Герой нового романа Владимира Солоухина "Мать-мачеха" Дмитрий Золушкин - наш современник. Детство его кончилось в годы Великой Отечественной войны. Пора возмужания, поиски своего места в жизни совпали с днями победы.
Скромный деревенский паренек чувствует в себе пробуждение поэтического дарования. Закончив службу в армии, он поступает в один из творческих институтов Москвы. Он хочет быть поэтом. Но избранный им путь нелегок.
Жизнь ставит молодого героя перед необходимостью решать сложные проблемы. Он переживает большую душевную травму.
В романе содержатся интересные раздумья автора о творческом процессе, об искусстве поэзии, о месте поэта в жизни народа.
Содержание:
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ДЕРЕВЬЯ РОЖДАЮТСЯ ПРЯМЫМИ 1
ГЛАВА ПЕРВАЯ 1
ГЛАВА ВТОРАЯ 2
ГЛАВА ТРЕТЬЯ 4
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ 6
ГЛАВА ПЯТАЯ 8
ГЛАВА ШЕСТАЯ 9
ГЛАВА СЕДЬМАЯ 11
ГЛАВА ВОСЬМАЯ 14
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ 16
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ 18
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ 19
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ 21
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. НА ИЗЛОМЕ 23
ГЛАВА ПЕРВАЯ 23
ГЛАВА ВТОРАЯ 24
ГЛАВА ТРЕТЬЯ 26
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ 27
ГЛАВА ПЯТАЯ 28
ГЛАВА ШЕСТАЯ 30
ГЛАВА СЕДЬМАЯ 31
ГЛАВА ВОСЬМАЯ 33
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ 35
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ 37
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ 38
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ 40
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ (продолжение) 41
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ 42
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ 44
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ 46
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ 48
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ 51
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ 52
"Читая поэму, роман, мы часто можем
забыться и полагать, что описываемое
происшествие не есть вымысел, но истина".
А. С. Пушкин
"…важно не только то, отчего что произошло:
еще важнее то, что в чем вскрылось".
В. О. Ключевский, "Курс Русской истории"
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ДЕРЕВЬЯ РОЖДАЮТСЯ ПРЯМЫМИ
Погружался я в море клевера,
Окруженный сказками пчел,
Но ветер, зовущий с севера,
Мое детское сердце нашел.А. Блок
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Митька Золушкин - парень на редкость рыжий. Человек с воображением обязательно сравнил бы вылезающие из-под шапки Митькины вихры с языками и клочьями пламени, что вырываются из-под застрех горящего дома.
Но Митька без шапки, потому что в поле не зима, а душный июльский полдень. Вот почему на Митьке нет ничего, кроме белой рубахи и штанов, сшитых из миткаля.
Митька рад бы снять и последнюю эту одежонку, если бы дело происходило где-нибудь возле реки, чтобы можно было, разбежавшись, прыгнуть подальше и бултыхнуться в воду.
Теперь Митька лежит на копне сухого клевера, широко раскинув руки и ноги. Он смотрит то вверх, то вдаль. Шевелиться ему лень, хотя и нужно было бы пошевелиться, потому что одна жесткая клеверина уперлась пониже левой лопатки и все время покалывает.
Занятие у Митьки серьезное и глубокомысленное: он смотрит на крестик далекой колокольни, что высовывается из хлебных волн, подобно мачте уходящего корабля. К крестику прицепилось продолговатое белое облачко. Митька зажимает сначала один глаз - облачко отскакивает от крестика далеко влево, закрывает другой - облачко приклеивается снова.
Золотистая синева небес поит и поит синие глаза рыжего парня Митьки. И если бы нашелся сторонний человек, и если бы он перевел свой взгляд с Митькиных глаз на небо, а потом обратно с неба на Митькины глаза, то немало удивился бы тому, что нет между небом и глазами заметной разницы.
Безмолвие в мире полное. Впрочем, если хорошенько прислушаться, и не прислушаться даже, а просто обратить внимание, - откуда ни возьмись наплывет, окружит и все наполнит собою легчайший приятный звон. Будто бы это кровь шумит в ушах. Сквозь легкий звон послышится сначала стрекотание кузнечиков, потом, совсем уж издалека, донесется то скрип тяжело нагруженной телеги, то вилы звякнут о вилы, то смех отзовется на смех.
Там, вдалеке, мечут клеверный стог, и Митька ждет, в сущности, когда к нему подъедет пустая телега. Тогда он встанет, возьмет вилы, несколькими нетерпеливо-огромными навильниками вскинет на телегу три копны, сам уляжется на четвертую, чтобы снова погрузиться в сладкую дремотную неподвижность. Легко и свободно струится по Митькиным жилам молодая и, вишь ты, звонкая кровь.
- Митька-а-а! - прозвенело над полем. - Иди сюда-а!
Без опаски ступая босыми ногами по короткой колючей кошенине, но выбирая все же местечки, съеденные мягкой повиликой, Митька пошел к стогу.
Утром вид у поля был один, а теперь стал другой. Среди бесчисленных коричневых клеверных копен образовалось обширное пустое место, посреди которого и возвышается продолговатый островерхий стог. Уцелевшая копенка возле стога кажется крохотной. Около нее, мордами друг к дружке, телегами врозь, отдыхают, жуют клевер две, тоже крохотные, лошади. Все кажется маленьким по сравнению с большущим стогом.
"Вот если бы и в лесу вдруг исчезли все деревья, все равно как эти копенки, а вместо них выросло бы одно огромное дерево!" - подумал Митька. Впрочем, не точно сказано, что Митька подумал, просто перед его глазами появилось на миг видение: плешина посреди леса, а на плешине дерево ростом до облаков.
Другие не знают, но Митька давно замечает за собой, что как-то у него не получается, чтобы думать. У него прыгают перед глазами, словно в кино, разные видения, в этом и состоит его, Митькино, думание.
Он знает, зачем его позвали к стогу, потому что представилось ему: он, Митька, стоит на возу с длинными вилами-троешками и на самую вершину стога подает клевер. Видение было правильное.
- Смени-ка Ивана Петрова, а то высоко ему стало, не под силу.
Митька высвободил из-под ремня рубаху, чтобы не задерживалась за рубахой клеверная мелочь, надел на голову носовой платок с четырьмя узелочками по углам.
- Смотри, не подпали стог-то! - всплеснулся сзади звонкий девический голосок. - Вон вихры-то у тебя - чистый костер!
Отвечать лень. Но вот уж кто-то нашелся и ответил шуткой на шутку:
- Как бы он ужо вечером тебя самое не подпалил!
- Чай, у нее другой поджигатель есть, известный!
- Того поджигателя самого сначала надо поджечь.
- И подожжет, она девка горячая…
Зубья вил, острые, высветленные с концов, с хрустом уходят в клеверный пласт. Митька берет вилы на излом, через коленку и, подняв над головой, начинает перебирать руками по черенку, поднимая клевер все выше и выше, в самую синеву небес. Руки, плечи, спина ноют сладкой болью, сыплется труха; из-под носового платка и под рубахой по ложбинке груди щекотно льется пот.
- Д-давай, д-давай! - слышится с верхушки стога властный, слегка заикающийся голос. - М-молодежь!
Митька "дает" так, что все, кому уж нечего теперь делать, собрались вокруг и смотрят, как на представление. Звякнули вилы о дерево телеги, последний навильник взлетел кверху. Вот как умеет работать Митька Золушкин!
Лицо его, как бы покрытое одной сплошной веснушкой, раскраснелось еще больше, губы высохли, в горле стало першить. Ленивой, но полной достоинства походкой потрудившегося человека Митька пошел к копне.
Шура Куделина - это она опасалась давеча, что Митька своими вихрами подпалит стог, - разгородила клевер, достала из копны ведро с водой:
- Пей!
Митька легко, как жестяную кружку, поднял ведро к губам, дунул. Мохнатые клеверные шапки разбежались к краям ведра. На жестяном дне запереливалось солнце. Теплая, с привкусом железа вода не понравилась Митьке. Ему представилось сейчас, как холодная, вкусная вода струится через горло и холодит в животе. Еще ему представилось, что он окунает в воду все лицо и фыркает, наслаждаясь. Мог ли он после этого пить теплое, с привкусом железа пойло!
Широкой кривой полосой сверкнула на солнце и тяжело плюхнулась на землю вода.
- Ах ты, рыжая бестолочь, что наделал! Или ты один тут? Сам напился, а другим не надо? - Шура Куделина вырвала у Митьки ведро из рук, и можно было подумать, что сейчас она огреет его этим ведром.
- Да не пил я, - буркнул Митька. - Теплая она, вода, с мусором.
- А может, я и хотела теплой да с мусором! Ты ее, что ли, принес, твоя она, да?
- Ладно уж, давай ведро, хорошей сейчас принесу, из Скворенушки.