- Не путайся под ногами! - ворчат они. И она снова отправляется спать.
Пин тоже юлит у ног партизан, как охотничья собака, когда видит, что ее хозяин собирается на охоту. "Бой, - думает он, стараясь взбудоражить себя. - Сегодня бой".
- Так какую же мне взять? - обращается Пин к Джачинто.
Комиссар не обращает на него внимания.
- Ты о чем? - спрашивает он.
- Какую винтовку мне взять? - уточняет Пин.
- Тебе? - удивляется Джачинто. - Ты никуда не пойдешь.
- Нет пойду!
- Убирайся! Сейчас не время таскать с собой ребятишек. Ферт не велел. Проваливай.
В Пине клокочет ярость. Он пойдет за ними без оружия и будет измываться над ними, пока они не выстрелят ему в спину.
- Ферт, Ферт, это правда, будто ты не хочешь, чтобы я шел? Ферт не отвечает. Он жадно затягивается окурком сигареты, словно собирается его проглотить.
- Вот, - говорит Пин. - Разрази меня гром! Он сказал, что это брехня.
"Сейчас мне влепят по шее", - думает Пин. Но Ферт ничего не говорит.
- Ферт, можно мне пойти в бой? - спрашивает Пин.
Ферт молча курит.
- Ты слышал, Джачинто, - кричит Пин, - Ферт сказал, что я могу идти.
Вот теперь Ферт прикажет: "Молчать! Останешься здесь!" - скажет он.
Но Ферт не произносит ни слова. В чем дело?
Пин говорит решительно и очень громко:
- Так я пошел.
Пин медленно направляется к месту, где лежит неразобранное оружие, и насвистывает, чтобы привлечь к себе внимание. Он выбирает карабин полегче.
- Я возьму вот этот, - говорит он громко. - Чей он?
Никто ему не отвечает. Пин возвращается назад и, держа карабин за ремень, размахивает им из стороны в сторону. Он усаживается на землю прямо против Ферта и принимается проверять затвор, прицел, спусковой крючок.
Пин напевает:
- А у меня ружье! А у меня ружье!
Кто-то обрывает его:
- Заткнись! Ты что, рехнулся?
Партизаны строятся по взводам и отделениям; несущие амуницию договариваются, когда они будут сменяться.
- Итак, всем ясно, - говорит Ферт. - Отряд займет позицию между пилоном на Пеллегрино и вторым ущельем. Командовать отрядом будет Кузен. Приказы получите из батальона.
Теперь на него обращены все взгляды - сонные мутные глаза глядят сквозь свисающие на лоб вихры.
- А ты? - спрашивают они.
У Ферта немного гноятся опущенные веки.
- Я болен, - говорит он. - Я не могу идти.
Ну вот, теперь будь что будет. Люди его больше ни о чем не спрашивают. "Я конченый человек", - думает Ферт. Теперь будь что будет. Ужасно, что люди ему ничего не говорят, что они не протестуют; значит, они уже поставили на нем крест, они рады, что он отказался от последней предоставленной ему возможности - вероятно, они ждали от него этого. Но все же они не понимают, что заставляет его так поступать; даже он сам, Ферт, толком этого не понимает. Но теперь будь что будет. Пусть катится все к чертовой матери.
А Пину-то все понятно. Он смотрит внимательно, прикусив язык, и щеки у него горят. Там, зарывшись в сено, лежит женщина, под мужской рубашкой у нее горячая грудь. По ночам на сене жарко, и женщина то и дело ворочается. Однажды, когда все спали, она встала, сняла брюки и голая завернулась в одеяла. Пин это видел. Пока в долине будет бушевать сражение, в сарае произойдут потрясающие вещи, в сто раз интереснее, чем бой. Вот почему Ферт не возражает, чтобы Пин пошел со всеми. Пин кладет ружье у ног. Он внимательно следит за всем, что происходит вокруг. Партизаны готовы к выступлению. Никто не говорит Пину, чтобы он встал в строй.
В эту минуту на крыше начинает трепыхаться сокол: он бьет подрезанными крыльями так, словно его охватил приступ отчаяния.
- Бабеф! Я должен накормить Бабефа! - вспоминает Левша и бежит за мешочком с требухой, которой он кормит сокола.
Тогда все сразу набрасываются на Левшу и на его птицу: кажется, что им хочется излить на кого-то накопившуюся в них злобу.
- Чтоб ты подох вместе со своим соколом! Проклятая птица! Всякий раз, как она каркает, случается беда! Сверни ты ей шею!
Левша стоит перед ними с соколом, вцепившимся когтями ему в плечо; он сует ему в клюв кусочки мяса и с ненавистью смотрит на товарищей.
- Сокол мой, и вам нет до него никакого дела, захочу и возьму его с собой!
- Сверни ему шею! - кричит Дзена Верзила по прозвищу Деревянная Шапочка. - Сейчас не время возиться с птичками! Сверни ему шею, а не то мы сделаем это сами!
Он протягивает к соколу руку, и тот так сильно клюет его в тыльную сторону ладони, что выступает кровь. Сокол нахохлился, расставил крылья и, не переставая кричать, вращает желтыми глазами.
- Ну что? Схлопотал! Вот это по-нашему, - говорит повар.
Все сгрудились вокруг Левши; бороды топорщатся от гнева, кулаки подняты.
- Заткни ему глотку! Заткни ему глотку! Он приносит несчастье! Он накличет на нас немцев!
Дзена Верзила по прозвищу Деревянная Шапочка слизывает с руки кровь.
- Убейте его! - говорит он.
Герцог, на спине у которого ручной пулемет, вытаскивает из-за пояса пистолет:
- Я пр-ристр-релю его! Я пр-ристр-релю его! - мычит он.
Сокол не унимается, наоборот, он еще больше неистовствует.
- Алле, - решается Левша. - Алле. Смотрите, что я сейчас сделаю. Вы этого хотели.
Он берет обеими руками сокола за шею и, зажав его между колен, сильно дергает шею вниз. Все замерли.
- Алле. Теперь вы довольны. Теперь все вы довольны. Алле.
Сокол больше не трепыхается; подрезанные крылья раскинуты, топорщившиеся перья поникли. Левша швыряет птицу в ежевику, и Бабеф застревает в кустах, повиснув вниз головой. Он еще один раз дергается и издыхает.
- В строй! Всем в строй, и пошли! - командует Кузен. - Пулеметчики - вперед, вторые номера за ними. Потом - стрелки. Тронулись!
Пин стоит в стороне. Он не встал в строй. Ферт поворачивается и уходит в сарай. Партизаны удаляются молча по дороге, ведущей в горы. Последним идет Левша в своей матросской курточке, вся спина которой заляпана птичьим пометом.
В сарае темно и пахнет сеном. Завернувшись в одеяла, мужчина и женщина улеглись спать в двух противоположных концах сарая. Они лежат неподвижно. Пин готов поклясться, что оба они не сомкнут глаз до самого рассвета. Он тоже укладывается и лежит с открытыми глазами. Он будет смотреть и слушать, он тоже не сомкнет глаз. Они даже не почесываются и мерно дышат. И все же они не спят. Пин это знает. Мало-помалу им овладевает дремота.
Когда он просыпается, солнце уже высоко. Пин один на примятом сене. Постепенно все вспоминается. Сегодня - бой. Почему же не слыхать выстрелов? Сегодня командир Ферт устроит жене повара веселенький день! Пин встает и выходит. День такой же голубой, как другие дни, и даже страшно, что он такой голубой, день, когда громко поют птицы, и даже страшно оттого, что они поют.
Кухня помещается в полуразрушенном соседнем сарае. В кухне Джилья. Она развела огонь под котелком с каштанами. У нее бледное лицо и измученные глаза.
- Пин! Хочешь каштанов? - Она говорит это деланным материнским тоном, словно пытаясь его задобрить.
Пин ненавидит материнский тон женщин: он знает, что все это ложь, что они не любят его, так же как его не любит сестра, а только немного побаиваются. Он ненавидит их материнский тон.
Значит, "дело" сделано? А где же Ферт? Пин решает спросить обо всем Джилью.
- Ну, все в порядке? - говорит он.
- Что? - не понимает Джилья.
Пин не отвечает, он смотрит на нее исподлобья и корчит презрительную гримасу.
- Я только что встала, - говорит Джилья с невинным видом.
"Поняла, сука, - думает Пин, - все поняла".
Но все же ему кажется, что ничего серьезного пока что не произошло: женщина вся в напряжении, кажется, что она затаила дыхание.
Появляется Ферт. Он ходил умыться: на шее у него болтается цветастое вылинявшее полотенце. У него лицо пожилого человека - изрытое морщинами, с глубокими тенями у глаз.
- Все еще не стреляют, - говорит он.
- Разрази меня гром, Ферт! - восклицает Пин. - Что они, заснули там, что ли!
Ферт не отвечает и цыкает зубом.
- Подумать только, вся бригада спит на гряде, - продолжает Пин, - а немцы крадутся сюда на цыпочках. "Raus! Raus!" Мы оборачиваемся - и вот они.
Пин показывает пальцем, и Ферт оглядывается. Потом, досадуя, что оглянулся, пожимает плечами. Он усаживается у очага.
- Я болен, - говорит он.
- Хочешь каштанов? - спрашивает Джилья.
Ферт сплевывает в огонь.
- От них у меня изжога, - говорит он.
- Тогда выпей одного бульона.
- У меня от него изжога. - Потом, подумав немного, говорит: - Давай.
Он подносит ко рту грязный котелок и пьет. Затем ставит его на землю.
- Ладно, а я поем, - заявляет Пин.
Он принимается выскребать горячее каштановое месиво.
Ферт поднимает на Джилью глаза. На верхних веках у него ресницы длинные и жесткие, а нижние - совсем без ресниц.
- Ферт, - произносит женщина.
- Да?
- Почему ты не пошел?
Пин засунул лицо в котелок и поглядывает на них через край.
- Куда не пошел?
- В бой, что за вопрос?
- А куда ты хочешь чтобы я пошел, куда ты хочешь чтобы я пошел, когда я сам не знаю, куда мне деться.
- Что-нибудь не так, Ферт?