С каждой секундой звонок фуксиевого монстра звучит все громче и громче, а я, невольно шикая на предателя так, будто он может замолкнуть, лихорадочно жму на все подряд его сенсорные кнопки. Пусть я буду воровкой, но возвращать найденыша его владелице мне вовсе не хочется, это – мой трофей. Компенсация за только что разбитый собственный. Чтобы отключить добычу, мне приходится сильно стукнуть ею об стену – от этого враз отваливается крышка. Я быстро достаю батарею, и только тогда фуксиевый монстр смолкает.
Открыв кабинку, с непроницаемым лицом выхожу из туалетной комнаты. Мою руки, не слишком вежливо втиснувшись меж двух девиц, ожидающих очереди. Девицы с ресницами, как у буренки, среди них нет, поэтому спокойно прохожу по коридору и возвращаюсь в зал.
Кира уже рассчиталась и нетерпеливо переминается с ноги ногу – опаздывает в офис на встречу. Мы прощаемся.
В офисе я собираю свой телефон. Но увы – он больше не работает. И хотя я еще много раз пытаюсь дозвониться до Антона, у меня ничего не выходит – его телефон выключен. К полуночи приходит сообщение: "Ты ОК? Звонил сказать, что уезжаю. Минимум на полгода. Новый проект. Заказчик в Азии. Приземлился в Сингапуре. Звонить дорого. Не скучай. Прости за все".
Вечер, 13 октября. Бессонница
Зачем он это сделал? Зачем звонил, зачем прислал эту странную эсэмэску?… Вся моя защитная скорлупа рассыпалась, и мне опять плохо. Что значит "прости за все"? О чем говорит его это "не скучай"? Зачем звонил сказать, что уедет, – мне-то теперь какая разница?
Зачем все это?…
Когда мне плохо, я не могу думать ни о прошлом, ни тем более о будущем. Ведь моя жизнь – это не ушедшее и не грядущее, моя жизнь – прямо сейчас. И прямо сейчас то, что в ней происходит, то, что я чувствую, мне не нравится. Мне больно.
Я не могу жить надеждами на то, что когда-нибудь все изменится, я каким-то чудом переживу эту осень, у нас все наладится с Антоном (действительно ли смогу впустить назад этого мерзавца?…) и я напишу и издам книгу (получится ли?…). Не могу, ведь прямо сейчас, сию секунду, мне больно.
Прошлое (мы с Антоном) уже ушло, я это знаю, и что толку его ворошить. Однако, когда скребут кошки и я чувствую себя полнейшей неудачницей, самоподбадривания вроде "потерпи, очень скоро все наладится" для меня тоже полная чушь, невнятная и бесполезная. Ненавижу терпеть и ждать этого самого "очень скоро". И не могу подкармливать себя надеждами, что вот-вот все изменится: закончится этот октябрь, будет другим настроение, я возьму себя в руки или (о, чудо!) Антон сменит по отношению ко мне гнев на милость и я вдруг стану его достойна… Не могу. Вместо этого я словно впадаю в состояние зиготы – замерзаю и затормаживаюсь. Если что-то и делаю, что делаю это механически, будто столетний истукан. Как истукан встаю утром, как истукан куда-то иду, с кем-то разговариваю… Я словно в этом всем не участвую, будто делает это все кто-то другой – не я.
Сейчас я – истукан.
Мои дни сливаются в один невыразительный поток. Серый и болезненный. И завтра нечего будет вспомнить. Ничего достойного. Эти дни боли пройдут невыразительной чередой – улетят в трубу, спустятся в унитаз.
Но, невзирая ни на что, невзирая на эту боль, я должна доказать этому самовлюбленному надменному кретину, унизившему меня так сильно (и он, похоже, даже не понял этого!), что чего-то стою. Пусть он когда-нибудь услышит обо мне и кусает локти, сволочь, что так обошелся со мной. Э-эх, если бы только смогла отомстить и доказать, что я – не хлам!..
17 октября, ясный звездный вечер воскресенья: День, когда я встретила Синюю Личность (В одиночестве)
Я попеременно говорю себе: "Почувствуй свою голову. Всю ее сразу и каждую часть по отдельности: лоб, уши, глаза, рот, затылок, макушку… Почувствуй шею… Чувствуешь? Она слегка покалывает… Теперь почувствуй грудь… Живот… Спину – лопатки, позвоночник, поясницу… Теперь бедра – по всей окружности сразу и одновременно каждое по отдельности. Колени. Голень. Ступни…"
В голове легко и странно: я ощущаю все свои органы и конечности и в то же время не ощущаю ничего. Сконцентрирована и расслаблена. Удерживаю и рассеиваю внимание одновременно.
Непередаваемое состояние.
А теперь вперед – в машину и в лес. Из собственного дома, со двора, с улицы, с квартала, из города – прочь, прочь, прочь!.. Удерживая в голове состояние всех органов сразу, я примечаю и весь маршрут – дверь квартиры, нажатие горящей кнопки вызова, гремящий лифт с пыльным треснутым зеркалом, дверь подъезда, мой автомобиль (?), ключ зажигания, выворот руля на разворот, возрастающая скорость, поворот влево, первый светофор, второй, третий… И далее мчу по вечернему проспекту. За окном проплывают жилые кварталы, заброшенные, еще советские, заводы, парки… Я пересекаю Днепр по мосту, улавливая боковым зрением спокойную сталь реки и выруливаю на высокий правый берег. Позади остаются Лавра, холмы и новостройки, и я оказываюсь на шоссе. Впереди – нескончаемая лента пути, прорезающая темнеющий сосновый бор.
Я очень хочу их всех увидеть. Услышать, как дела и что нового. Узнать, что изменилось и что волнует. И я скоро буду на месте!..
Жму на газ. Сосны теперь сливаются в одну сплошную стену, лента дороги ускоряет свой и без того стремительный бег.
Внезапно лес расступается. Сосны исчезают, и я оказываюсь на открытой местности. Солнце теперь светит высоко, и свет разливается совершенно розовый. Пробегают какие-то села, мало похожие на реальность, на пригорке в персиковых лучах сияет невероятное здание. Я знаю, что это сельская церковь, но вижу ее точно во сне: странный силуэт сооружения, нереальные очертания, размытые краски на выпуклом персиковом небе…
Еду дальше. Чувствую: пора тормозить. Выход где-то здесь, поблизости, правее от шоссе, на лужайке сразу за полосой кленов и акаций. И лужайка эта освещена по-особенному. Свет хоть и вечерний, приглушенный, однако же странно играет с моим зрением: как только я прохожу мимо этих самых кленов и акаций, каждое дерево зажигается ярким свечением, ступаю на лужайку – и забегали, зашелестели травы, озаренные все таким же необъяснимым сиянием. Углубляюсь дальше – и снова каждое мое движение сопровождает живая игра света.
Вскоре я вижу дом. Приближаюсь к нему, мне навстречу выбегает маленькая девочка. Ей около пяти, она очень смешлива и открыта, одета в не по размеру большой фиолетово-серый балахончик с таким же необъяснимым свечением, как и все вокруг. Она с разбегу бросается мне на руки, радуется и игриво колотит ручонками, мол, где же ты так долго пропадала. За девочкой торопится мужчина в строгом костюме с бабочкой и наглаженной рубашке. "Заждались", – говорит он и сдержанно жмет мне руку. За прошедший год он еще уменьшился в размере и теперь выглядит как карлик. Выражение лица его, впрочем, остается серьезным, и он продолжает ворчать. Я знаю эту манеру: за ворчливостью скрывается искренняя обеспокоенность, приязненность и желание помочь. Далее выходит Королева. Эта дама всегда выходит . Не спеша, чинно, с чувством собственного достоинства. В кудрях развевается длинный бант, и грациозно шелестят многослойные юбки. Она смотрит чуть свысока, вся как будто ледяная и недосягаемая. Но и этот персонаж мне отлично знаком: за кажущимся высокомерием и неприступностью скрывается вечное любопытство, постоянное стремление расти и развиваться, узнавать новое, становиться лучше и лучше – в выбранном деле, в собственной жизни, в отношении к окружающим. Она – Мисс Совершенство. Она любит совершенство во всем, и если его нет, банты, юбки и высокомерие слетают с нее без следа, она засучивает рукава и трудится по шестнадцать часов в сутки – учится, учится, учится, чтобы освоить то, что необходимо, осознать то, что требуется, овладеть тем, чем надо, чтобы стать, наконец, совершенством в том, к чему стремится. И когда это происходит, она вновь непреступно шелестит кружевными юбками и довольная собой и достигнутыми результатами снова величаво плывет по округе, посматривая на окружающий мир чуть высокомерно, любопытно и вовсе не зло.
Они втроем – пятилеточка в чернильно-сером балахоне, ворчливый карлик-самокритик в смокинге и королева, чьи ленты вечно шелестят, а безупречная фигура возвышается над этими двумя, составляют меж тем вполне гармоничное трио. Девочка жизнерадостна, непосредственна и впечатлительна. Ей все на свете интересно и ново, она тянет свои ручонки к букашкам, веточкам, небу и солнцу. Она постоянно убирает в доме, где все живут, поэтому ее личико частенько замурзано, а маленькие ручки машут веником и шваброй. Она не позволяет другим двум жителям дома взять верх и превратиться в законченных ворчунов и высокомерно-неприятных личностей, задравших самодовольные носы и в пух и прах разносивших все новые мысли и идеи. Когда в доме случается какая-нибудь неприятная оказия, девчушка принимается с усиленным энтузиазмом все мыть и выскабливать, чтобы дом вновь заблестел порядком и была восстановлена гармония. Девочка всегда довольствуется малым – тем, что есть, и готова находить радость и счастье в самых обыденных вещах и явлениях и заряжать этой радостью остальных. Она верит, что все в этом мире – для нее. Что мир щедр к ней и любящ, что ничего плохого произойти с ней и миром не может. Ее нельзя назвать оптимисткой, ведь это слово лишь устанавливает рамки и сужает то ощущение вечного вдохновения и счастья, которые она испытывает и которые, она верит, ожидают ее на веку. Она верит себе и верит миру и идет на зов сердца.