– Вышенский… Сергеева… Бахматюк… Зозуля… Безбородько…
Вначале рот Виктора выкрикивает фамилию, затем из мешка достается конверт. Фамилия – конверт. Фамилия – конверт. Через несколько десятков фамилий и конвертов Виктор еще раз ударяет посохом о пол, а Дарья начинает хлопать в ладоши и кричать: "С наступающим Новым годом! С наступающим Новым годом!"
Агентство подхватывает аплодисменты, раскрасневшийся Виктор кому-то за перегородкой машет рукой, бросает на меня короткий виноватый взгляд, в конференц-зал врываются первые аккорды новогодней песенки, Дарья громко хлопает пробкой от шампанского – новогодний корпоратив начинается.
Все. В мою сторону больше никто не смотрит. Возможно, снова намеренно, но это абсолютно не важно: меня уже вычеркнули из коллектива. Изгнали из стаи.
Я вспоминаю наш с Виктором флорентийский вечер, "Докер" и "44", и у меня такое чувство, будто об меня ноги вытерли.
Рождество
Впереди – неизвестность. Позади – привычная стабильность. А прямо сейчас в моей голове абсолютный ступор.
Я не знаю, зачем все это затеяла. Мне не за что ухватиться – все шатко, тревожно и неопределенно. Все непривычно. Не знаю, зачем мне все это надо. Мой привычный мир рушится, и это уже невозможно остановить.
– Ты всегда говорила, что любишь перемены, – говорит Кира, по-видимому, пытаясь подбодрить.
Люблю. Вернее, так всегда думала. Но об этом легко рассуждать, когда умничаешь о своем предназначении в жизни, о важности мечты и проживании той жизни, которую хочешь, без всяких условностей и ограничений, возле офисной кофеварки среди коллег, в глазах которых читается легкая зависть: "Ланка – оригиналка, впереди планеты всей!.." Это дает непередаваемое ощущение собственной власти над теми "заблудшими овцами", которые живут и рассуждают более приземлено и имеют запросы поближе к реальности. И эти вольности позволяешь, потому что твердо знаешь: в конце месяца получишь свою зарплату, которая позволит поддержать привычный мир (оплату счетов и питание), привычные ритуалы (посиделки в кафе с подругой, фитнес-клуб и салон красоты) и привычный круг общения.
Я уже не единожды убеждаюсь: умничать легко в теории. А на практике…
А на практике сейчас десять утра, и я еще лежу в кровати и смотрю в потолок. Сегодня я не просыпаюсь, недовольная, в семь тридцать утра, не иду, чертыхаясь, на кухню за чашкой спасительного кофе, не затаскиваю себя силой в душ, чтобы там, наконец, хоть немного проснуться. Не еду на работу, не толкаюсь в метро, не бегу по улице, не выглядываю с опаской за угол, не приехали ли Виктор с Дарьей раньше меня, а то влетит за опоздание; нет ни совещаний, ни клиентов, ни журналистов, ни подрядчиков. Ни звонков.
Ничего нет.
И это – свобода.
Та, которой я так сильно хотела.
М-мм…
Зачем?…
У "вчера" и "сегодня" есть одно общее – сегодня мне снова не хочется выползать со своей кровати. Но только потому, что я не знаю, куда мне теперь ползти. Не знаю, чего теперь хотеть. Достаточно ли сил на то, на что я замахнулась? Да и какого черта я на все это замахнулась?!..
Сегодня у меня свободной сильнее прежнего разыгралась мигрень и ноет желудок: как же здорово было в офисе!.. Как было прекрасно находиться там среди своих желторотиков, как превосходно я себя чувствовала на встречах с клиентами – уверенно и непринужденно. И как было приятно ощущать себя профессионалом и авторитетом в своем деле. Чтобы это понять, мне (как когда-то с Антоном) нужно было этого лишиться. Нелюбимое агентство сейчас вдруг отчетливо проступает на моем потолке, куда я бессмысленно таращусь уже много часов, – так красочно и во всех деталях я вижу, чем оно живет в данную минуту: разрывается телефон, работает факс, сотрудники включают компьютеры, читают электронную корреспонденцию, попутно загружая скайпы и соцсети для личной болтовни… Скоро придет курьер, чтобы разнести документы подрядчикам. Как всегда громко и оживленно разговаривает Миша, на него поглядывает через перегородку вечно недовольная Дарья… Скоро у них с Виктором начнется утренняя летучка. На время совещания боссов рядовые сотрудники отправятся в кухню к кофеварке, у которой я еще так недавно стояла сама и рассуждала на темы, о которых понятия, как оказывается, никакого не имею. Да, и еще на послезавтра назначена пресс-конференция, но что толку теперь о ней вспоминать – я там уже точно не побываю… Да, Лана, даже когда тебе что-то не нравится, но оно привычно, – это (тьфу, черт бы меня побрал за это признание!..), это здорово здорово. Эта налаженная система привычек и ритуалов, пусть нелюбимых, позволяла мне хоть как-то трепыхаться – чего-то хотеть или не хотеть, к чему-то стремиться или наоборот – желать избежать… Еще совсем недавно у меня была ясность. А теперь – полный ступор и неизвестность. И белый потолок собственной квартиры.
Говорят: как встретишь Новый год, так его и проведешь.
10 января
– …Синяя Личность, что мне делать?… Почему мне так тяжело?…
– Это нормально, что тебе тяжело. Ты ушла от старого, ищешь новое. Старые привычки перестают работать, новые еще не появились. Скоро все придет.
– Я не уверена в этом…
– Будь уверена. В твоей голове никогда не было ступора дольше трех недель. И сейчас ты найдешь ответы, обретешь новые смыслы и надежды… Скоро. Потерпи.
– Что же мне делать, Синяя Личность?… Прямо сейчас?… Я не могу лежать целыми днями дома и смотреть в потолок!..
– Ничего. Не торопи события. Не мечись. Не пытайся вернуть старое – пусть оно уходит… Вспоминай то время – оно у тебя было, помни тех людей – они часть твоей жизни, но пусть все это уходит – дай ему уйти.
– Ненавижу неопределенность!.. Хочу, чтобы все новое пришло быстрей! Само собой. И чтобы было не так болезненно!..
– Да. Оно придет. Оно будет иным, таким, как ты когда-то хотела. Если дождешься и впустишь.
– Я одна… Одной тяжело.
– Да. Думай о том, что часто все свои трудности впоследствии вспоминаешь как лучшие годы жизни. А пока… А пока, чтобы не было одиноко и страшно, ты можешь переключить свое внимание. Не смотри в потолок. Наоборот: больше гуляй. Разуй глаза. Напряги уши. Позвони тем, с кем давно не общалась. Прислушивайся к себе. К миру. Пиши, что видишь и думаешь. Помни: этот твой опыт – ценен. Очень ценен… Дождись. Все уляжется.
Воскресенье, 22 января
Январь в Киеве давно не был таким морозным и снежным. Даже Укргидрометцентр как-то вяло отрапортовал (тоже замерз, наверное) о том, что текущей зимой в Киеве зафиксированы одни из самых низких температур за сто тридцать с лишним лет – всю историю метеонаблюдений.
Сегодня ночью было минус тридцать три. Днем чуть "теплее" – минус двадцать семь. Это притом, что в последние десятилетия снег в Киеве редкость, а крещенские морозы давно уже стали крещенской оттепелью. Но сейчас почти минус тридцать, а у нас с Кирой билеты в театр.
В такой сильный мороз жизнь в моем городе замирает. Даже кафе, бары и рестораны вечером малолюдны – все довольствуются бизнес-ланчем в ближайшем кафе в рабочий перерыв, а вечером бегут (в буквальном смысле) домой. Люди по улицам двигаются очень быстро: обычно короткими перебежками – от автобуса к подземному переходу, от выхода из метро к дверям офиса, от магазина к дому. Разговаривают наоборот – медленно, иной раз кажется, что мороз сковывает не только воды Днепра, но и мозги обитателей Киева. В такие дни (благо они действительно бывают нечасто и длятся недолго) на привычный вопрос "как дела?" привычен ответ: "все нормально, вымерзаем на какашки". Что это значит и почему именно так, объяснить вам никто не возьмется, но фраза по городу упорно гуляет. В отличие от быстро бегающих людей городской транспорт в морозные дни ездит очень медленно: медленно ползут троллейбусы, тарахтя обледенелой спицей по проводам, покрытым льдом, медленно идут автобусы и маршрутки, тяжело урча моторами, а многие трамваи вообще на время холодов снимаются с маршрутов. Люди в троллейбусах или маршрутках часто проезжают свои остановки, потому что через замерзшие окна ни черта не видно, и единственный способ посмотреть, не проехал ли ты, – прислонить свою ладонь к замерзшему стеклу. Хорошо тем, у кого не руки, а лапы – огромные и горячие. У меня ладони узкие и даже летом холодные, что уж тут говорить о минус тридцати. Так что я часто проезжаю свою остановку.
Так вот. Чтобы не замерзнуть душевно, мы с Кирой договорились сходить в театр. Чтобы не околеть физически, договорились встретиться внутри, в зрительном зале. Театр располагается в Гостином дворе на Подоле; здесь небольшая сцена и вмещается примерно сотня зрителей. Места занимаются по принципу "кто раньше пришел, того и тапки", поэтому я специально пришла заранее, чтобы занять места получше – поближе к актерам.
Сижу, жду Киру и наблюдаю за происходящим. К моему удивлению, вскоре зал начинает заполняться разношерстной публикой: от студентов до бабушек-пенсионерок, причесанных к случаю по моде конца шестидесятых годов. От них исходит густой пудровый запах и аромат их молодости – "Красной Москвы". Но лично я радуюсь и умиляюсь, когда эти бабушки – божьи одуванчики ходят в театры – значит, они озабочены не только здоровьем, внуками и ностальгией по ушедшей советской юностью, и значит, их скудной пенсии хоть иногда хватает не только на хлеб, но и на зрелища.
Когда Кира приходит, в зрительном зале пустуют буквально пару мест, все остальные зрители в сборе.