Спектакль – специфический и нетрадиционный. За два действия артисты не сказали ни слова, все время пели: шансон, оперу, речитатив – на английском, французском языках, англо-французском суржике… Необычно и совсем неплохо. Особенно нам понравились и запомнились две актрисы – рыжеволосая и солнечная (какой контраст с нынешней зимой!), которая пела шансон на французском суржике, и красавица блондинка в замысловатом гипюровом платье – она исполняла роль королевы, на которую идеально подходила. Исполнение актеров захватило в зале всех, а под конец и мы, и бабушки, целым рядом расположившиеся сразу за нами, рукоплескали так, что покраснели ладони.
При выходе из театра мы с Кирой переглядываемся: перед началом перебежки надо решить, куда идем. Завершать вечер, галопируя по морозу в метро, чтобы ехать домой, не хочется, поэтому решаем зайти в ближайшее кафе угоститься глинтвейном. В "Пузатой хате" приглушены лампы, неожиданно практически не пахнет жареной картошкой (этот запах здесь постоянно), нет суеты, и даже звучит легкая музыка. Поднимаемся на третий этаж и специально садимся так, чтобы из окна мансарды были видны морозные звезды.
– Понравилось, – говорит Кира и отпивает глоток горячего вина. – Особенно королева-блондинка. У актрисы такой вокал, осанка и платье, что практически веришь: действительно королева.
Я задумчиво жую палочку корицы. На спектакль Кира вытащила нас обеих намеренно. Наши тренировки в Гидропарке вот уже больше месяца как прервали холода, и хандра усиливается.
Хандрит и Кира.
– Знаешь, так все надоело, – говорит она. – Так хочется… Знаешь, чтобы – ээ-эх!.. Чтобы крышу снесло!.. Чтобы радостно было, чтобы больше удовольствий, смысла, целей, что ли… Не знаю… Ты меня понимаешь?
Отлично.
– Рома мне п-признался в любви, – говорит вдруг Кира, совершенно не меняя возбужденного тона голоса. – В новогоднюю ночь. А вчера объявил, что хочет жениться.
– А ты?…
– А что я?… Ч-чмокнула в макушку и пошла на работу.
Кира замолкает, о чем-то напряженно думая и загибая пальцы правой руки.
– Знаешь, когда у меня последний раз был секс? В августе. А это очень и очень незачетно… Да что там секс! Знаешь, когда мне дарили в последний раз цветы?…
– Когда?
– Четыре года назад, не считая, конечно, Рому вчера. Еще Ярослав, помнишь такого? Ужасс-с, как давно…
Мне кажется, что Кира слегка всхлипнула. Возможно, так оно и есть.
– А ведь так хочется в омут с головой!.. – Добавляет она и громко отхлебывает вино.
Я ее прекрасно понимаю. Ее роман с Ярославом отшумел четыре года назад, и с тех пор ничего серьезного, по ее собственному признанию, у нее не было – так, короткие интрижки, не более.
Роман – не в счет (и это тоже говорит Кира). Не в счет, потому что намного младше ее. Потому что привязан к ней и маленькому Егору, потому что "не мачо", как говорит подруга, нет в нем мужественной брутальности, по которой она сходит с ума. Он очень обычный, иногда вздыхает Кира: среднего роста (ниже Киры) и телосложения, пожалуй, не слишком привлекателен, "не впечатляет" – добавляет подруга. Она его хорошо знает, и все в нем совершенно предсказуемо. "И вообще, он – нянь моего сына". На мой же, чуть отстраненный, взгляд, отношения у них выглядят родственными – доверительными, близкими и платоническими.
Кира и Ярослав, напротив, были красивой парой. Он – высокий, статный, подтянутый, начитанный и внимательный авантюрист. Это не мои определения, Кира частенько именно такими словами и в таком порядке отзывалась о Ярославе во время их романа. Ярослав программист, познакомились они на какой-то психологической конференции, где тот отвечал за техническую работу. Расстались банально, как миллионы пар во всем мире: постепенно начали ссориться по пустякам, затем ссорились по-крупному, потом решили на время отдохнуть друг от друга и поехали в отпуск раздельно. Затем расставались и вновь сходились раз сто, пока не поняли, что их это выматывает. Ярослав стал пропадать, а потом они перестали видеться вовсе. Несколько раз случайно встретились в городе, и в последний раз, около года назад, даже перебросились несколькими словами, из чего Кира тогда заключила, что между ними все окончательно остыло, и сообщила об этом мне. Но это не мешало ей время от времени с теплой грустью вспоминать Ярослава – вот как теперь.
Интересно, сколько бывших оставляет свой след в нашей душе? Кого никогда из памяти не вытравит ни время, ни все жизненные перипетии?… Когда мне стукнет сто десять и я стану забавной старушонкой и начну ворчать на своих детей и внуков, а может, корчиться на кровати в приюте для ничейных слабоумных старцев или угасать в одиночестве, забытая и покинутая всеми, и снова таращиться в белый потолок – словом, когда буду смотреть в лицо Вечности и перед моими глазами будет проноситься жизнь, что именно я вспомню?… Какие события? И кого из бывших воскресит моя память? И захочу ли увидеть кого-то, чтобы попрощаться?…
Я задаю этот вопрос Кире.
– Не знаю… – растерянно говорит она и задумывается. – Сейчас мне кажется, что это Ярослав. Егор, конечно. Рома, наверное, тоже, но они, Егор и Роман, – семья… А вообще, наверное, я такого "бывшего" еще не встретила…
– Лучше все же, чтобы, когда встретишь, он остался твоим "настоящим", а не бывшим…
– А ты?… – спрашивает Кира в свою очередь.
Я тоже не знаю наверняка. Оглядываясь назад, вынуждена признать: на сегодняшний день это, скорее всего, все-таки Антон. Самый смелый человек из всех, кого я знаю.
Когда-то, ведомая силой его натуры, его стремлением жить не по навязанным правилам, я тоже решилась на смелый шаг. Вскоре после нашего с ним стремительно вспыхнувшего романа мы столкнулись в компании с массовыми смешками, сплетнями, двусмысленными намеками. Когда я приходила на работу, у меня то компьютер не включался, то кто-то подсовывал сломанный стул, и я на глазах сотрудников пару раз грохнулась на пол, то возникала активная переписка в чатах – было очевидно: за спиной идет ожесточенная возня. А то и настоящая война. Сотрудники не просто шушукаются, не просто сплетничают, а новенькую, то есть меня, выживают из коллектива. По-детски и по-дурацки, но – факт.
Мы продержались два месяца, а затем я написала заявление об увольнении – уже тогда мне было совершенно не интересно тратить свои силы на бессмысленную борьбу и что-то доказывать. Антон успокаивал, что все будет хорошо, но (интересно же память преподносит факты! – когда спали розовые очки) никак не защитил нас. Вернее, говорил, что со временем все утихомирятся, надо переждать. Я тогда не спорила, а сейчас понимаю: тогда он словно самоустранился от конфликта, бросив меня на амбразуру. Ведь насмешки терпела только я, он продолжал общаться с сотрудниками, как ни в чем ни бывало, – его иммунитетом стала начальственная власть. И некий ореол "любящего заботливого отца" для своей команды. Теперь я говорю себе: а ведь мог же. Мог не так демонстративно оказывать мне знаки внимания, предложить вместе подумать, как выйти из ситуации, просто хотя бы поинтересоваться, что я чувствую. Мог бы даже, если бы захотел, эту самую пресловутую начальственную власть употребить и открыто обратиться к сотрудникам с предложением обсудить конфликт открыто.
Не сделал. Делал вид, что ничего не происходит. Вел себя, подозреваю, как обычно, а от рассказов об открытых выпадах в мой адрес отмахивался.
– Да брось ты, они не так плохи. Я знаю своих сотрудников сто лет. Классные ребята.
Я не поняла тогда, что это было плохо по отношению ко мне.
Как и, ослепленная Антоном, не придала значения тому, что после ухода мой телефон почти неделю молчал – Антон не позвонил и не спросил, как я, что чувствую, чем занимаюсь, что думаю делать дальше. Этого не было. Вообще, по сути, ничего не последовало. Я отмахивалась от мысли, что, если бы парень был искренне заинтересован во мне, уже бы много раз как минимум позвонил, а то и заехал. На шестой день молчания (как сейчас помню, это был субботний вечер) я наконец позвонила ему сама (тот самый смелый шаг, как я тогда думала). Не помню уже, как он оправдывался или не оправдывался, что вообще говорил, – отчего-то этот момент совершенно стерся в памяти. Помню только одно: я призналась ему в своих чувствах.
А сейчас я ужасаюсь: так повеситься парню на шею самой!..
Вскоре, впрочем, мы с ним съехались: Антон перевез некоторые свои вещи ко мне, а я нашла то самое агентство Виктора и Дарьи.
Помню, как впоследствии я несколько лет гордилась своим первым шагом к совместной жизни с Антоном. Думала: какая я смелая. Если бы этого не сделала, упустила бы ТАКОГО ЧЕЛОВЕКА.
И вот ирония жизни: спустя три с половиной года я уже так совершенно не думаю.
– Так что же ты все-таки ответила Роману?
– Что это с-совершенно невозможно. Что я ценю его как заботливого… – тут Кира невольно остановилась, по-видимому, подыскивая правильное слово, – опекуна моего ребенка, но отношения между нами – это аб-бсолютный нонсенс.
Мы помолчали.
– Гляди, – прерывает вдруг паузу Кира. – Вон, на углу, – и показывает глазами.