Пин выходит из комендатуры, конвоируемый вооруженным солдатом. Под густой шапкой волос лицо у Пина маленькое-маленькое, глаза заплыли, а веснушки залиты слезами.
В дверях Пин сталкивается с Мишелем Французом, которого освободили.
- Привет, Пин, - говорит Мишель. - Иду домой. Завтра приступаю к службе.
Пин, отвесив челюсть, подмигивает ему покрасневшим глазом.
- Да. Я порасспросил о "черной бригаде". Мне растолковали, какими льготами они там пользуются и какое жалованье им идет. А потом, понимаешь, во время облав можно шарить по домам и реквизировать все, что попадает под руку. Завтра мне выдадут форму и оружие. У меня полный порядок, Пин.
На черном берете у солдата, ведущего Пина в тюрьму, вышита красная фашистская эмблема - розги и воткнутый в них топор. Это низенький парнишка с винтовкой больше его самого. Он не принадлежит к лиловорожей породе фашистов.
Они идут вот уже пять минут и все еще не перекинулись ни словом.
- Если захочешь, тебя тоже возьмут в "черную бригаду", - говорит солдат Пину.
- Если захочу, то я… твою чертову бабушку, - невозмутимо отвечает Пин.
Солдат надувает губы.
- Ох, посмотрите-ка на него! Что это ты о себе воображаешь? И у кого ты всему этому выучился? - Солдат останавливается.
- Давай-давай, пошевеливайся! Веди меня на каторгу, - ерепенится Пин.
- Ты что думаешь, тебя так преспокойно и отправят на каторгу? Прежде тебя будут поминутно таскать на допросы, и ты распухнешь от побоев. Тебе хочется получать по морде?
- А тебе хочется к чертовой матери? - говорит Пин.
- Пошел ты сам! - говорит солдат.
- Пошел ты, и твой папочка, и твой дедушка, - не унимается Пин.
Солдат глуповат; всякий раз он обижается.
- Если не хочешь, чтобы тебя били, иди в "черную бригаду".
- А потом? - спрашивает Пин.
- Потом станешь участвовать в облавах.
- А ты участвовал в облавах?
- Нет. Я дневальный при комендатуре.
- Брось заливать! Расскажи лучше, скольких революционеров ты угробил.
- Клянусь тебе. Я никогда не участвовал в облавах.
- Ну да, кроме тех раз, когда участвовал.
- Кроме одного раза, когда меня взяли.
- Значит, тебя тоже брали на облаву?
- Да, это была замечательная облава, превосходно организованная, ничего не скажешь. Меня тоже взяли. Я прятался в курятнике. Облава была что надо.
Пин зол на Мишеля не потому, что тот, по его мнению, совершил подлость, именуемую предательством. Его злит только то, что всякий раз он ошибается и никогда не может угадать, как поведут себя взрослые. Он ожидает, что они будут думать так, а они думают совсем иначе - ни за что не догадаешься, что им еще придет в голову.
В конце концов, возможно, Пину тоже понравилось бы состоять в "черной бригаде", разгуливать обвешанным черепами и пулеметными лентами, наводить на окружающих ужас, быть со взрослыми на равных и чувствовать, что его так же, как и их, отделяет от остальных людей барьер ненависти. Может, пораскинув мозгами, он решит вступить в "черную бригаду" - по крайней мере так ему удастся заполучить назад пистолет и, возможно, даже открыто носить его, нацепив кобуру поверх мундира; кроме того, он сможет рассчитаться за все с немецким офицером и фашистским унтером; отольются им его слезки, и он еще сумеет вдоволь поиздеваться над ними.
У "черных бригад" есть песня, в которой поется: "Мы ребята Муссолини, нас зовут прохвостами…" А дальше идут похабные слова. "Черным бригадам" можно петь на улице похабные песни, потому что они прохвосты Муссолини, и это здорово. Но дневальный - дурак, он действует Пину на нервы, вот почему Пин все время грубит ему, что бы тот ни сказал.
Под тюрьму теперь заняли большую английскую виллу, потому что в старой крепости над портом немцы расположили противовоздушную батарею. Это чудная вилла. Ее окружает парк, засаженный араукариями, и она, с ее многочисленными башнями, террасами, крутящимися на ветру флюгерами, решетками, к которым теперь прибавились новые, всегда чем-то смахивала на тюрьму.
Теперь комнаты превращены в камеры, необычные камеры с деревянным полом и линолеумом, с мраморными каминами, с умывальниками и биде, заткнутыми тряпками. На башенках дежурят вооруженные часовые, а на террасах заключенные выстраиваются в очередь за пищей. Туда же их выводят на прогулку.
Пина приводят как раз во время раздачи пищи, и он сразу чувствует, что очень голоден. Ему тоже дают миску, и он становится в хвост.
Среди заключенных много уклонившихся от призыва в армию, а также много "чернорыночников" - подпольных мясников, спекулянтов бензином и валютой. Обычных уголовников почти не осталось: ведь воров теперь никто не ловит, - разве только те, кто не отсидели свой срок и уже слишком стары, чтобы их можно было забрать в армию, посулив амнистию. Политические узнаются по синякам на лицах и по походке - они ходят, еле волоча перебитые на допросах ноги.
Пин - тоже "политический". Это видно с первого взгляда. Пока он ест свое хлебово, к нему подходит высокий плотный паренек с лицом еще более распухшим и с еще более страшными синяками. Из-под кепки у паренька видна обритая голова.
- Здорово они тебя отделали, товарищ, - говорит он.
Пин смотрит на парня и не знает еще, как себя с ним повести.
- А тебя что - нет? - спрашивает он.
- Меня каждый день таскают на допрос, - говорит обритый. - И бьют воловьими жилами.
Паренек говорит это как-то очень значительно, словно оказывая Пину особую честь.
- Бери, если хочешь, мою похлебку, - говорит он Пину. - Я не могу есть, у меня все горло забито кровью.
Он харкает и выплевывает красный сгусток. Пин смотрит на него с интересом. Харкающие кровью всегда вызывали у него странное восхищение. Ему нравится смотреть, как плюют туберкулезные.
- Ты что - туберкулезный? - спрашивает он у обритого.
- Наверно, они сделали из меня туберкулезного, - соглашается обритый.
И опять он говорит об этом как-то очень значительно. У Пина он вызывает восхищение; может, они станут настоящими друзьями. Кроме того, обритый отдает ему свою похлебку, и Пин очень благодарен, потому что страшно голоден.
- Если так пойдет и дальше, - говорит обритый, - они искалечат меня на всю жизнь.
- Почему же ты не запишешься в "черную бригаду"? - спрашивает Пин.
Обритый встает и смотрит ему прямо в лицо своими заплывшими глазами.
- Ты что, не знаешь, кто я такой?
- Нет, а кто?
- Никогда не приходилось слышать о Красном Волке?
Красный Волк! Да кто же о нем не слыхал? После каждого налета на фашистов, после каждой бомбы, взорвавшейся у комендатуры, после того, как неведомо куда исчезает какой-нибудь доносчик или провокатор, люди говорят вполголоса: "Красный Волк". Пин знает еще, что Красному Волку шестнадцать лет и что прежде он работал в "Тодте" механиком. Пину рассказывали о нем многие ребята, пошедшие работать в "Тодт", чтобы избежать призыва. Этого парня прозвали Гепеу, потому что он носил кепку на русский манер и постоянно говорил о Ленине. Он был помешан на динамите и бомбах с часовым механизмом. Кажется, даже в "Тодт" он пошел только для того, чтобы научиться обращаться с минами. В результате в один прекрасный день железнодорожный мост взлетел на воздух, а Гепеу перестал показываться в "Тодте". Он прятался в горах и спускался в город по ночам - с бело-красно-зеленой звездой на русской кепке и с большим пистолетом. Он отрастил длинные волосы и стал называть себя Красным Волком.
И вот Красный Волк стоит перед Пином - в русской кепке, но без звезды, с большой обритой головой, подбитым глазом - и плюет кровью.
- Так это ты? - спрашивает Пин.
- Я, - говорит Красный Волк.
- Когда тебя сцапали?
- В четверг. На городском мосту - вооруженного и со звездой на кепке.
- Что с тобой сделают?
- Скорее всего, расстреляют, - говорит Волк как ни в чем не бывало.
- Когда?
- Видимо, завтра.
- Ну а ты?
Красный Волк сплевывает кровь.
- А сам-то ты кто такой? - спрашивает он Пина.
Пин называет свое имя. Он давно мечтал встретиться с Красным Волком и посмотреть, как он крадется ночами по улочкам старого города. Но Пин всегда немножко трусил из-за своей сестры, которая гуляет с немцами.
- Почему ты здесь? - спрашивает Красный Волк. Тон у него почти такой же требовательный, как у допрашивавших Пина фашистов.
Теперь черед Пина пустить пыль в глаза.
- Я спер пистолет у одного немца.
Красный Волк делает благосклонную гримасу.
- Ты из отряда? - спрашивает он серьезно.
- Я-то? Нет, - говорит Пин.
- Ты не организован. Ты не в "гапе"?
Пин в восторге, что опять слышит это слово.
- Да, да, - говорит он. - В "гапе"!
- Ты с кем?
Пин задумывается на секунду, а затем выпаливает:
- С Комитетом.
- С кем?
- С Комитетом. Ты разве его не знаешь? - Пин пытается говорить снисходительно, но это ему не больно-то удается. - Такой тощий, в светлом плаще.
- Чего ты плетешь? В Комитете так много людей, что никому не известно, кто из Комитета, а кто нет. Они готовят восстание. Ничегошеньки-то ты не знаешь.
- Раз о них никому не известно, значит, ты их тоже не знаешь.