Тесса чуть не расхохоталась вслух. Надо же, бедняги думают, что шарлатанские снадобья чудака Эрикуса могут на нее повлиять! Она взлетела и через долю секунды очутилась в своей спальне. По лестнице мягко топал Фред.
– Госпожа, к столу! – возвестил заяц немного запыхавшимся голосом.
Тесса царственно выплыла из комнаты, Фред почтительно посторонился. В уютной гостиной всё было готово. Приветливо потрескивали дрова в камине, в тарелках дымился суп, распространяя поистине волшебный аромат. Перед столом стояло старинное резное кресло, принадлежавшее ещё прабабушке Тессы. Волшебница аккуратно подобрала подол и села. Феликс поставил перед ней серебряную тарелку с супом. Сами зайцы взобрались на высокие детские стульчики, принесенные с чердака. Когда-то на них сидели малыши из рода волшебников Гор и Долин. Зайцы успели принарядиться: теперь на них были короткие штанишки и жилетки из атласной материи.
Из кухни раздался гулкий бой часов. Тесса улыбнулась и попробовала суп серебряной ложкой. Зайцы последовали её примеру. Странно, но суп на вкус совсем не отличался от обычного. Даже Тесса не могла обнаружить, что же они туда положили. Некоторое время все молча ели.
– Загадай желание, госпожа, ты не забыла? – подал голос Феликс.
– Волшебникам не надо загадывать желания. То, что мне надо, и так сбудется! – наставительно ответила Тесса.
Суп был очень вкусный, и она незаметно съела целую большую тарелку. Ничего не произошло.
– Ну вот, – посмеиваясь сказала волшебница, – несмотря на ваши глупые штучки, всё осталось по-прежнему.
Фред и Феликс разочарованно переглянулись. Внезапно кто-то постучал в парадную дверь. Фред стрелой сорвался с места и кинулся открывать.
– Странно, – подумала Тесса, – ко мне уже давно никто не заходит без дела!
Послышались осторожные шаги, и в гостиную вошел высокий светловолосый мужчина с порозовевшим от мороза лицом.
– Марк? – не веря своим глазам, воскликнула Тесса.
Мужчина подошел к ней и поцеловал волшебнице руку.
– Знаешь, я вдруг понял, каким дураком был, – сказал он, – в нынешнее Рождество я наконец-то решился прийти и просить тебя забыть нашу давнюю размолвку. Я подошел к твоему дому и вдруг увидел во дворе ёлочку. Она так приветливо мигала мне огоньками, что я осмелился постучать в твою дверь. Он замолчал и посмотрел на Тессу умоляющим взглядом, в котором только слепец не заметил бы нежность и любовь.
– Я сама виновата. – сказала она тихо. – Прости меня.
Никто не узнал бы сейчас в ней надменную даму, с гордым видом шествующую по улицам городка.
Феликс, пыхтя от усердия, открыл бутылку шампанского. Фред помог ему разлить вино по бокалам.
Тесса перевела на помощников озадаченный взгляд, её лицо посветлело.
– Вы можете идти!
Она вдруг наклонилась и расцеловала зайцев в теплые пушистые щечки.
– Если хотите, можете остаться у меня уже как люди, – сказала она и с притворной строгостью добавила. – Но чтоб порядок был идеальный!
Фред и Феликс, весело подпрыгивая, побежали на кухню. Их прыжки становились всё тяжелее и тяжелее, затем до Марка и Тессы донеслись радостные возгласы.
А потом влюбленные слушали только друг друга. Всю сказочную Рождественскую ночь.
В доме у реки
Всех посетителей Квартиры Страха встречал с порога кулак брата Порфирия. Сам Порфирий в драки не ввязывался – был двоедушником, что априори означало постоянную внутреннюю борьбу. К тому же, он боялся, что при ударе расколется на две части, не важно, равные или не очень. Из осторожности Порфирий и в Аргентину и на Кипр старался не выезжать одновременно. Зато проблема множественности вселенных его не волновала: он сам по себе был такой проблемой.
– Шизофрения или метемпсихоз, – разводили руками доктора и продолжали колоть его по привычке – неприятное, но необходимое лекарство. [cut=Читать далее…]
Иногда заходил в коммуналку налоговый инспектор – по виду сущий козёл. Соседи остерегались злить гостя. Даже дядя Петя (воплощённый ужас с топором) подпускал его к жене, хотя и на расстояние одной политровки. По вечерам из чулана появлялся страшный Хозяин, кряхтел, пил горячий чай. Мелкими шажками уходил в ночь травить эльфов. Если ночные ожидания не оправдывались, горевал, залезал на дворовый клён с пузырьком чернил, украденным у тихой старушки Марты (всё равно слепая, не заметит). Устроившись на ветке, Хозяин разрисовывал листья клёна всякой похабщиной. Кусочки древесной коры падали с многострадального дерева на местного кота – кастрата Мурзика. Борода Хозяина лезла клёну в глаза, прорастала сквозь ветви, но дерево терпело: живущая в нём дриада переживала очередное бабье лето и не упускала возможности прикоснуться к гостю сучковатой коленкой.
В час ночи в камерном исполнении слушали Шопена. Исполнительница, недоделанная пианистка, на весь двор терзала древний "Бехштейн". Клавиши разбегались из-под сильных пальцев, как тараканы. Расстроенный рояль рыдал.
– Это соловьи, – утешал Марту муж, старик Бутылкин. Та притворялась, что верит, и накрывалась одеялом с головой.
Вышедший на инвалидность за производственную травму Санёк слонялся по квартире и врал про трудовой героизм соседке Ангелине, умной девушке двадцати трёх лет. Она слушала, потому что ещё верила в сказки: в грифонов, драконов и в свою способность перевоспитать много повидавшего взрослого мужика со шрамом во всю щеку.
Но были в коммуналке номер шесть и нормальные соседи. Они иногда собирались за бутылкой "Абрау-Дюрсо", закусывали бычками, привезёнными из приморского города, и гадали, что делать с надоевшими до жути жильцами-маргиналами. Старик Бутылкин играл желваками, вечно кочующий по двору дед Петрович близоруко щурился – если бы соседи вели себя смирно, он был бы обычным осёдлым дедушкой.
– Хорошо бы столкнуть их всех с балкона! – мечтал Гуревич (интеллигент, сослагательное было его уделом!).
– Авария?
– Крысиный яд?
– Наёмный убийца?
– Короткое замыкание?
– Во сне? Газ?
Предложения сыпались, как из рога изобилия, и тут же отклонялись. Экс-генерал Чтоль предложил перестрелять мерзавцев поштучно. – Я приглашу их на дайвинг в Анапу, – сказал, наконец, Бутылкин, – но надо ждать лета. До листопада мы не успеваем.
– Нет! Они сами не поедут, а если везти за свои, то придётся продать все наши жалкие сокровища! – старик Петрович выпрямился, оглядел товарищей по несчастью и улыбнулся беззащитной улыбкой. – Я предлагаю прогулку на лодке! Безотказное средство! Проверено лично!
– Но где вы возьмёте лодку? – спросила Ангелина кротко. Она не боялась воды.
– На реке, в лодочном сарае! – торжествующе объявил старик.
– Что же, неплохая идея, – суровое лицо Чтоля прояснилось, – оттуда ещё никто не возвращался живым!
Огромный мосластый кобель с проплешиной на боку, гонявший во дворе бесполого Мурзика, прервал увлекательное занятие и, остановившись, насторожил уши. Из тени медленно вышел Харон с веслом, приблизился к верному псу и положил руку на покрытую шрамами морду.
Облачники
Облачники жили на облаке, копошась среди завитков и перьев, рисуя чудесные узоры, обустраивая облако и с любовью украшая его собранными в комки или развеянными клочками волшебного пара. Облако было очень большое, хотя с земли выглядело маленьким и необитаемым. Людям казалось, что оно само по себе меняет форму, исчезает, растёт и расцветает нежными красками. На облаке нашло приют много самых разнообразных существ – строителей воздушных замков и городов мечты. Очень часто они затевали вместе какое-то полезное и нужное дело и радовались сами, и радовали людей, не подозревавших об их существовании. Рядом с ними поселился и голубь мира – снежно-белая птица с огненными глазками. Обитатели облака кормили его воздушными крошками, и голубь был сыт, потому что его насыщали не комочки пара, а сам факт кормления и заботы.
Но однажды что-то случилось: то ли Птица раздора пролетела, то ли кто-то что-то недослышал, то ли кто-то обиделся не на того, на кого надо, а выяснять отношения сразу не стал. Недоговоренность породила непонимание, рознь и даже враждебность. И облачники перестали разговаривать друг с другом и участвовать в общих делах. Некоторые пробовали оттащить от облака свои облюбованные клочки и зажить собственной жизнью, но всё-таки что-то тянуло их обратно. Голубь мира суматошно летал вокруг рассорившихся облачников, пытался их помирить, оставлял у порога туманных домов оливковые ветви. Но всё напрасно. Хотя часть облачников и не догадывалась о конфликтах и продолжала тихо жить-поживать на облаке, голубь страдал. Ведь неконфликтная часть и так особо не утруждалась и не кормила его плодами своих фантазий. Бросив голубю одну крошку, лентяи удалялись к себе, зарывались в пушистые одеяла и могли дремать там годами. Голубю было горько, что раздоры охватили самых творческих облачников, созидателей его прекрасного дома. Голубя никто не слушал, его отпихивали, от него отмахивались и почти не кормили. Голубь похудел, осунулся и совсем обессилел. На подгибающихся лапках он пробовал подходить к каждому отдельно и тыкался клювом в окна, но его прогоняли с порога – что де понимает в капитальных и глобальных конфликтах эту глупая птица с ее нелепыми попытками перемирия. Нет, этот сложный вопрос не под силам решить никому! Однажды налетел порыв ветра, и голубь не смог противостоять его потокам своими ослабевшими крыльями. Он упал с облака, ударился о землю и умер.