут на автобусе. "В гробу я видел ваш автобус", – по-русски вежливо поблагодарил его Кротов. Спустился на пирс, где выпил пива и поел креветок под тихим ветром, пахнущим рекой, в компании горланящих туристов.
В Любеке, сросшемся с Гамбургом старинном городке, такси выехало к набережной, и Кротов сразу увидел белую "Аркадию", стоящую у парапета со спущенным высоким трапом. "Ну вот и все", – подумал Кротов, расплачиваясь с таксистом.
На набережной он уселся на железную скамейку спиной к кораблю, курил беспошлинные сигареты, купленные в Шереметьево, и слушал, как гуляет в желудке немецкое пиво, которое вскоре ударит по почкам, и надо будет мчать в гальюн.
Кротов приметил ряд телефонных будок, встал и направился туда, но спохватился вовремя и стал искать киоск с газетами, где купил за десять марок телефонную карточку. Аппарат заглотил картонку, пошел гудок, и Кротов выщелкал на кнопках российский код и сотовый номер жены.
– Да-да? – ответила Ирина через космос.
У Кротова перехватило горло.
– Привет, – сказал он. – Ты где находишься, подруга?
– А сам ты где? – воскликнула жена. – Почему не звонишь, у меня уже всякие мысли...
– Я тебя спрашиваю: где ты находишься?
– Как это где? Мы в Любеке стоим.
– Ты где, на пароходе?
– Ну да, – растерянно произнесла жена,
– Тогда возьми мою путевку и быстренько спускайся вниз, на набережную.
– Зачем? – испугалась Ирина.
– Потому что я стою внизу, дуреха.
– Где внизу?
– У трапа, блин, у трапа!
– Здесь, в Любеке?
– Нет, в Гонолулу, – сказал Кротов и с грохотом повесил трубку. Телефон услужливо возвратил карту, но Кротов оставил ее в прорези аппарата – русский подарок портовым бичам.
Он встал возле трапа, у нижней платформы с резиновым ковриком, посмотрел наверх, где дежурил матрос с нарукавной повязкой. Первой на верхнюю площадку выскочила Наташка, завопила: "Батяня!" – и стремглав помчалась вниз. Затем появилась жена с заплаканным лицом и Митяй в матросской форме с лямочками накрест. Наташка уже висела на шее и болтала ногами. Кротов опустил ее на коврик, обнял за плечи и повел наверх, задевая портфелем металлические ребра ограждения. Жена смотрела так, будто знала или чувствовала что-то. Митяй обхватил его за ногу, прижался щекой к бедру. И не хватало рук, чтобы всех и обнять, и погладить.
Матрос с повязкой требовал пропуск, что выдавали всем туристам, сходящим на берег. Кротов сказал, что его задержали дела, вот паспорт, вот путевка – где, блин, путевка? – вот она! Матрос замешкался, Кротов потребовал вызвать начальство. Пришел морской офицер с загорелым лицом, посмотрел документы, велел пропустить. Они гурьбой шли по внутренним трапам и коридорам, Митяй не поспевал, путался у взрослых под ногами.
В каюте Кротов осмотрелся, сказал: "Недурственно", – скинул пиджак, брюки и рубашку. Жена достала из стенного шкафчика полотняные белые шорты, легкую маечку, пляжные тапки без задников. Кротов стал одеваться, Ирина сказала: "Сними трусы, жарко будет, ходи в одних шортах, здесь все так ходят". В другой момент он обязательно спросил бы у жены, каким же образом она определила, что все мужчины здесь гуляют без трусов, а нынче согласился молча и все надел, как было ему сказано. Сунул в боковой карман шортов сигареты и старую добрую "зиппо", а в задний – свой любимый "крокодиловый" бумажник. Жена сказала: "Когда ты его сменишь? Смотреть стыдно". Кротов ответил: "Никогда".
Наташка водрузила ему на голову мягкую панаму. Он вспомнил про очки, достал и нацепил их на нос. Дочь фыркнула: "Ну, ты, папан, колонизатор!" – и сдернула очки, заявив, что ему не идут. Прочитала буковки на дужке и захапала добычу окончательно. Митяй сказал: "Хоцю купаться. Мы с папой будем иг’ать в аку’у и в дейфина". – "Кто будет акулой?" – грозно спросил Кротов. "Конесно, ты, – сказал Митяй и засмеялся. –А я будудейфин. Он волсебный".
На корме возле бассейна круглились столики под белыми зонтами и рядом стойка палубного бара, за которой, сложив на сияющей белой груди волосатые черные руки, скучал одинокий гарсон.
– Угощаю, – сказал Кротов. – Кому что?
Он заказал мороженое для Наташки, молочный коктейль для Митяя и слабенький "Экзотик" для жены. Себе взял двойную порцию бурбона со льдом, и будь что будет с почками. Увидев сотенную, гарсон развел руками: сдачи нет. "Журнал ведете? – знающе осведомился Кротов. – Тогда запишите на Кротова, двести восьмая каюта". Спросил гарсона, можно ли арендовать на судне личный сейф. Гарсон исполнился уважения и перелил ему бурбона минимум на палец. Кротов обхватил ладонями коктейли и мороженое, стакан с бурбоном прикусил зубами и так пошел, набычившись, к столу, где Митяй уже бузил и рвался из матроски нырять в бассейне голышом. За соседним столом грузные дядьки и тетьки дулись в преферанс, от них несло табачным дымом, и жена недовольно помахивала рукой, более всего оскорбленная тем, что курили не дядьки, а наглые тетьки, все в золотых цепях и перстнях. Кротов отпил полстакана, спросил, как понравился Лондон. "Чудесно", – ответила жена. Наташка сказала, что ей больше приглянулся Копенгаген: все такое маленькое, кукольное. Кротов еще хлебнул и посмотрел поверх плеча жены на тающий в вечернем мареве благообразный город с пиками готических соборов и белой башней то ли ратуши, то ли рыцарского замка в отдалении.
– Однако душновато, – заметил Кротов, вытирая со лба накатившийся пот.
– Когда спустимся южнее, к Португалии, обещают вообще тридцать градусов, – сказала Ирина. – Ты хорошо себя чувствуешь, Сережа? Чего-то ты бледный такой...
– Замотался, – вздохнул Кротов. – Отлежусь, и все пройдет. Здесь к ужину переодеваются?
– Кто как. Но в шортах на ужин не принято.
– Этикет! – заключил Кротов.
Посреди детской части бассейна стоял Митяй с птичьим ртом и смотрел в воду. Что ему чудилось, какие страхи подплывали к его тоненьким ногам? Кротов снял панаму и швырнул в бассейн, словно летающую тарелку. Митяй взвизгнул, схватил панаму, посмотрел восторженно на Кротова и стал зачерпывать воду панамой и выливать на себя.
– Ну вот, – надула губы Наташка, – теперь намокнет, форму потеряет.
– Нам, колонизаторам, сгодится, – сказал Кротов. – Я спущусь на берег, надо позвонить.
– Позвони из каюты по сотовому, – предложила жена.
– И то верно, – согласился Кротов. – Сидите здесь, я быстро.
Он спустился в кондиционированную прохладу корабельных белых коридоров с гравюрами по стенам, пришел и заперся в каюте. Достал из сумочки жены телефончик с жемчужными кнопками и свою записную книжку из кармана пиджака. Набрал код Кипра и длинный лимасольский номер. Покуда в трубке пикало, вспомнил милицейского майора и пожелал ему удачи.
– Калимера, кирия! – сказал он два слова из тех немногих, что помнил по-гречески. – Мистер Харлампиос Ставрианидис, плиз, ай эм хиз рашен френд Сергей... Эвхаристо, кирия.
– Сережа? – спросил через секунды настороженный голос. – Это ты?
– Итс ми, – ответил Кротов. – Привет, Харлам.
– Привет, Сережа. Как дела?
– Отлично.
– Откуда звонишь?
– Из Антальи, – произнес Кротов парольное слово.