Но главная беда состояла в том, что помещение располагалось на первом этаже. В подвал под нами уходили канализационные стояки всего четырехэтажного дома: верхние этажи занимали квартиры, некоторые из которых еще оставались коммуналками. Примерно раз в квартал что-то где-то засорялось. В результате происходило именно то, о чем так красочно и образно поведала сейчас Плотникова: перло изо всех дыр и заливало всклянь.
Иных средств в арсенале не было, а потому звали Джин-Толика. Это был местный сантехник - коренастый седоватый крепыш в пузырчатых лоснящихся штанах (вероятно, когда-то они были праздничными), зеленой потрепанной рабочей куртке, с сальной бейсболкой на вихрастой голове и со школьным портфелем в руках. В силу своей облезлости последний вызывал пугающие мысли о неизлечимых кожных заболеваниях, но был усовершенствован с помощью обрывка брючного ремня, позволявшего вешать его на плечо.
Сделав дело, Джин-Толик получал из рук Калабарова положенную бутылку.
Редко, но все-таки время от времени он заглядывал к нам и по своей надобности. В такие разы бывал необыкновенно сумрачен. Пройдя в кабинет, принимал вежливое предложение Калабарова присесть, но от чаю решительно отказывался. Грустно кивая, принимался изливать наболевшее: по его словам, качество пакли оставляло желать много лучшего, бочата нынче никуда не годились, а уж о сгонах - с горечью говорил он - и толковать не приходится. В конце концов Калабаров, покряхтев, авансировал его двумястами граммов очищенной, и Джин-Толик уходил, сердечно благодаря и обещая ликвидировать следующее затопление в кратчайшие сроки и с отменным качеством.
Заглянул он и вскоре после похорон. Услышав, что случилось, стащил с головы бейсболку и пригорюнился. Потом спросил: "Это, что ли?" - и постучал кулаком по макушке. "Нет? Тогда это, что ли?" - и трижды ударил в левую сторону груди. Услышав ответ, насупился пуще и молча удалился…
Найти его подчас бывало трудновато, но Калабаров знал способы добыть сантехника, в каких бы высях он об ту пору ни обретался. Я сам пару раз наблюдал, как Юрий Петрович собственноручно приводил Джин-Толика, доставленного со двора какими-то ханыгами, в рабочее состояние. В ход шли крепкий чай, лимон, нашатырный спирт, а сразу после нашатырного и этиловый, отпускаемый в этом случае чайными ложками.
После обеда Калинина направилась известить начальство о нависшей над библиотекой опасности. Она не обладала столь образной и яркой речью, как Плотникова, однако даже ее скупое описание произвело на директора определенное впечатление.
- Что вы говорите! - ужаснулся он. - Прямо-таки через край?
- Ну да, - сказала Калинина. - Такое однажды уже было. Джин-Толик пропал, а никто другой не может. Хорошо, Калабаров тогда из отпуска вовремя вернулся и разыскал. А то уж подступало…
- Сколько же времени прошло, пока подступило?
- Дня три, что ли, - прикинула Калинина. - Недолго. А теперь мы уж второй день Джин-Толика ищем…
- Куда звонить? - всполошился Милосадов, хватаясь за телефон.
- Не знаю. Дома трубку никто не берет. В РЭУ вообще издевательство. Я говорю: так и так, пришлите Джин-Толика. Диспетчер в ответ: фамилию скажите! Ладно, говорю, любого сантехника, только трезвого. А она мне таким голосом! - Калинина скривилась и прогнусавила: - "Ну вы, женщина, ваще! Где ж я вам в одиннадцать часов трезвого сантехника возьму?!"
- Действительно, - хмыкнул Милосадов. - Ладно, дайте все-таки телефон этого вашего Джинна-Толика. Я его из бутылки-то вытащу.
***
Однако Джин-Толик нашелся только на исходе третьего дня, когда уже было понятно, что библиотека в самом прямом и непереносном смысле идет ко дну, и ничего доблестного в ее утонутии, в отличие, допустим, от "Варяга", отыскать невозможно.
Подвал заполнился. Теперь даже издалека было видно, как маслянисто качается зловонная жижа, время от времени пробулькивая еще более зловонными пузырями.
Персонал готовился к эвакуации. О шлюпках речи не было, поэтому оставалось только бестолково метаться, спрашивая друг у друга, что же делать. Милосадов время от времени пробегал по всем помещениям с грозным требованием прекратить панику. Я искренне радовался, что у него нет револьвера, а то бы он точно кого-нибудь пристрелил, как на "Титанике", - скорее всего, Плотникову, потому что она больше всех выла и причитала, заламывая руки. Я даже заподозрил, что где-то в стеллажах у нее запрятаны авоськи с наличностью.
Когда выдавалась более или менее спокойная минута, Милосадов в сотый или даже тысячный раз успокаивал женщин, разъясняя, что от подвала их отделяют еще две высокие ступени. Стихия может, конечно, захлестнуть туалет и подсобку, говорил он жестко. При этих словах таджикскую женщину Мехри, для которой именно подсобка была родным домом, всякий раз бросало в рыдания. Ее дружно утешали как "сколенники", так и "корточники". Я вообще стал примечать, что опасность сплотила коллектив и все стали друг к другу чуточку добрее. Мне довелось даже увидеть, как Катя Зонтикова плачет, уткнувшись в плечо Натальи Павловны, невнятно бормоча что-то о своей несправедливости, а та гладит ее по голове и сама всхлипывает.
Так вот, говорил Милосадов, совершенно очевидно, что всех нас спасут до того, как уровень опасности поднимется до края этих самых ступеней.
- Но надо же что-то делать! - восклицала Наталья Павловна, прикладывая ладони к вискам.
- Вот именно, - поддерживала ее Коган. - Что же мы тут как крысы на корабле!
- Руководство делает все, что может, - хмуро говорил Милосадов, имея в виду, вероятно, как себя, так и наибольшее начальство. - Даже в СМИ уже идет большая кампания по спасению библиотеки.
Я не собираюсь умалять его заслуги, он действительно много делал: когда не бегал туда-сюда в попытках навести порядок, то беспрестанно куда-то звонил и чего-то настойчиво требовал.
Что касается кампании в СМИ, то здесь его усилия, несомненно, приносили плоды: в этом можно было убедиться, подойдя к беспрестанно орущему в кабинете телевизору.
Каждые полчаса строгие дикторши собранно рассказывали о беде, постигшей библиотеку номер… (сам номер проговаривали невнятно - во всяком случае, я никогда не мог расслышать и убедиться, что речь идет именно о нашей). Следовал короткий репортаж о том, как доблестно сражается персонал библиотеки - мы то есть - с нахлынувшей угрозой. Страшно шумела вода, брызги заливали объектив, так что ни лиц, ни слов разобрать не удавалось - да это и понятно, поскольку никто с телевидения к нам не заглядывал.
Далее наступала очередь интервью со спасателями: давно не бритые мужественные люди в брезентовых робах устало утирали пот грязными, замасленными ладонями. Было очевидно, что корреспонденты на минуточку оторвали их от какой-то неотложной и жаркой работы. На втором плане при этом, как правило, маячили некие приземистые строения, зачастую почему-то окутанные дымом.
Картинка снова менялась. Торопливо-напряженный закадровый голос перечислял города, поселки городского типа, специализированные базы и даже полки, из которых на помощь нам спешно выступили мощные силы профильных подразделений. В подтверждение этому на экране бесконечной чередой ползли друг за другом нещадно ревевшие грузовики, оснащенные какими-то сложными механизмами, шлангами, вышками и дизелями.
Напор движения, клубы гари, окутывавшей колонны, суровые лица тех, кто гнал очередную их армаду в нашу, по словам дикторов, сторону, вселяли волнующую уверенность в том, что если стихия еще не побеждена окончательно, то остались считанные минуты до того, как она будет решительно повергнута в прах.
Не знаю, как на кого, а на меня действовало: горло сжималось, даже сердце стучало с перебоями. Досмотрев репортаж, я каждый раз летел к окну и выглядывал наружу. Однако, вопреки увиденному только что своими глазами, вокруг нашего здания было по-прежнему тихо: ни какого-либо движения, ни даже пары-другой единиц современной техники, если не считать "мерседеса" Милосадова…
В общем, не знаю, чем бы кончилось дело, если бы, как я уже сказал, на исходе третьего дня дверь не раскрылась, пропустив сначала Джин-Толика, а следом какого-то прыщавого юношу в синем комбинезоне. При этом сам Джин-Толик шагал руки в карманы и насвистывая, а ученик (ибо, как я догадался, это был ученик) нес на плече портфель с инструментами, сгибаясь под его тяжестью.
- Ну чо? - весело сказал Джин-Толик. - Опять говном подавились? Пошли, Витя.
Не задавая больше никаких вопросов, он протопал к подвалу. Где прежде были ступени, теперь тяжело колыхалась смрадная поверхность нерукотворного озера.
- Вот так, Витюша, - сказал Джин-Толик, оценив обстановку и разуваясь. - Стояки тут слабые. (Я несколько облагораживаю его речь). Совсем никуда стояки. Их менять надо - вот что я скажу. Давно пора. - Он аккуратно поставил брезентовые сапоги в угол, и они развесили голенища, как заяц уши. - Да ведь стояки менять - это какое дело? Это почитай что капитальный ремонт. А капитальный ремонт - это, Витюша, не прокладку вставить. Кроме того, скажу я тебе по-хорошему, здесь и перекрытия плохие. Деревянные перекрытия-то. Куда они годятся? Вот я и говорю: никуда не годятся эти перекрытия.
Продолжая беспрестанно бормотать что-то насчет стояков, перекрытий и фитинга, он так же аккуратно положил поверх сапог сложенные штаны, носки, рубашку и майку, оставшись в итоге в цветастых трусах, а бейсболку повесил на синюю лампу аварийного освещения.
- Раскрывай подсумок, Витюша! - скомандовал Джин-Толик, ежась и потирая ладонями покрывшуюся сизыми мурашками грудь. Подсумком он, как оказалось, называл портфель. - Буду говорить, так ты уж действуй не медля. А то ведь…