Но вернулся Женька. Весело удивился, что до сих пор я слушаю Баха, а не рок-н-ролл "Нашего радио". Я только начинал свое путешествие в мирах классической музыки. И Бах был одной из первых стоянок, как это называют восточные созерцатели. Кстати, уж, коли речь зашла о Востоке. Позже, наталкиваясь в текстах на "день Брахмы", длящийся миллионы лет, я вспоминал этот день на заводе и мне легко было представить фантастическую прорву пространства и времени. Да и завод где-то там исчез, не выдержав конкуренции и бурь новой эпохи. Но когда я слышу токкату и фугу BWV 565, мне представляется гигантский цех и снующие люди в синих и черных спецовках. И день Баха продолжается.
Вкус пыли
"Повелитель бури" Кэтрин Бигелоу оставил почти равнодушным; и дело не в скучноватости, она-то и хороша, такая тягучая повседневность войны, изнуряющая, жаркая; но вот герои "не заражают" по Льву нашему Николаевичу Толстому. И только под конец, когда главный герой толкует с черным напарником и тот вдруг говорит, что еще не готов к смерти, - по-настоящему становится интересно. Не готов к смерти? А производил впечатление крутого парня и т. д. Но так и должно быть: дембель на носу. И, конечно, финальная сцена: дембельнувшись и поторчав на гражданке, сапер возвращается, - попадает точно в "яблочко". Возвращается, даже если и все сидит где-нибудь в баре Нью-Йорка.
Вежливый мистер Word
Забавные варианты предлагает Word, когда пишешь. Вместо "Белкинский лес" - "Белинский". Вместо "бормаш" (рачок-бокоплав, на которого на Байкале ловят рыбу) - "Борман". Или вот один из героев разражался потоком ругательств: "Шайтан! Собачья парша!" и т. д. На все это Word никак не отреагировал. Но когда наткнулся на слово "сперва" - посоветовал не допускать просторечий.
Не смогли
Аттар рассказывает, что шейх Исхак читал проповедь и один его слушатель подумал, что шейх-то не очень сведущ, но ему почему-то внимают. И шейх, угадав его мысли, сказал, что однажды зароптала вода в стеклянном светильнике на масло, которое плавало сверху, питая фитиль, мол, она ценнее, исцеляет от жажды, а находится внизу, - на что ей масло отвечало: меня бросали в землю, срезали, давили прессом и сейчас предали мучениям - гореть.
Человек тот устыдился и упал в ноги шейху.
Мне тоже довелось познакомиться с подобным человеком, это был настоятель сельского храма под Смоленском, в речах своих - темный, бывший шофер, уверовавший после излечения странным образом: ему приснился священник в желтом, велевший идти в церковь, бедняга утром пошел - и так началось его служение. В нем было нечто необъяснимое, то, что приковывало к себе и говорило: это человек необычный. Но мы, трое хмельных ранних посетителей, так и не согнули вый перед ним.
"Отсюда наши трудности", - сказал мне на это товарищ. Надо было читать Аттара раньше, подумал я.
Но, конечно, нет… мы бы не смогли.
Провал
"Электропрохладительный кислотный тест" Т. Вулфа отлично написан, чтение напряженно-захватывающее. Это опыт поколения, живущего после "смерти Бога" и двух мировых боен, - и вы хотели, чтобы они вели себя по-другому? более прилично? менее разрушительно? Здесь отчаяние. Проповедники, книги, храмы, - нет спасения, все оборачивается разочарованием и тоской. Это еще одна попытка - теперь уже просто опереться на себя, открыть нечто в себе химическим ключом.
Чем она заканчивается?
Разумеется, провалом.
Сон в руку
Вот интересно: на перекрестке улиц в нашем сравнительно новом микрорайоне, на пустыре в моих - еще советских - снах часто белели цветущие деревья, а над ними низко горели диковинные созвездия.
И в начале этого века там построили церковь: стены белые, на голубых куполах золотятся звезды.
Пустырь
Несколько лет у меня не было велосипеда, сейчас вот купил и разъезжаю по окрестностям после обеда, если не так жарко, ловлю рыбу на Днепре, но это так, попутно, главное - успеть насытиться летом. С кружной дороги сворачиваю на старые проселки, т. е., те, на которых бывал несколько лет назад. Один из них: мимо песчаного карьера, мимо сельского кладбища на окраине леса, - и дальше через сырой, сумрачный лес на холм. Этот холм несколько лет назад облюбовали - ну, новые русские или кто-то еще, не знаю, но люди обеспеченные, развернули строительство коттеджей. Хотя там были дачники и победнее. Шесть примерно домов возвели, начали разбивать огороды… И как-то приостановились. Полностью достроили два дома. В одном всегда кто-то был; на лужайке ярчел большой детский мяч, лохматая собака бегала вдоль ограды; иногда серебрилась у ворот иномарка. Во втором доме люди бывали очень редко. А я все это видел, ездил туда - и дальше на Днепр - каждый день, здоровее был, даже по утрам до всех дел успевал съездить и вернуться. В середине лета второй дом наглухо затворил окна железными ставнями. И только крайний дом - у леса - жил. Там краснели и белели какие-то цветы. И место невесело смотрело отовсюду на этот дом. Что-то здесь было странное. Высоко, хорошо, видны далекие холмы, рощи, какие-то игрушечные деревеньки, вдруг блеснет что-то маяком - лобовое стекло автомобиля со спичечный коробок, съезжающего с холма по белой ленте дороги. А здесь ощущалось какое-то напряжение… Я озирался на деревья, травы, цветы. Необъяснимая печаль во всем.
…И вот снова поехал туда. Все исчезло. Сияют травы под беспощадным солнцем. Пустырь. И это слово наполнилось каким-то новым смыслом. У географов есть такое понятие - давление местности. Это и произошло на моих глазах. Место вытеснило людей.
Недоумение
Лосев в комментариях к Диогену Лаэртскому (месяц назад купил в букинистической лавке) говорит о внутреннем божественном голосе - "демонии" - что это был голос воспрещающий. Любопытно. Именно воспрещающий. И ведь правда, чаще жалеешь о сказанном, сделанном, чем о молчании и недеянии.
Правда, помнится, этот же голос велел Сократу заняться музыкой. Или это тоже было дано в форме воспрещения? Мол, запрещаю тебе, Сократ, не заниматься музыкой.
Заметил, что у всякого более или менее значительного дела тоже появляется водитель, например, у книги. Но этот водитель не запрещает, а подталкивает к различным поступкам. Часто абсурдным. Но потом выясняется, что именно это и необходимо было.
Остается только научиться понимать это двухголосие.
Исчезновение
Мы медленно исчезали; процессом кто-то руководил; и вот - всё, тела наши буквально растаяли. Но остались небольшие костяные футлярчики вроде тех, где хранят перстни, - и они были наполнены странным зеленоватым, синим призрачным светом; свет одних был очень сильный, других слабее; "я" поднялся в воздух, можно было летать, но свет - и так-то неяркий - постепенно иссякал, пока не остались еле заметные зеленоватые искорки.
Дураки и болота
Увидел сообщение о том, что теперь собираются обводнять торфяники. Сначала их с большим энтузиазмом осушали. Мне пришлось писать про акцию мелиораторов в 84 году, когда я работал в молодежной газете: для прокладки дренажных труб они срубили аллею берез, посаженных в годы войны и сразу после войны на месте захоронений вдоль Старой смоленской дороги погибших из разбомбленного вблизи Гжатска госпиталя. Жители, которые и сажали эти деревья и хоронили погибших, пытались протестовать, обращались к председателю колхоза, но тот не обратил внимания. Напомню, на дворе стоял 84 год.
И вот, как говорится, прошли годы…
Ударила жара по темечку. Ага, оказывается, торфяники не столько кладовка солнца, сколько губка Н2О.
Ну, что ж, лучше поздно, чем рано. У нас это так. Но! Следите за руками: одна будет восстанавливать болота, а другая - заметили? - крошит реликтовый лес.
Голоден и счастлив
Над разлившимся Днепром светлая зелень берез. В воде на луговине хорошо видны пучки щавеля, собираю его в пакет. Рыба не клюет. Налетает ветер с дождем. Над склоном, поросшим орешником и осинником, парит аист. Аист и движущийся Днепр, с неба свисают бороды дождливые.
Трудно расставаться с иллюзиями и не одухотворять природу, вот этот образ птицы, реки, дождя. Граница между мной и миром зыбкая, проницаемая, и это порождает иллюзии. Мир парит среди дождя в виде аиста, смотрит, видит меня и думает. На самом-то деле - нет, только я, беспечный рыбак, и переживаю наш мучительный разлад. Миру-то все равно, голоден ли я, счастлив ли.
А я голоден. И счастлив.
Осень в Смоленске
Последние новости: город накрыли дожди, похолодало и как-то враз деревья накинули желтые плащи, но ветр их немилосердно треплет, рвет, и в пасмурном воздухе уже отовсюду торчат голые сучья… Почему-то под коркой зазвучал Пушкин: "Что делать нам в деревне? Я встречаю…" Но у него речь о зиме. Да и город наш не деревня, хотя на укромной улочке Красный ручей можно встретить небольшое стадо коз в репейниках.