Ну да, надо чистить кастрюли, надо готовить еду и молочную смесь, стирать одежду и пеленки, мыть полы и посуду, носить воду из колодца, и рубить дрова, и топить печку, и купать маленькую в корытце при последних закатных лучах - это необходимо, это просто, пускай. Ежедневный ритм заводит жизнь, как вечный двигатель, не допуская возможности и даже мысли о том, чтобы сбавить обороты, да оно того и не стоит. Главное, что вот сейчас, утром, пока еще темно, пока она спит…
Стоп.
Сценарий я вчера закончила.
Расползалось утро, медленно, неровно, словно капали водой в акварельную краску, светлело небо, пропадали звезды. Допила кофе, сполоснула чашку остатками воды из умывальника, выплеснула коричневую кляксу на снег. И что теперь?
А ничего.
Если бы не холод, я, наверное, так и осталась бы стоять, застигнутая этим диким, неприемлемым знанием. Вот она, пожалуйста, объективная реальность: утро, зима, умывальник, сердечко сортира, кофейная гуща на снегу - и все, ничего кроме, даже и время остановилось, потому что потеряло всякую ценность. Узкий клаустрофобный мир, ничего общего с настоящим, где вчера была поставлена точка, и ничего не осталось. Ничего. И еще раз ничего. Главное и тавтологично единственное осмысленное слово.
Но мороз - это все-таки аргумент: сначала я втянула руки в рукава гардуса, соединила их муфтой, спрятав посередине чашку, потом начала притоптывать на месте и наконец спряталась назад в зимнюю кухню. Снова разожгла газ, поставила на огонь ковшик с водой - сварить яйцо на завтрак, яиц осталось мало, и пускай бы уже кончились поскорее. Пускай бы вообще поскорее закончилось все. С этой реальностью я никогда не умела как следует находить общий язык. И совершенно непонятно, как теперь жить, если она - все, что у меня осталось. Если выдернули смысл, несущую ось. А следующим этапом (в конце концов, не в первый же раз) непременно станет четкое и безжалостное, как при наведении фокуса на ключевую деталь, осознание того, что никакой оси и смысла и не было вовсе. Что я их попросту выдумала.
Все, что придумано, существует. Моя гениальная главная мысль, повторенная неоднократно и прямым текстом, как того требуют сценарные законы, ведь в кино все должно быть просто и понятно, показано и разъяснено, пускай даже слишком в лоб, иначе нельзя. Ими вообще многое можно пояснить и оправдать, прямыми и несгибаемыми, как рельс, правилами кинодраматургии: кино не жизнь, здесь положено вот так, структурно, в трех актах, нагнетая напряжение по зигзагу, и плевать, что на самом деле все было совершенно по-другому, если было вообще - для кинематографа не существует никакого "на самом деле". Разумеется, все придумано. И уже закончено.
Опустила яйцо на ложке в кипящую воду, глянула на часы, засекая правильные три с половиной минуты, - и тут услышала. И мгновенно, оставив ложку торчать в ковшике, запахивая на ходу разлетающийся гардус, бросилась туда, на этот звук, всесильный, не оставляющий вариантов.
Влетела, перехватывая морозное дыхание, хлопнула дверью и, не останавливаясь, всплеснула ладонями:
- Ну ничего себе!..
Она стояла! До предела накренив колыбель, будто лодку в шторм, вцепившись в борт обеими пухлыми ручками с рельефно выступившими зернышками-косточками, гордо задрав подбородок и крича во всю глотку о собственной силе и смелости, грозящих вот-вот переплеснуть, перекинуться через край.
Метнулась к ней, подхватила на руки. Тяжелая. Похоже, мы выросли уже из этой колыбели, надо придумать что-нибудь еще. Ну все, все, тихо. Не плачь.
А яйцо, конечно, опять сварится там вкрутую.
* * *
- Давай направо, срежем круг.
- Ты уверен? По-моему, так получится еще дальше.
- Не дальше. И там очень красиво. Озеро.
- Ну давай.
- Так ты рассказывала?..
- Да. Редакторский отдел одобрил, отдали читать продюсерам, и все подвисло. Обещали еще на позапрошлой неделе определиться, но до сих пор ни слуху ни духу. Я уже и не звоню.
- Почему?
- Чтоб не достать там всех окончательно.
- Разве это может как-то повлиять на их решение?
- Вообще-то ты прав. Не может, конечно. Наверное, просто боюсь нарваться… ты же знаешь, я и так все время нарываюсь.
- Если хочешь, я позвоню и спрошу.
- Яр! Смешной ты. И как ты им, интересно, представишься?
- Твоим агентом, разумеется.
- Моим кем? Ладно, ну их, забыли. Мне тут одну халтуру предлагают, документалку про автозавод, и, знаешь, я вчера сидела думала, там можно закрутить прикольные штуки…
- Автозавод? Заманчиво звучит.
- Издеваешься, да? А я серьезно, между прочим. Если построить на ритме, на геометрическом изобразительном ряде: все эти конвейеры, механизмы, детали, гайки граненые…
- Я ничего не понимаю в автозаводах.
- Да и я ни черта. Но можно же придумать!.. Главное - чтобы заказчик повелся, они обычно такие непробиваемые идиоты… вот это озеро, да?
- Это маленькое болотце. Озеро дальше, вон там, за соснами.
- Так далеко? А сам говорил… Ну ладно, пошли.
- Если ты устала, на обратном пути зайдем посидеть в одно место, я тут знаю хороший ресторанчик при дороге.
- Кто, я устала? Ладно, давай зайдем, не вопрос. Вот ты мне скажи: у вас в Польше, все-таки благополучная страна, реально там найти деньги на полный метр - самому, мимо государства и крупных продакшнов?
- Я попробую.
- Перестань, я не в том смысле. Меня ситуация интересует, вообще.
- А меня интересуешь ты, Маринка. И ты сама, и твое кино. Я ничего не обещаю, но постараюсь, сразу же, как только вернусь.
- Скоро уезжаешь?
- У нас через месяц гастроли в Америке, нужно возвращаться в труппу, репетировать. А то я бы остался еще… Смотри, вот оно. Правда же, красиво?
- Очень.
- Марина. Поехали со мной.
* * *
Ближе к полудню, в час традиционно слабеющего мороза, я, как обычно, повезла ее гулять. По нашему большому кругу, укатанному полозьями, словно хорошая лыжня на спортивной базе: снега не было уже недели две, я даже соскучилась - люблю, когда снежинки беспорядочно, как бабочки, кружатся в воздухе, да и потеплело бы, наверное.
Санки катились почти сами собой, можно было придерживать веревочку одним пальцем. Малышка, укутанная в теплый комбинезончик на вырост, уверенно сидела на подстилке из сложенного одеяла, высунувшись до пояса из корзины для полестья, в которой я еще пару месяцев назад собственноручно прорезала ножом отверстие, а потом намертво привязала конструкцию к деревянным санкам, тоже обнаруженным в хозяйственной груде между постройками. Вышла приличная коляска, зимний вариант. А зима здесь, судя по всему, никогда не кончится. И до сих пор меня это устраивало вполне.
Кружевной прозрачный лес. Крахмальный скрип под ногами, голос по-настоящему сильного зимнего снега, преувеличенный, будто простейший звукооператорский спецэффект. Идеальная локация для той сцены, где у меня сначала тишина и зимнее кружево, а потом все орут, бегут, грохочут, стреляют, и герой падает навзничь, а героиня снимает… брр. Не знаю, кем надо быть, как извернуться на съемках и монтаже, чтобы не испортить этот эпизод, не превратить его в кричащую и недостоверную сериальную мелодраму. Так писать нельзя. Вернее, так можно писать, потому что на самом-то деле всегда можно все - но только для себя самой.
А я здесь, я гуляю с коляской по кругу, по нескончаемому зимнему кругу, из которого давно уже не пытаюсь вырваться, и не потому, что сдалась, отступила перед невозможным: просто у меня, видите ли, были дела. Или я правда маскирую, замазываю, словно стекло известкой, собственную слабость, бессилие, полную сдачу. Но теперь, когда сценарий окончен, когда заканчивается газ в баллоне, яйца в подполе, памперсы из посылки - всё, кроме зимы, когда сжимается простор для маневра, сворачивается в диафрагму всякий смысл, - теперь уж точно надо что-то делать. Или, как вариант, ждать, пока что-нибудь случится само.
А если ничего не случится?
Она сначала сидела прямо, смотрела внимательно, непроницаемо, бездонно. Потом прикрыла выпуклые веки, сползла чуть набок и вглубь корзины, заснула. Моя маленькая, моя девочка, солнышко, малышка, черноглазик, а больше ее никак до сих пор не зовут, да и незачем, младенцев все равно почти никогда не называют по именам. И потом, так ведь все-таки не бывает, дети не берутся ниоткуда. Где-то же есть у нее и родители, и метрика, и какое-то имя. Я с самого начала не собиралась ее присваивать и не намерена до сих пор.
Да я вообще не понимаю, как можно считать собственным произведением и в принципе собственностью даже и своих детей, ведь каждый человек с рождения - отдельный, самодостаточный и одинокий. Меня всегда возмущал расхожий штамп сопоставления сценариев и фильмов с детьми, какая дичайшая пошлость, заткнитесь, прекратите!.. А потом эти недалекие людишки, пришибленные, отползшие в сторонку, обсуждали подробности моей биографии и приходили к выводу, что это у меня личное, мой комплекс, моя пожизненная боль.
Ничего подобного. Но ты не моя - просто маленькая, девочка, солнышко, малышка, черноглазик… спи.
Выходя на большую дугу, на поворот, замыкающий наш санный путь, я придумала, что дальше, как прожить еще недельку-другую с каким-никаким смыслом. Очень просто, даже странно, что мне не пришло в голову с самого утра.
Вот сейчас вернусь - и сяду редактировать.