К станции Рязань II подошел поезд из Волгограда.
Он шел в Москву. Василий начал опрос с первого вагона. Шел от проводника к проводнику. Приглянулась ему проводница попроще и подобрее, угадал он ее общительный нрав.
- Скажите, - начал он, - вам никогда нe приходилось делать денежные переводы?
Что и говорить, вопрос от незнакомого человека вполне удивительный и даже в какой-то степени нелепый. По надо знать Василия. Очки, несколько растерянный и отрешенный вид. Проводница удивилась и переспросила:
- Переводы?
- Деньги по почте никогда не посылали?
- Посылала! А вам зачем знать? - насторожившись, ответила проводница.
А Василию того и нужно было, удивить и разговориться.
- Свои или чужие? - вновь спросил он.
- Это зачем же чужие? А кто вы такой?
Василий снял очки и сразу беспомощным, наивный сделался весь его облик.
- Да вот тут... - заговорил он невнятно и скороговоркой, - отца разыскиваю... Ушел из дома... А деньги посылал, пока я рос. Да все под чужими фамилиями посылал, незнамо откуда! Мать не искала его... Я хочу найти, спасибо сказать!
В точку попал.
- Вот оно что! - воскликнула проводница. - Слыхала я что-то! Беги в десятый! Спросишь Пчелкина!
Василию пришлось действительно бежать. Поезд стоит недолго, Пчелкина упускать никак нельзя было.
У десятого вагона стояло два проводника.
- Кто из вас Пчелкин? - спросил, подбегая, Василий.
- Ну, я! - ответил проводник постарше.
- Мне на вас из третьего вагона указали...
- Семечки, что ли, покупаешь? - спросил в ответ Пчелкин.
- Нет, не семечки... Отца разыскиваю!
Пчелкии оказался человеком не без юмора. Он тут же ответил:
- Я детей не терял!
Рассмеялись Пчелкин и его товарищи, и все стало близким и возможным. Василий, как бы оправдываясь за свое неудачное обращение, объяснил:
- Ушел из дома... Отец ушел! Пятнадцать лет посылал мне деньги, пока рос, и никак не объявлялся! То из Баку, то из Волгограда, то из Арчеды... Мать не искала его! Я ищу! Может быть, я теперь ему могу помочь?
Пчелкин снисходительно улыбнулся.
- Знаю я твоего отца!
Вот она, поворотная точка во всем деле. Это уже не проблеск, это уже свет в полную силу, прорезающий тьму всей этой истории.
На встречный путь в это время подошел поезд из Москвы. В Москву поезд шел из Волгограда, из Москвы - в Баку.
Пчелкин отвлекся, высматривая у вагона знакомых проводников. На платформу сошла толпа пассажиров.
Кто совсем приехал, кто вышел прогуляться.
- Знаю, знаю я, помню такого... - продолжал Пчелкин. - Он даже мне фамилию свою называл... Запамятовал.
Василий, как и Пчелкин, оглянулся на проходящих мимо пассажиров. Прямо на него, в сером костюме, в защитных зеркальных очках от солнца, в соломенной шляпе шел человек, удивительной схожести с тем, которого нарисовала дочка Шпаликова, чей словесный портрет попытались перенести на бумагу наши специалисты.
Василий весь сжался. Все это могло быть лишь наваждением.
Он пропустил гражданина мимо.
- Знаю я твоего отца! - твердо заявил Пчелкин. - Посылал я деньги по его просьбе. Он мне и фамилию свою называл...
Василий оглянулся на незнакомца, похожего на посетителя Шкаликовой. Тот отошел уже достаточно.
- Прибытков, Прибыткин, Прибылков... - вспоминал проводник. - Мы даже с ним пол-литра распили здесь на станции...
Василий стиснул зубы. Еще ни разу не подводило его чутье. Как он его может бросить? И путь к нему короче, чем от проводника к Шкаликову. А Пчелкин говорил и говорил.
- Он здесь где-то неподалеку живет... Постой-ка! Он говорил, что у него дочь, а не сын...
- Так он же, наверное, нарочно так говорил! - нашелся Василий. - Скрывался - вот и говорил...
- Притыков! - воскликнул проводник. - Герасим Иванович. Точно! Каждое второе число он здесь на платформе появляется... Найдешь!
- Спасибо! - воскликнул Василий и стремительно пошел за незнакомцем, скрываясь за общим потоком пассажиров.
- Постой! Погоди! - крикнул ему вслед пораженный Пчелкин.
Сальге вдруг вошел в вагон. За ним в тот же вагон подниматься было нельзя. Василий остановился возле проводника соседнего вагона. Площадки вагонов соседствовали.
- Места есть? - спросил Василий, чтобы как-то завязать разговор, чтобы хоть какое-нибудь найти пристойное прикрытие себе.
- Есть места! Есть! - воскликнул проводник. - Куда ехать?
В этой спешке выпали из памяти у Василия все промежуточные станции.
- В Баку! - ответил он.
- В Баку! Надо билет, браток, взять! Беги! Поезд еще постоит!
Надо отходить, больше здесь делать нечего. Василий сделал два шага к тому тамбуру, в котором скрылся Сальге. Дверь была открыта и на другой стороне тамбура. Василии поднялся в тамбур. Заглянул внутрь вагона.
Вагон был "мягкий". В коридоре стояли несколько пассажиров. Так вот просто и без билета в мягкий вагон не сядешь. Осторожно, не сразу высовываясь, Василий поглядел на платформу с другой стороны поезда. На платформе - ни души. Он выглянул из тамбура. У самых вагонов кое-где стояли пассажиры этого поезда. Вышли поразмяться. Незнакомца не было видно. Здесь тамбур был открыт на две стороны, так могло быть и в других вагонах. Василий спустился на ту платформу, но которой шли пассажиры на переход через пути. И на этой платформе его не было.
"Если бы это не "он", не исчез бы!" - рассудил Василии.
По междугородному телефону он нашел меня в Зиморском.
Доклад был лаконичен.
- Говорю из Рязани! На нашего "друга" вышел... Известна фамилия... Видел незнакомца... Ушел! Он тоже ищет!
Гонки! Так оно и есть! Мы сошлись на суженной площадке.
- Поспешите! - приказал я Василию. - Берегите "нашего друга"!
..."Газик" выехал из леса, и вот оно, на взгорье село Третьяки.
Прозоров-старший, у которого в доме проводил ссылку мой отец, рассказывал, что здесь, в Третьяках, поселялся дед его деда. Петровская эпоха... Кто из нас сегодня, захлестнутых стремительным и все ускоряющимся ритмом жизни, может похвастаться, что помнит свой род на двести лет назад? Иван Проворов помнил... И рассказывал отцу, как строилась в Третьяках церковь.
Вот она и церковка эта знаменитая. Не думал, что доживет до моего запоздалого приезда...
Церковь невысока, рядом звонница. Покрыли церковь шатровой крышей, а по крыше пустили как бы множество колоколенок, словно опята рассыпались по пню. Вон куда затащила поморскую манеру церковь поднимать.
У околицы встретил нас томский чекист. Предупредил, что Власьева в деревне нет, уехал на дальние сенокосы, Так что время у нас нашлось проехать и к церкви, и к ручью. Был у меня тут еще один должок, но я опасался, не опоздал ли я его отдать? Медлил сразу туда идти...
Церковь ухожена. На стене табличка. И сюда забрались историки. На табличке указано, что возводилась церковь в начале восемнадцатого столетия и охраняется как памятник русской архитектуры и народного творчества.
Обошли вокруг церквушку. Где-то здесь должна быть и тропка в распадок. Вот она! От церковной ограды, круто вниз. За триста лет обтоптались на ней камни. Ступеньками, ступеньками, то влево, то вправо, вниз и вниз.
Еловые великаны своими могучими корнями держат ее, не дают осыпаться и сползти. С полгоры уже слышен голос Раточки. Точит камни...
Такой я себе ее и представлял. Пенится у валунов и бьется по мелким камешкам. Неширокая, но живая и прекрасная. Не сразу подберешь, как и назвать такую красоту, земную красоту. Раточка... Что-то здесь от шепота ее воды, и вместе с тем от звонких ее всплесков. Рато, рато... - так бьется вода о мелкие камешки. Очка, очка, очка, очка - шепчет она, обтекая валуны.
В тихих заводях ее течение неприметно, в них она умолкает, чтобы, накопив силы, снова побежать вприпрыжку.
А вот и те два камня, на которые отец спускался за водой. "Здесь я полюбил до слез мою Россию!" - говорил он мне.
Я ступил на камни, не замочив ботинок. Опустил руки в воду. Конец июня, самое жаркое время в этих местах.
Руки мгновенно заломило. А когда брызнул водой на лицо, лицо загорелось. Настоящие родники, из немыслимой глубины они здесь выбивают. И срезы пластов на обрыве, и обточенный известняк - это раннее утро нашей планеты...
- Вы бывали здесь когда-нибудь, товарищ полковник? - спросил меня томский чекист.
Что ему ответить? Родился здесь, малое удержала память. Но там, в Швейцарии, вдалеке от России, где жили отец и мать в эмиграции, отец вместо сказок рассказывал мне об этой Раточке, я видел ее в детских снах, а когда не стало отца, являлся иной раз он мне во сне с этих вот камней, в этом распадке, который наконец-то я увидел наяву.
Мы поднялись в деревню. Там уже знали, что к Власьеву приехали "чуть ли не из Москвы"... Власьев еще не вернулся. Выехать навстречу? В правлении колхоза нас отговорили. Не угадаешь, какую лесную дорогу он выберет, поехал верхом...
Пояснения давал молоденький прораб, на вид ему было лет девятнадцать. Держался солидно, отчего его рыжеватые, цвета спелой пшеницы брови чуть хмурились. Но широкое, круглое лицо выдавало в нем веселого, задиристого парнишку. На ремне, перекинутом через плечо, висел у него транзистор. Он порой машинально включал звук, но перед нами ему становилось неудобно, и он тут же его глушил. Заметно было, что ему не терпится спросить, откуда мы, но не в местных обычаях обнаруживать излишнее любопытство.