– Да ни за какие коврижки! Спросят, скажу, понятия об этом не имею.
– Умоляю!
– У меня свои проблемы и своя жизнь. (Хм…)
– А у меня ее уже нет! Почти что нет! Умоляю вас!
– Ну хорошо… Приходите и лично напишите при мне коротенькую записку. Тогда я подумаю.
– Я боюсь! Вы, наверное, скажете ментам, чтобы меня спасли.
– Ну, видите? Оставьте уже меня в покое! Прощайте!
Господи, какое это облегчение, когда можешь сказать людям то, что ты думаешь, и послать их куда подальше! Спасибо, Кася! До этого я ни разу в жизни не бросала трубку! Была всегда такой обходительной девушкой. Спасибо, что позволила испытать это великолепное ощущение, прямо сделала прощальный подарок.
А потом с грустью отдаю себе отчет, что все-таки невольно пытаюсь спасти эту девушку, хотя совершенно ее не помню.
Смутно припоминаю какое-то дело о сутенерстве. Вроде шла речь о том, что группа из четырех десятков парней и Кася поехали куда-то к черту на кулички работать на ферме, нарциссы рвать…
А ведь я могла бы согласиться выполнить ее последнее желание. Формально. Для виду. Сказать ей: "Да пожалуйста!". Скоро ведь мне будет все равно. А пока еще нет…
Черт возьми! Как у нас совпало! Всегда так. Долго-долго тишина, а потом сразу три эсэмэски и два звонка. Автобусы ходят парами. Самоубийцы, похоже, тоже. Неужто какая-то последовательность Фибоначчи?
Снова звонок… Что на меня нашло, когда я выбирала мелодию для этого телефона? Часы с кукушкой! Я услышала ее у Войтека, она мне понравилась, и он мне ее подарил – скинул на мой телефон через bluetooth. А этого типа у Каси тоже зовут Войтек. Знакомец. Что за роковое стечение обстоятельств! Снова! Если эта кукушка будет куковать каждую минуту, придется мне жить вечно!
– Простите, простите, простите! Я на все согласна! Беру такси и еду к вам. Буду ждать в "Старбаксе" на главной площади.
И швыряет трубку! Вот глупая мартышка! Есть люди, которые даже перед смертью хотят, чтобы последнее слово оставалось за ними. Войтека ей жаль, а на остальной мир наплевать. Просто стерва. Чтоб ты провалилась вместе со своим долбаным сукиным сыном! У меня есть свой Войтек. У моего Войтека, сердечного друга, прозвище Большой Янг. Он работает с наркоманами в городке под Варшавой – пробует спасти их от самих себя. Бросил бы уже это занятие, пусть бы они все до единого передохли. Проклятые подонки! Это он мне говорил, знаток, что женщины в детородном возрасте совершают самоубийства только в первый или второй день месячных. Какой-то там гормон приводит к тому, что у них в голове что-то сдвигается. Достаточно женщине переждать, и она снова начинает испытывать радость от повседневных хлопот. И в голове у нее все проясняется. И ты, идиотка, через пару дней, может, сообразишь, что в нашей дыре нет "Старбакса". Нет! А на улице холодно, то есть плюс три. А если ты та Кася, которую я начинаю припоминать, то будешь в кожаной миниюбке. Застудишь себе яичники, а я на том свете окажусь виноватой в том, что у тебя не будет детей от этого Войтека. От твоего уголовного типа, само собой, а не от моего друга с Мокотува, приславшего мне на телефон мелодию с кукушкой, которая не должна стать последним музыкальным произведением, услышанным мной при жизни. Не хочу. Хочу послушать "Адажио" Альбинони, и Нини Россо пусть солирует на тромбоне. Но, странным образом, вместо этого у меня в голове начинает звучать вальс из "Метели" Свиридова. О боже! Русские даже вальсы и мазурки переделывают так, что они звучат как немецкие марши. Черт бы побрал эти мои эстетические представления!
Даже умирая, не могу избавиться от таких парадоксов и конфликтов. Надеюсь, что несчастный Пауль Тиллих видит мои мучения с того света и уже знает вместе с де Голлем, что такие мудрые изречения как "Decision is a risk rooted in the courage of being free" ("Решение – это риск, укоренившийся в мужестве свободного бытия"), – просто ни хрена не стоящие фразочки. С сожалением примиряюсь с возвращением в жизнь. Черт бы побрал эту идиотку, эту Касю. Сползаю с кровати. Нужно идти на главный вокзал встречать лахудру. Такси она хотела взять. Интересно, есть у нее восемь фунтов, чтобы заплатить водиле? На всякий случай беру с собой кошелек.
Вместо лахудры в мини и туфлях на высоких каблуках вижу девушку в белых брюках и кроссовках. Понятно: оделась для собственных похорон. А на кой черт ей гитара?
– Это вам. Насовсем. Только эту гитару мне жалко.
Мы сидим в "Cafе Nero" на углу Сент-Мэри стрит и Милк-Вэй авеню. Я беру двойной эспрессо. Кася ничего не хочет.
– Мне ничего в рот не лезет, – говорит она.
– Как хотите, Кася. Последняя жрачка в жизни все-таки.
Через минуту она решается на клубнично-шоколадное мороженое. Я добавляю от себя фисташковое. Для цветовой гаммы, хотя она уже почти все съела. А ест она медленно, потому что вместе с мороженым глотает потоки слез. Когда она заканчивает, я делаю полную отвращения мину и говорю:
– Мороженое было с моей стороны дурацкой идеей. Особенно это зеленое, фисташковое. Прошу прощения.
– Почему? – спрашивает Кася.
– Ну, знаешь, оно не успеет перевариться. Выйдет такая масса. Не завидую тому, кто тебя найдет…
Кася, и без того белая, буквально синеет.
– Как это?
– Ну как… Физиология. Все мышцы расслабляются. Все, что у человека внутри, выходит наружу.
Кася сидит, глупо уставившись в свой вазончик. Ее лицо начинает приобретать цвет, как здесь говорят, off white. А я сегодня не беру пленных.
– Короче говоря, каждый труп находят лежащим в содержимом его кишечника и мочевого пузыря. Отсюда и ритуал омывания тела перед положением вo гроб.
Ничего странного, что Кася чувствует рвотные позывы.
Заведение уже закрывают. Мы остались последними посетителями. Я предлагаю пойти ко мне. По дороге покупаем кое-что в "TESCO".
Четыре часа спустя в мою дверь стучится сосед. Я открываю.
– Sorry-sorry-sorry, Майк, – говорю я. – I am so sorry. We’ll be quiet! Promise! Мы будем тихо-тихо…
Возвращаюсь в комнату, забираю у Каси гитару. Она не хочет мне ее отдавать. Я шепчу:
– Если он вызовет полицию по поводу нарушения тишины в ночное время, я-то объяснюсь! А ты?
Кася отдает гитару и начинает тихо икать.
За минуту до этого мы едва не подрались. Выпили водки, и Кася рассказала, как ее первый мужчина, Войтек, продал ее в Чехии в бордель в Пльзне. Там она встретила Катю из Минска, которая научила ее петь "Красную рябину" на русском языке.
– Хороший перевод, – говорит она.
– Что? Ах да, ты права – хороший перевод на польский, – говорю я.
– Это польская песня! Хороший перевод на русский! – говорит она.
– Что?! Ну-ка, прогуглим это дело! – кипячусь я. – Во! Слова Пилипенко, музыка Родыгина! Это русская песня "Уральская рябинушка"! Понятно?!
– Ну ладно, пусть так. Что ты кричишь? – говорит Кася.
– А что, я у себя дома! Хочу и кричу! – говорю я.
– Ну хорошо, давай споем еще раз, – просит она.
– Почему опять ту же самую? – протестую я. – Давай что-нибудь другое. Например, мою любимую – "Утомленное солнце". Знаешь ее? У тебя чудный голос…
– Я музыкальную школу окончила, – отвечает Кася. – Поехала в Чехию в консерваторию поступать, там было два места для меццо-сопрано. И проспала, опоздала на прослушивание.
– Ну, поехали с этим солнцем! – говорю я. – Почему ты начинаешь с середины? Давай сначала.
– Это и есть начало. Оригинальная версия, – говорит она. – Песня начинается со слов "Сейчас не время искать отговорки. Факт, что все прошло…"
Меня аж скрутило.
– Какая еще оригинальная версия? Это старое русское танго. "Утомленное солнце нежно с морем прощалось…"
–Точно! – говорит Кася. – Один из самых известных хитов Ежи Петербургского! На слова Фогга. Возьми себя уже в руки или проверь по компьютеру! Ты чего такая бешеная? Ты всегда так – на работе вся такая обходительная, а в жизни, как дикий кабан? Можно шторы закрыть?
Можно. Сегодня полнолуние. У меня тянет спину, что-то пульсирует в нижней части живота. Я чувствую странные запахи. Меня слегка подташнивает. Начинаются месячные, и, наверное, герпес высыпет. Я не хочу умирать. Кася тоже. Просто на нас накатило по физиологическим причинам.
Завтра, как проснемся, нажарю блинчиков. И за завтраком дам Касе адрес убежища для женщин. Мы позвоним Трейси Кембридж, и она все устроит.
Если все пойдет нормально, то, может, Кася вспомнит, что это не из-за Войтека ее жизнь пошла под откос. Спрошу Касю: твоя бабка еще жива? Знаешь, у меня в голове засела эта история с твоей бабкой… Хотя, конечно, прежде всего и главным образом виноват тот тип. Сходи к психотерапевту, Кася! Я дам тебе телефон.