***
В Петергофе, на балконе Английского коттеджа, Николай утверждал проекты воксалов, представляемые ему Бенкендорфом.
Через приоткрытые двери в холостяцкую спальню императора была видна полуодетая молоденькая фрейлина, лежащая на кровати.
– Это еще что за республиканец?! – возмутился Николай и ткнул пальцем в проект.
– Это, ваше величество, сравнительная фигурка для масштаба воксала…
– В жилете?! Панталонах?! Боливаре?.. Гадость! Впредь для масштабов изображать солдат с полной выкладкой! Что еще?
– Для закупки паровых машин в Англии и колясок в Бельгии господин Герстнер испрашивает разрешения на выезд с ним переводчицы Марии Богоявленской и сокомпаньона – отставного корнета Кирюхина Родиона Ивановича.
Царь оглянулся на спальню, понизил голос:
– Кстати, что это за девица такая?
– В противоправных действиях не замечена. Родителей не существует. Находится под наблюдением Академии наук…
– Не возражаю, – громко сказал царь и прошептал: – Но потом…
– Вас понял, ваше величество. А как с Кирюхиным? Он у нас проходил по делу четырнадцатого декабря двадцать пятого года, С тех пор – невыездной.
В спальне фрейлина включила музыкальную шкатулку. Раздалась знакомая музыка, зовущая к любовным утехам.
Император встал, торопливо подмахнул проект и сказал:
– Ну, Александр Христофорович! Ну, сейчас уже не то время… Ну Бог с ним, с этим Кирюхиным, – пусть едет!..
***
Лондон был хрестоматийно затянут туманом. На пристани стояли несколько джентльменов.
– Гостиницу забронировали? – спросил один.
– Так точно, мистер Стефенсон, – ответил другой.
– Не вздумайте показывать этим варварам наши последние модели.
– Так точно, мистер Стефенсон, – сказал третий.
– Презенты?
– Готовы, сэр, – поклонился четвертый.
– Внимание! – сказал мистер Стефенсон.
…Когда барка с нашими путешественниками причалила к пристани и Герстнер в дорожном костюме, Родик в строгом сюртуке, а Маша в шляпке с искусственными цветами сошли на берег, Стефенсон радушно улыбнулся:
– Дорогие коллеги! Я счастлив приветствовать вас на туманной земле Альбиона. Как поживаете?
Маша синхронно перевела фразу Стефенсона. Герстнер снял кепи:
– Мистер Стефенсон! Джентльмены! Мы прибыли к вам, чтобы совершить коммерческую сделку, которая по праву может быть названа контрактом века! Я глубоко убежден, что, несмотря на различие политических систем, торговля между нашими странами может только укрепить наши добрососедские отношения!
– Леди и джентльмены! – провозгласил Стефенсон. – В знак нашего высочайшего расположения мы хотели бы преподнести вам кое-какие пустячки…
По его знаку три джентльмена тут же шагнули вперед, и один подал Герстнеру золотую модель паровоза, сказав при этом: "Девяносто восьмая проба…"; второй вручил Маше бриллиантовое колье, прошептав: "Все камни – голубой воды…"; третий протянул Родику роскошную музыкальную шкатулку, тут же продемонстрировал ее звучание, не забыв сказать: "Чистое серебро…"
Стефенсон начал длинную речь. Герстнер негромко сказал Маше:
– Эту болтовню можете не переводить. Отдыхайте. Родик показал ему на презенты, спросил на ухо:
– За что это нам?
– Во внешнеторговых отношениях так заведено. Когда одна иностранная фирма что-нибудь покупает у другой…
– А мы-то тут при чем?
– Но мы же для них иностранцы!
– Ах да… Верно. Как бы они под эти презенты нам какое-нибудь бракованное старье не втюхали.
– Вы сошли с ума, Родик! Честь фирмы…
– Антон Францевич, наивный вы человек! Вы поглядите на его рожу – жулик в седьмом колене!.. Машенька! Ты-то хоть ухо не заваливай – смотри в оба…
В Ньюкасле на заводе Стефенсона наши герои осматривали готовую продукцию. Джентльмены давали объяснения.
– Ну что? По-моему, прекрасный паровоз. – Герстнер посмотрел на Родика и Машу. – Берем?
Родик подмигнул Маше, показал глазами на паровоз!
– Отодвиньтесь, Антон Францевич, – сказала Маша. – И ты, Родик. Мешаете.
Родик и Герстнер отступили на шаг. Маша сосредоточилась. И вдруг (а может быть, это всем только показалось) над ее головой возникло некое странное свечение. И тут же пропало.
Маша тяжело выдохнула и уверенно проговорила:
– Ну что ж… Втулка золотника с опасной внутренней раковиной. Очень большой зазор в кривошипном механизме. И вообще это устарелая модель. Фирма мистера Стефенсона уже давно располагает гораздо более совершенной машиной…
***
В кабинете Стефенсона присутствовали все его джентльмены, а также Герстнер, Родик и Маша в шляпке с цветами.
– Я не понимаю, каким образом произошла утечка информации. – Стефенсон грозно посмотрел на своих служащих. – Но это не должно стать препятствием к заключению контракта.
Герстнер, Родик и Маша радостно переглянулись.
– Однако цены на каждую такую машину будут на сорок процентов выше.
– Как?! – вскричал Герстнер. – Но мы же договаривались…
– Новая модель. Мир дорожает, – фарисейски вздохнул Стефенсон.
– У нас же было все точно рассчитано! – чуть не расплакалась Маша. – До копеечки! Тютелька в тютельку!..
– У нас нет таких денег, – упавшим голосом сказал Герстнер.
– Это ваши проблемы, сэр.
– Правильно, сэр. Это наши проблемы, и мы их сами решим, – по-английски сказал Родик, встал из-за стола и вышел.
Маша бросилась за ним. Она догнала Родика уже в коридоре.
– Родик, миленький… Где ты хочешь достать деньги? Родик обнял ее, нежно поцеловал в кончик носа и совершенно честно сказал:
– Понятия не имею.
Ночью Родик во фраке сидел за карточным столом фешенебельного аристократического клуба и играл с несколькими лордами в "очко".
– Девятнадцать! – торжествующе заявил Родик и открыл карты.
– У меня больше – двадцать, – сказал его партнер и смешал карты.
– Покажите! – потребовал Родик.
***
А ранним утром они втроем завтракали в маленьком уличном кафе на берегу Темзы, и Родик, со следами бессонной ночи на лице, рассказывал Маше и Герстнеру:
– Я ему говорю: "Покажите!" А он мне отвечает: "В нашем клубе джентльменам верят на слово". И тут мне так стало везти!.. Как ни прикуплю – "очко"! Двадцать одно и не меньше! Даже карты смотреть не надо!..
И Родик выхлестнул на стол огромную пачку денег.
– Вот! Вместе с нашими – как раз на семь новых паровозов.
Герстнер потрясенно смотрел то на Родика, то на деньги…
– Родик… – тихо сказала Маша. – Родион Иванович… Ведь это же нечестно…
– Да ты что, Машенька! Все в порядке, не бойся!..
– Это очень нечестно, Родик! – жестко произнесла Маша.
Родик стукнул кулаком по столу, заорал на всю Темзу:
– А!.. "Честно-нечестно"!.. Надоело!!! Я что, для себя?! Для своего удовольствия?! Я для дела, для людей, для Отечества!.. Боже мой! Да за что же это мне? За какие такие прегрешения я влюбился вот в такую дуру?!
***
В кабинете князя Меншикова перед хозяевами русского извоза стоял Иван Иванович с подбитым глазом и вспухшей щекой. В руке он держал указку. Рядом на мольберте была укреплена схема улицы с особняком "Царскосельской железной дороги" и шестиэтажным домом напротив, с чердака которого и был сделан исторический выстрел из корабельного орудия.
– По накопленному опыту свержений, свергаемое лицо обычно легче всего свергается во время отсутствия свергаемого. Итак, Герстнер с основными силами (Иван Иванович осторожно потрогал синяк под глазом) находится в Англии. Этот момент наиболее выгоден для захвата и разгрома его акционерной компании, оставленной на попечении всего двух малозначительных особ. Чтобы придать акции характер гневного народного бунта против железных дорог, мне потребуется…
Здоровенный молодой лакей принес ему стакан воды.
– Спасибо, дружочек мой… – Иван Иванович сразу изменил интонацию на кокетливо-женскую, взволнованно оглядел лакея с ног до головы и на секунду потерял мысль. – М-да… О чем же я?.. Ах да! Так вот, мне потребуется несколько решительных помощников…
***
"Несколько помощников" оказались уже знакомой нам бандой душ в сорок. Они толпились во дворе шестиэтажного дома за закрытыми воротами.
Сам же Иван Иванович, в хорошенькой дамской маске с кружавчиками, с шестиствольным пистолетом в одной руке и шпагой в другой, инструктировал двух извозчиков. Те кивали головами – дескать, поняли.
Рядом стоял здоровенный молодой лакей светлейшего – Вася и преданно смотрел на Ивана Ивановича.
Иван Иванович чуть приоткрыл ворота и выпустил извозчиков на улицу. Пригибаясь и прижимаясь к стенам домов, они побежали в разные стороны – к прилегающим к улице боковым переулкам.
Там в каждом из переулков ждали команды по полтора десятка извозчичьих пролеток с кучерами-налетчиками…
***
В пустынном, наглухо запертом особняке Зайцев доил Фросю и радостно говорил Федору:
– Вот знаешь, Федя… Я как нашу Манечку полюбил, так на меня сразу снизошло какое-то веселое просветление! Я даже все вокруг нее полюбил!.. Мне теперь даже смешно бывает! Радостно!..
– Я такого не понимаю и понимать не хочу! – отрезал Федор. – Не дергай так Фросю. Нежней, нежней… Для меня любовь к Манечке – не хиханьки да хаханьки. Для меня это… Одним словом… Вот.