Еще добрый час покружив по Варвик-вэй и прилегающим улицам, наконец нахожу свой отель. На часах по Лондону почти двенадцать, по Киеву и того больше – скоро два ночи. Пока регистрируюсь на стойке отеля, мечтаю только об одном: поскорее укрыться одеялом и закрыть глаза. Уснуть сейчас мне может помешать разве что чувство голода – у меня громко урчит в животе.
Я плохо помню, как выходила из отеля, куда-то брела, заходила в красную дверь, рыскала по полкам в поисках съестного, что-то платила, кому-то даже улыбалась и благодарила, возвращалась в отель и что-то жевала, сидя на кровати. Помню только последнюю осознанную мысль: "Ну я и влипла", – а потом сразу наступило утро.
Через неделю
– Ну?…
– Да, ну я и влипла. Представь: в окне щель в два пальца и по номеру гуляет ветер – сдул чайные пакетики с подставки и разметал по комнате, шевелит мои волосы на голове, барабанит дверью, разносит пыль с верхних полок шкафа так, что я постоянно чихаю. О комнатенках такой площади я читала лишь на туристических порталах в разделе типа "Самые просторные будки для собак", но никогда раньше воочию их не видела. Площадь нашей с тобой комнаты, Кир, была всего несколько метров – примерно как три сдвинутые между собой школьные парты. Почти все пространство занимала "двуспальная" кровать, на которой мне и одной спать было не вполне свободно – что уж говорить, если бы мы остановились там с тобой вдвоем. Чтобы поместиться на такой кровати, нам бы точно пришлось стать еще ближе, чем просто "близкие подруги". И шкаф упирается прямо в кровать, из-за чего встать с нее – дело весьма непростое, – я сижу у Киры в кухне, болтаю ногами и колочу чай.
Кира заливается смехом. У нее на коленях вертится Егор, весь перемазанный молочной овсяной кашей (каша за ушами, на затылке и даже под коленями), он время от времени открывает рот для очередной ложки "за маму, за папу", впрочем, без особого энтузиазма.
Сейчас и мне наша с Кирой лондонская комната кажется смешной, однако все три дня, пока я в ней жила, мне было не до смеха.
– В углу этих апартаментов болтается дверь. Приоткрываю ее и вижу: справа пристроена раковина размером – с чем бы это сравнить? – с пепельницу; к раковине подойти нельзя – пространства для этого не предусмотрено. Чтобы умыться, надо либо сидеть на унитазе (благо, он обычных размеров), либо стоять прямо в комнате и тянуться к воде на цыпочках. Сразу над унитазом, который ввиду столь скромных размеров санузла кажется огромным, практически рассчитанным для британской королевы, висит шланг. Чтобы принять душ, надо или сидеть на королевском унитазе, или, опять-таки, стоять в комнате и плескать водой себе под мышки. Когда я открыла эту волшебную дверь, в комнату повалил густой аромат двухсотлетних нечистот.
– Неужели все было так плохо?…
– Это еще не все. За окном комнаты был технический пролет самого верхнего этажа, где в беспорядке мокнут под дождем старые черные трубы, проволока, куски бетонных плит. Если перевести взгляд выше, там закопченная стена соседнего здания и убогая полуразрушенная крыша здания слева. И дымоходы, дымоходы, дымоходы. Домам в этом квартале, включая отель "Стар", не менее пары сотен лет. Ремонт в последний раз здесь проводился, наверное, сразу после Второй мировой войны. Уборка была явно лет тридцать назад. Весь ковролин в грязных разводах, стены в пятнах от кетчупа, чая, кофе и спермы. Прямо посередине одной стены красуется отпечаток чьей-то туфли.
Кира уже не хохочет, но видно, что мой рассказ ее забавляет.
– …На столе, который занимает остаток пространства, стоит электрический чайник, рядом примостился поднос, в котором, если бы ветер не разметал, были бы сложены пакеты с чаем черным, чаем зеленым, растворимым кофе, порошковыми сливками и сахаром. Стоит небольшая чашка. Словом, это была отличная – королевская! – будка для собак. Только на стол к пакетикам с чаем и кофе вместо сахара надо положить сахарную косточку, и тогда любой самый взыскательный Бобик будет доволен.
Столовая, расположенная в подвальном этаже, выглядела и пахла еще хуже. Поэтому я отказалась в ней завтракать, только в первый день нерешительно потопталась на входе и побрела назад в номер, по ходу осматривая отель, в котором проживу три дня.
За стойкой – то ли пакистанец, то ли индиец с фантазийно закрученной на голове чалмой. В крошечном холле постоянно толпятся по нескольку человек в ожидания поселения (бедняги!). Деревянные лестницы, ведущие на наш четвертый этаж, шатаются и скрипят, как колымага старого кэбби. Стены лестничного пролета давно требуют ремонта, а развешенные по ним картины и пару зеркал – влажной тряпки и новой амальгамы.
– Ну, это только доказывает, что на отеле экономить нельзя, – говорит Роман. Егор уже поел, и мы все из кухни переместились в комнату. Роман и Егор сидят на диване, мальчик уперся в "папу-няня", пытаясь провезти по его ноге паровозиком, и пыхтит, точно сам паровоз. Мы с Кирой сидим в креслах напротив. Мне хорошо с ними. Я много раз говорила подруге, что у нее с Романом и Егором – настоящая семья. "Да, у нас неправильная настоящая семья", – частенько усмехается Кира.
– …И вот самое интересное – это комнатный чайник. Беру его в руки, верчу, рассматриваю. Наливаю питьевой воды, водружаю на подставку и включаю кнопку "On". Но красная лампочка, обещающая кипяток и бодрое утро, нигде не загорается. Я еще несколько раз включаю и выключаю кнопку, но все без толку – чайник даже не думает работать.
– Цяйник аботать, – говорит Егор и заливается смехом.
– …Осматриваю его со всех сторон и снова ставлю на штекер. Ничего. Не помогло и то, что я несколько раз переставила вилку в соседние гнезда розетки – не работает. Черт, думаю, если он не заработает, мне придется выходить на улицу, не попив чаю, а я этого терпеть не могу. Понимаю, что рядом россыпь кафе и баров и я быстро найду, где позавтракать, но меня как-то зацепил этот несчастный чайник в этой королевской конуре!.. Трам-тараррам!..
– Папа Ома, а сто такое "та-а-аам", папа Ома?…
Роман гладит Егора по голове и целует. Егор снова заливается смехом. Кира смотрит на них и улыбается.
– Помните, как в советские времена, когда какой-то прибор не работал (чаще всего это был телевизор), по старой привычке советских инженеров надо было по нему ударить? Мой отец, во всяком случае, всегда с размаху стучал кулаком по тому самому неработающему телевизору, и в большинстве случаев это помогало – где-то какое-то реле становилось на место, и телевизор, пошипев для приличия, всегда включался.
Короче, вспоминая отца, с чувством стукнула по чайнику и я. Но ничего не изменилось. Принесла его в "ванную" и вставила штекер в розетку у зеркала. Несчастный чайник все так же бастовал. Я разозлилась, отшвырнула этого монстра и легла на кровать перевести дух. Прямо над кроватью высоко на стене (потолки в этом двухсотлетнем здании, надо сказать, знатные – метра четыре высотой, не меньше) висит небольшая плазма. Я бездумно включила телевизор и стала так же бездумно переключать каналы. Сколько так пролежала, точно не помню, но дождь за окном уже успокоился, ветер перестал барабанить по старым оконным рамам, и в окно заглянуло солнце.
– А с-скажи…
– Не перебивай, – говорит Роман. – Ну-ну, мне как инженеру любопытно, чем закончилась твоя схватка с техникой.
– Да, как я-то злилась на себя!.. Надо идти – Лондон ждет. Парламент и аббатство, Биг-Бен и Букингемский дворец – все за окном, а я тут сижу и воюю с кухонной утварью, как трехлетний ребенок. В общем, напоследок решаю в последний раз проверить бастующую рухлядь, тем более что в голову пришла одна мысль. Короче говоря, выключаю телевизор, стоя на кровати на цыпочках, тянусь вверх насколько могу, вытаскиваю вилку из розетки. Затем спускаюсь к столу и, уже с чайником в руках балансируя на цыпочках на краю кровати, устремляюсь вверх во весь рост и на вытянутые руки и аккуратно вставляю штекер чайника в розетку от телевизора. Нажимаю кнопку "On" и… чуть не сваливаюсь на пол: кнопка загорелась и в чайнике зашумела вода!..
– Вада! – кричит Егор вслед за мной и колотит маленькими ручонками в грудь Романа. Тот его хватает, вскакивает с дивана и трижды подбрасывает вверх.
– Рома! – срывается с места и кричит Кира, – ты угробишь мне ребенка!.. Рома!
Трижды приземлившись "папе-няню" на вытянутые руки, ребенок заливается счастливым смехом.
– Мамцька, я летаю, я летаю, мамцька!..
– Короче, битва выиграна. Через три минуты в моей чашке вьется горячий дымок, и я всыпаю в нее третий пакет сахара.
– Я бы сказал, – говорит Роман, – что у отеля отличная стратегия – браво! Вроде и чайник в номере есть, а никто воспользоваться им не может. А значит – запасы чаев, кофе, сливок и сахара никогда не убывают, и соответственно нет таких расходов. Экономия налицо! Хитро придумано.
– А помнишь наше советское детство? – говорит Кира. – Из-за вечного дефицита сколько было смекалки в любых, даже безнадежных ситуациях? Вот и сейчас: на каждого хитрого и жадного пакистанца найдется такая же хитрая и жадная Лана Косьмач!
– Да-да. Глупо, но я решила: за три дня израсходую (просто выброшу) этот запас сахара, чая, кофе, который лежал до меня лет сто. Хотя бы для того, чтобы их обновили на свежие.
– Я так поняла, что Лондон посмотреть тебе было некогда, дорогая, ведь ты все время ожесточенно боролась с чайником, – говорит Кира.
Я мотаю головой и рассказываю, как Лондон меня впечатлил, насколько он огромен и многолюден, интернационален и контрастен. Рассказываю про Биг-Бен и Темзу, великолепный мост и небоскребы Сити напротив тысячелетнего замка Тауэр, про смену караула у Букингемского дворца и пивные пары вековых пабов в Чайнатауне.
– И как тебе эль?…