* * *
Когда я вернулся домой, они уже спали. Я почистил зубы и разделся в темноте, слушая, как моя жена ровно и тихо дышит во сне.
Этот звук всегда пробуждал во мне невыразимую нежность. Только во сне Джина казалась уязвимой, и я мог обманывать себя, что она нуждается в моей защите. Она встрепенулась, когда я забрался в кровать и обнял ее.
- Хорошее сегодня было шоу, - пробормотала она.
Она была теплой и сонной, и я любил ее такой. Она лежала ко мне спиной - она всегда так спала-и теперь вздохнула, когда я прижался к ней, поцеловал в шею и провел рукой по ее длиннющей ноге. Именно эти ноги шокировали меня, когда я впервые увидел ее. Впрочем, они и до сих пор действовали на меня так же.
- Джина… Моя Джина.
- Гарри, - тихо отозвалась она, - ты ведь не хочешь, правда? - Она нежно потрепала меня рукой. - Хотя, возможно, и хочешь.
- Ты такая чудесная…
- А ты все еще довольно резвый, - рассмеялась она, поворачиваясь, чтобы посмотреть на меня своими все еще полузакрытыми сонными глазами. - Я имею в виду для мужчины твоего-то возраста.
Джина села на кровати, стянула через голову футболку и швырнула ее на пол. Потом провела р/- кой по волосам и улыбнулась мне. Ее прекрасное стройное тело освещал свет фонаря, просачивавшийся сквозь шторы. В нашей комнате никогда не было по-настоящему темно.
- Ты все еще меня хочешь? - спросила она. - Даже спустя столько лет?
Я, наверное, кивнул. Наши губы вот-вот должны были встретиться, но в этот момент заплакал Пэт. Мы переглянулись. Джина улыбнулась. Я - нет.
- Пойду принесу его, - сказала она, а я шлепнулся обратно на подушку.
Она вернулась в спальню с Пэтом на руках. Он тяжело дышал и в слезах пытался пересказать свой кошмар, что-то про гигантских монстров, - а Джина успокаивала его, укладывая в кровать между нами. Как обычно, едва попав в нашу теплую постель, он тут же успокоился.
- Повернитесь на бочок и спите рядышком так, как спят две ложечки в буфете, - ласково приказала нам Джина.
Мы с Пэтом послушно перевернулись на бок, его теплые маленькие ножки в байковой пижаме уткнулись в мою спину. Я слышал, как он шмыгал носом, но теперь все было в порядке. Джина обхватила нас обоих длинной топкой рукой и прильнула к Пэту.
- А теперь спать, - прошептала она. - Все будет хорошо.
Я закрыл глаза, мальчик лежал между нами, и, засыпая, я спрашивал себя, кому Джипа это говорила: мне, Пэту или нам обоим сразу.
- Нет никаких монстров, - авторитетно подытожила она, и мы послушно заснули в ее объятиях.
4
Нельзя сказать, что тридцатилетие Джины прошло совершенно безболезненно.
Отец позвонил, чтобы поздравить ее с днем рождения, уже под вечер, и потому всю первую половину дня она провела в раздумьях, позвонит ли этот никудышный старый мерзавец или нет.
Двадцать пять лет назад, незадолго до того, как Джина пошла в школу, Гленн (ее папаша все время настаивал, чтобы все называли его именно так, особенно его собственные дети) бросил семью, мечтая о карьере рок-музыканта. И хотя он уже пару веков простоял за прилавком магазина музыкальных инструментов на Денмарк-стрит и его мечты о славе поизносились, а хипповские патлы поредели, Гленн все еще считал, что он вольный дух, который вправе забывать или вспоминать о днях рождения в зависимости от того, когда ему это захочется.
В музыкальном отношении Гленну так ничего толком и не удалось. Была одна группа со скромным контрактом на запись и один хитовый сингл. Возможно, вы заметили его, когда он играл на бас-гитаре в передаче "Лучшие из лучших".
В молодости он был очень красив (Гленн, а не Тед Хит): фигура как у Роберта Планта, белокурые волосы викинга и привлекательный оголенный торс. Но у меня всегда было ощущение, что настоящее призвание Гленна - создавать семьи и тут же разбивать их вдребезги.
Мать Джины была всего лишь первой в длинном ряду покинутых им жен. Они были разбросаны по всей стране: женщины, подобные ее матери, которую в шестидесятые и семидесятые годы считали такой красавицей, что ее улыбающееся лицо порой появлялось в глянцевых журналах, и дети, подобные Джине, выросшие без отца в те времена, когда это еще считалось трагедией.
возбуждение живого телевидения, подстраховываясь записью. Гнусная ложь, фальшивка!
Но "Шоу Марти Манна" не было фальшивкой. Если вы смотрите на парня с презервативом на голове, то можете быть уверены, что презерватив надувают именно в этот момент.
- Борцы за экологию считают, - продолжала Сибхан, - что единственное место в средствах массовой информации, где ист цензуры, - это прямой эфир на телевидении. Можно задать один вопрос?
- Валяй.
- Это твоя "Эм-Джи-Эф" на стоянке? Такая красная.
"Ну вот, начинается, - подумал я. - Сейчас она прочтет лекцию о том, как машины портят воздух и пробивают дырки в озоновом слое". Порой современная молодежь приводит меня в отчаяние. Они, кажется, ни о чем больше не думают, кроме как о будущем планеты.
- Да, моя, - насторожился я.
Классная машина.
* * *
Когда я вернулся домой, они уже спали. Я почистил зубы и разделся в темноте, слушая, как моя жена ровно и тихо дышит во сне.
Этот звук всегда пробуждал во мне невыразимую нежность. Только во сне Джина казалась уязвимой, и я мог обманывать себя, что она нуждается в моей защите. Она встрепенулась, когда я забрался в кровать и обнял ее.
- Хорошее сегодня было шоу, - пробормотала она.
Она была теплой и сонной, и я любил ее такой. Она лежала ко мне спиной - она всегда так спала - и теперь вздохнула, когда я прижался к ней, поцеловал в шею и провел рукой по ее длиннющей ноге. Именно эти ноги шокировали меня, когда я впервые увидел ее. Впрочем, они и до сих пор действовали на меня так же.
- Джина… Моя Джина.
- Гарри, - тихо отозвалась она, - ты ведь не хочешь, правда? - Она нежно потрепала меня рукой. - Хотя, возможно, и хочешь.
- Ты такая чудесная…
- А ты все еще довольно резвый, - рассмеялась она, поворачиваясь, чтобы посмотреть на меня своими все еще полузакрытыми сонными глазами. - Я имею в виду для мужчины твоего-то возраста.
Джина села на кровати, стянула через голову футболку и швырнула ее на пол. Потом провела рукой по волосам и улыбнулась мне. Ее прекрасное стройное тело освещал свет фонаря, просачивавшийся сквозь шторы. В нашей комнате никогда не было по-настоящему темно.
- Ты все еще меня хочешь? - спросила она. - Даже спустя столько лет?
Я, наверное, кивнул. Наши губы вот-вот должны были встретиться, но в этот момент заплакал Пэт. Мы переглянулись. Джина улыбнулась. Я - нет.
Гленн вторгался в их жизнь, а затем исчезал, то забывая поздравить с днем рождения или Рождеством, то неожиданно появляясь с огромным никчемным подарком. Хотя теперь он стал продавцом средних лет, жил на окраине и ежедневно проводил несколько часов в общественном транспорте, ему до сих пор нравилось думать, что он крутой, как Джим-черт-бы-его-побрал-Моррисон, и те правила, которые действуют в отношении остальных людей, к нему почему-то неприменимы.
Но мне не стоит особо жаловаться на старика Гленна, ведь он сыграл роль купидона в наших с Джиной отношениях. Потому что главным моим достоинством она, по-видимому, считала мою семью.
Это была обычная маленькая семья с одним- единственным ребенком, мы жили в одноквартирном доме, отделанном каменной крошкой и соединенном с соседним домом общей стеной. Дом наш находился в Хоум-Кауптис, но мог бы находиться и на любой другой лондонской окраине. Вокруг нас стояли дома и жили люди, однако для того чтобы купить газету, нужно было пройти полмили. Жизнь окружала нас со всех сторон, и все же трудно было избавиться от ощущения, что настоящая жизнь течет где-то в другом месте. Таковы, кстати, все окраины Лондона.
Моя мама смотрела на улицу из-за тюлевых занавесок ("Это моя улица", - важно изрекала она всякий раз, когда мы с папой начинали над ней подшучивать.) Мой папа засыпал перед телевизором ("Вечно они показывают какую-то дребедень", - постоянно жаловался он.) А я гонял мяч в саду за домом, мечтая о стадионе "Уэмбли" и стараясь случайно не попасть по папиным розам.
Сколько подобных семей у нас в стране? Возможно, миллионы. Но явно меньше, чем раньше. Семьи типа нашей - практически вымирающий вид. Джине казалось, что у нас последняя полноценная семья, этакий кусочек дикой природы, который нужно лелеять и боготворить.
Я, разумеется, не находил в своей семье ничего особенного. Ну что тут такого? Мытье машины, взгляды из-за тюлевой занавески, вечера перед телевизором, каникулы в дешевых гостиницах в Девоне и Корнуолле или в доме на колесах во Фринтоне. Я завидовал экзотической семье Джины: мама - бывшая фотомодель, отец - несостоявшаяся рок-звезда, фотографии в глянцевых журналах, правда, эти снимки уже выцвели от времени.
Но Джина всегда помнила о пропущенных днях рождения, о том, что отец постоянно занят следующими женами и детьми, об обещанных, но так и не состоявшихся каникулах, и о том, что мама ложилась спать одна, старела одна, плакала одна и, в конце концов, умерла одна. Обычная скромная семья казалась Джине настоящим сокровищем.
Когда я впервые привел ее к нам домой на Рождество, моя мама подарила ей ароматное мыло в форме белых медведей, завернутое в прозрачную пленку. Принимая подарок, Джина чуть не задохнулась от восхищения. Вот тогда-то я и понял, что она моя. Она увидела этих белых медведей - и тут же попалась на крючок.