* * *
Главным событием нынешнего книжного года критики с редким единодушием называют биографическое исследование дебютантки Юлии Струнской "Марина. Жизнь и дальше", посвященное неординарной личности и загадочной судьбе кинорежиссера Марины Марковой. Это имя тоже прогремело внезапно и совсем недавно, после мировой премьеры кинофильма "Все придумано" (Германия), снятому по ее последнему сценарию, который был обнаружен при неоднозначных обстоятельствах.
Сегодня Юлия Струнская - наша собеседница.
- Юлия Алексеевна, только честно: вы знали?
- О фильме? Все задают этот вопрос, и непонятно зачем, если ответу все равно не верят. Нет, я не знала. Так совпало. Поймите, бывают совпадения.
- Но вы же встречались с Отто Висбергом. Его имя есть в списке благодарностей, и даже одна из глав называется.
- То есть саму книгу вы не читали еще? Прочтите, если у вас нет, я подарю. Да, я разговаривала с герром Висбергом в Париже, в той гостинице, где… Но, видимо, мне не удалось завоевать его доверие. Он ничего не сказал ни о найденном сценарии, ни о будущей картине, хотя на тот момент уже подбирал съемочную группу. Я сопоставила потом.
- А вы сами верите в его непричастность к гибели Марины Марковой?
- Во-первых, к исчезновению. А во-вторых, если человеку удалось доказать это следствию, почему я, вы или еще кто-нибудь должны все равно не верить?
- Ну, со следствием всегда можно договориться. Особенно располагая такими средствами. Как известно, Отто Висберг входит в десятку…
- Так он, наверное, и со мной мог договориться, правда? Зачем же вы тогда спрашиваете? Извините, но я думала, мы будем говорить о моей книге.
- Конечно-конечно, Юлия Алексеевна. Почему вы решили написать о Марине Марковой? Ведь ее имя, я имею в виду раньше, до премьеры, было практически никому не известно. Ну, за пределами узкого профессионального круга. Ваша книга могла остаться совершенно незамеченной.
- Наверное. Для меня это было не очень важно. Я хотела только понять - для себя. Мы познакомились с Мариной… ну, все знают предысторию, как она приезжала к нам в Аннинку, пригласила меня на пробы, это все неважно тоже. Важно, что я тогда не успела. Ни узнать ее как следует, ни поработать по-настоящему вместе. Когда перед тобой вот так мелькает значимый, главный человек, ты успеваешь это понять и больше ничего - становится обидно и страшно. Я должна была все-таки узнать о ней больше. Разобраться в ней: почему она так жила, что вообще делать с такой вот жизнью…
- Вы имеете в виду и свою собственную жизнь? Все рецензенты вашей книги отмечают некие параллели. Например, исчезновение со съемок. Что с вами было в те годы, пока вы числились в розыске?
- Ничего интересного. Я не хотела бы об этом говорить.
- А почему вы не вернулись ни в балет, ни в кино?
- Из-за травмы, вы же знаете. И вообще… Про меня - неинтересно, правда. Спрашивайте лучше про книгу.
- Разумеется. Скажите, Юлия Алексеевна, теперь, когда стали известны многие тайные моменты жизни Марины: как последнего периода, связанного с авантюрой Висберга, так и вошедшие в картину по ее автобиографическому сценарию, - намерены ли вы издать новую, доработанную версию книги?
- Нет, зачем? И, кстати, напрасно вы считаете ее сценарий автобиографическим. Там же все придумано.
- Вам правда так кажется?
- А зачем тогда, по-вашему, это название? И, знаете, если уж на то пошло, в моей книге все придумано тоже. Разными людьми, и никто из них не знал настоящую Марину. Сначала я пыталась как-то сопоставлять их воспоминания, суждения и оценки, складывать в мозаику, чтобы где-то на стыках, пускай точками, вспышками обнаружить объективную реальность… Нет, не получается, не стыкуется, пропадает всякий смысл. Потому что все придумано. Вы прочитайте, правда. И сами увидите.
- Непременно. И в завершение нашей беседы традиционный вопрос о творческих планах.
- Наверное, придумаю что-нибудь еще. (Смеется.)
* * *
Это оникс, детка. Осенний пруд у нас за окном. Ты пока не помнишь осени, но ты ее еще увидишь и полюбишь, честное слово.
Это яшма. Ну, яшму ты давно знаешь на вкус.
Это сердолик, его бусины - как сердца, наши с папой, например.
А это горный хрусталь, друза, скрытая до поры до времени, точь-в-точь как ты, маленькая. Подожди, у тебя же теперь есть имя, так что забегаем вперед, смотри: это аквамарин.
Что мы там пропустили? Флюорит, барит, янтарь… ладно, как-нибудь потом. И авантюрин; вот это интересно, да. Хотя мало кто способен совершить настоящую сверкающую авантюру… Но ты все-таки запомни, это наш с тобой камень, Маринка.
И еще впереди много всякого разного: гематит, опал, малахит, агат, бирюза, турмалин, халькопирит… Все - твои. Бери сколько хочешь, я никогда-никогда не буду тебе чего-то запрещать, отбирать у тебя, ограничивать, уродовать твой сад камней. Тебе не придется бежать, пробиваться с отчаянной болью в свой глубинный, настоящий мир. Ты с самого начала будешь жить там, где пожелаешь, в том мире, который придумаешь сама. В своем прекрасном и совершенном саду.
Заглянул Михайль. Увидел, что ребенок спит, и вошел преувеличенно тихо, на цыпочках, задев по дороге тумбочку, откуда с грохотом полетела неровная стопка книг. Маринка, разумеется, не дрогнула даже веками, выпуклыми полупрозрачными лепестками, под которыми, медленно двигаясь туда-сюда, смотрели сон ее бездонные глаза.
Подошел, сел на кровать позади меня, обнял, прижался, дохнул горячо в шею. Я откинулась назад, в его тепло, в нашу вечность - прекрасную, даже когда не занимаешься любовью и не споришь о сложных материях, а просто сидишь вот так, молча, почти не шевелясь, не считая легкой, почти машинальной ласки, без которой просто не получается быть рядом.
Только неудобная складка пледа, вклинившаяся между нами. И слишком жарко, надо бы найти, где здесь регулируется отопление, все-таки весна. И еще что-то не так, небольшое несоответствие, досадная мелочь… стоп: почему Михайль здесь, он же, кажется, собирался в город?
Шепотом, через плечо:
- Ты же в город хотел, за памперсами.
- Так растаяло все, дорогу развезло, - щекотным возле ключицы. - Грязища.
Высвободилась - жарко! - и обернулась. В последний момент пригасила звук:
- Слушай, но там же две штучки осталось!
- До завтра как раз хватит.
- А если завтра еще сильнее развезет?
Отодвинулся, спустил ноги с кровати. Прищурился:
- Чернобурка, посмотри на меня.
- Смотрю.
- Разве это важно?
Он улыбался, и я тоже разулыбалась неудержимо, как будто кончики улыбки сами собой увильнули из плена и расползлись в разные стороны. Кивнула:
- Нет.
И срочно прибавила:
- Но все-таки надо купить.
- Я куплю. Честно.
Маринка зашевелилась, повернулась на бочок, и мы разом умолкли, будто застигнутые стражей заговорщики. Несколько мгновений просидели неподвижно - статуи, соляные столбы, восковые фигуры. Переглянулись: идем-ка отсюда. Вышли бесшумно в соседнюю комнату, где у Отса, видимо, было что-то вроде кабинета. И очень органично разместился на широком подоконнике, перпендикулярно к массивному компьютерному столу с большим плоским монитором, сканером-принтером и прочей оргтехнической чепухой, мой маленький белый ноутбук.
- Кстати, Михайль, а где у тебя тут была мастерская?
Приподнял брови:
- У меня? Здесь?
- Когда ты приезжал в прошлом году.
- А-а. Чернобурка, но я же приезжал на пленэр. Ты в курсе, что такое пленэр?
- В общих чертах. Но теперь-то тебе, наверное, понадобится мастерская?
Он глянул как-то неуверенно, сморщив лоб, как если бы я спросила бог весть о чем. Неопределенно повел бровями:
- Ну да, видимо.
- Может быть, там, в той комнате, - счастливая мысль пришла мне в голову прямо сейчас, в моменте, и я додумывала ее по ходу, не переставая говорить, - где я жила зимой? Или в ней плохое освещение? А давай пробьем там в стене большое окно! Получится, как ты думаешь?
- Попробуем.
Михайль присел в компьютерное кресло и принялся понемногу крутиться в нем, рассеянно глядя в окно, за которым уже привычным фоном падала тонкими серебристыми столбиками капель. Черт возьми, но ведь мы обсуждаем не что-нибудь, не какую-то абстрактную объективную реальность, а его будущую мастерскую! Или ему и это неважно? Почему я должна все придумывать сама?!.
- И красок у тебя тут, конечно, нет, и холста, и подрамников, и вообще ничего. Как тебе кажется, в этом городе можно купить приличные?..
- Поглядим. Достанем, я думаю.
Он улыбался, и мальчишески крутился на стуле, и постепенно, будто проявляясь на длинном, выходящем из затемнения кадре, становилось очевидно: так оно у нас теперь и будет всегда. Сначала небольшая встречная инерция, остаточное сопротивление человеческого материала, не привыкшего ощущать себя таковым, а затем… Нет, собственная реальность способна преподносить сюрпризы, в том числе самые причудливые и неожиданные - у меня была не одна возможность в этом убедиться. Странно было бы считать, будто знаешь, чего ожидать от этой бездонной бесконечности по ту сторону, там, внутри. Но в конечном итоге все эти хаотичные, запутанные нити сплетаются в правильный узор, вьются в единственном необходимом направлении и с ювелирной точностью воплощаются именно в то, чего ты хочешь, чего хотела с самого начала.
Все придумано. И придумано - мной.