- Да, конечно, прости. - Он выпрямился. - Но, знаешь, руки у меня всегда чистые. Ведь я не кто-нибудь, а важный представитель "Гитлерюгенд". К личной гигиене у нас требования очень высокие.
- Постой-ка. - Катарина перестала отсчитывать перья и уставилась на него так, словно он принес ей благую весть. - Ты состоишь в "Гитлерюгенд"? Правда?
- Ну да, - недоуменно ответил он. - Ты каждый день видишь меня в школе в форме.
- Ой, Петер, - вздохнула она, качая головой.
- Но ты же знаешь, что я давным-давно в "Гитлерюгенд"! - вскричал он с досадой.
- Петер, - Катарина широко развела руками, показывая великое множество ручек и баночек в шкафу со стеклянными дверцами, - ты, кажется, просил чернила?
- Чернила?
- Да, ты говорил, что тебе нужны чернила.
- Ах да, конечно, - опомнился Петер. - Шесть баночек, пожалуйста.
- Какого цвета?
- Четыре черных и две красных.
Над дверью звякнул колокольчик; Петер обернулся. Вошел мужчина с тремя большими коробками. Катарина расписалась за товар, причем с посторонним мужчиной разговаривала намного дружелюбнее, чем с человеком, хорошо ей знакомым.
- Новые перья? - поинтересовался Петер, когда они снова остались одни, отчаянно пытаясь поддержать разговор. Оказывалось, что разговоры с девочками - наука сложная, куда сложнее, чем он думал.
- И бумага. И прочее.
- А нет никого, кто мог бы вам с этим помогать? - спросил он, наблюдая, как она относит коробки в угол и аккуратно составляет их там в стопку.
- Раньше был, точнее, была, - спокойно ответила Катарина, глядя ему прямо в глаза. - Когда-то у нас работала одна очень милая дама, ее звали Рут. Почти двадцать лет работала, если точно. Она была мне как вторая мать. Но ее с нами больше нет.
- Нет? - переспросил Петер. У него возникло чувство, будто его заманивают в ловушку. - А почему, что с ней случилось?
- Как знать? - сказала Катарина. - Ее забрали. И ее мужа тоже. И троих детей. И жену ее сына. И их двух деток. И с тех пор мы о них ничего не слышали. Рут любила авторучки с тонкими мягкими перьями. Но, если вдуматься, она была женщина изысканная, с хорошим вкусом. В отличие от некоторых.
Петер отвернулся к окну. Его бесило, что она обращается с ним так пренебрежительно, но и тянуло к ней неудержимо. В классе перед ним сидел один парень, Франц, и он недавно начал дружить с Гретхен Баффрил; всю прошлую неделю народ так и гудел про то, что они целовались на большой перемене. А Мартин Рензинг с месяц назад пригласил Ленье Халле на свадьбу своей старшей сестры, и по школе ходила фотография, где они под конец празднества танцуют и держатся за руки. Спрашивается, как Францу и Мартину это удалось и зачем Катарина все усложняет? Даже сейчас, глядя в окно, Петер видел незнакомых мальчика и девочку примерно их с Катариной возраста, они шли рядом и над чем-то смеялись. Мальчик присел на корточки и, чтобы позабавить подругу, изображал обезьяну, девочка хохотала. Чувствовалось, что им легко друг с другом. Петер не мог и представить, каково это, и его взяла досада.
- Евреи. - Он будто выплюнул это слово, обернувшись к Катарине. - В смысле, ваша Рут и ее семейка. Евреи, да?
- Да, - ответила Катарина, наклоняясь вперед. Верхняя пуговица на ее блузке почти расстегнулась, и Петер понял, что готов стоять и смотреть на это бесконечно, призывая легкий ветерок, который распахнул бы блузку, а весь мир вокруг пусть замрет в безмолвии и неподвижности.
- Ты хочешь побывать в Бергхофе? - спросил он чуть погодя, поднимая глаза и стараясь не помнить о ее грубости.
Она уставилась на него удивленно:
- Что?
- Я потому спрашиваю, что в эти выходные у нас праздник. День рождения фройляйн Браун, близкой подруги Фюрера. Приедет много важных людей. Вот я и подумал: вдруг тебе хочется ненадолго вырваться из повседневной рутины и взглянуть на это волнующее и грандиозное событие?
Катарина, вздернув бровь, усмехнулась.
- Нет, не думаю, - сказала она.
- Если дело в том, чтобы соблюсти приличия, то, разумеется, твой отец тоже может прийти, - добавил Петер.
- Нет, - повторила она. - Я просто не хочу, вот и все. Но спасибо за приглашение.
- Куда это может прийти твой отец? - Из задней комнаты появился герр Хольцманн, вытирая руки полотенцем, по которому расплывалось чернильное пятно в форме Италии. Он замер, увидев посетителя. В Берхтесгадене едва ли нашелся бы человек, не знающий, кто такой Петер.
- Добрый день. - Герр Хольцманн распрямил спину и выпятил грудь.
- Хайль Гитлер! - взревел Петер, щелкнув каблуками и отточенным движением вскинув руку.
Катарина испуганно вздрогнула и схватилась за сердце. Герр Хольцманн тоже отсалютовал, но отнюдь не так мастерски.
- Вот, возьми твои чернила и перья. - Катарина протянула Петеру сверток, и он отсчитал деньги. - До свидания.
- Так куда может пойти твой отец? - еще раз поинтересовался герр Хольцманн, вставая рядом с дочерью.
- Обершарфюрер Фишер, - вздохнув, ответила Катарина, - приглашает меня, точнее, нас, в эти выходные в Бергхоф на праздник. На день рождения.
- День рождения Фюрера? - Ее отец хищно распахнул глаза.
- Нет, - сказал Петер. - Его подруги. Фройляйн Браун.
- Но мы почли бы за честь! - вскричал герр Хольцманн.
- Ты, конечно, почел бы, - отозвалась Катарина. - У тебя ведь своей головы на плечах давно нет.
- Катарина! - одернул он и сурово посмотрел на дочь, а потом повернулся к Петеру: - Вы должны простить мою девочку, обершарфюрер. Она сначала говорит, а уж потом думает.
- Но я хотя бы думаю, - парировала та. - В отличие от тебя. Когда ты в последний раз высказывал собственное мнение по какому-нибудь вопросу, собственное, а не навязанное этими…
- Катарина! - багровея, рявкнул он. - Веди себя уважительно либо отправляйся в свою комнату! Простите, обершарфюрер, у моей дочери трудный возраст.
- Мы с ним одного возраста, - буркнула Катарина, и Петер с удивлением заметил, что она вся дрожит.
- Мы будем очень рады прийти, - сказал герр Хольцманн, наклоняя голову в знак благодарности.
- Папа, мы не можем. У нас магазин. Покупатели. И ты знаешь мое отношение к…
- Забудь ты о магазине, - ее отец повысил голос, - и о покупателях. Вообще обо всем забудь. Катарина, обершарфюрер оказал нам великую честь. - Он снова посмотрел на Петера: - В какое время явиться?
- В любое время после четырех, - ответил Петер несколько разочарованно: он надеялся, что герр Хольцманн откажется. Он бы предпочел видеть Катарину одну.
- Мы непременно придем. И вот, пожалуйста, примите обратно ваши деньги. Пусть это будет мой подарок Фюреру.
- Спасибо. - Петер улыбнулся. - Увидимся на празднике. Я буду с нетерпением ждать вас обоих. До свидания, Катарина.
Выйдя на улицу, он выдохнул с облегчением - дело сделано - и положил в карман деньги, которые вернул герр Хольцманн. Вовсе необязательно всем докладывать, что канцтовары достались ему бесплатно.
В день праздника в Бергхоф съехались наиважнейшие представители рейха, но в большинстве своем они не столько стремились поздравить Еву, сколько старались держаться подальше от Фюрера. Тот почти все утро провел, запершись у себя в кабинете с рейхсфюрером Гиммлером и министром пропаганды Йозефом Геббельсом, и по громкому крику, несшемуся из-за двери, было ясно, что хозяин недоволен. Петер знал из газет, что на войне все идет не слишком гладко. Италия переметнулась на сторону врага. У мыса Нордкап был потоплен линкор "Шарнхорст", один из главных боевых кораблей военно-морских сил Германии. Под русским Сталинградом случилась настоящая катастрофа. И еще последние несколько недель британцы без устали бомбили Берлин. Так что теперь, на приеме, офицерство явно радовалось предлогу повеселиться, а не оправдываться перед разъяренным Фюрером. Гиммлер, в круглых очочках, что-то ел, откусывая по-крысиному мелко, и, словно подозревая, что все говорят исключительно о нем, пристально наблюдал за собравшимися, особенно за теми, кто беседовал с Фюрером. Геббельс, спрятав глаза за темными очками, сидел на терассе в садовом кресле и подставлял лицо солнцу. Петеру он казался скелетом, обтянутым кожей. Неподалеку стоял герр Шпеер, который уже несколько раз приезжал в Бергхоф с планами послевоенной перестройки Берлина, и весь вид архитектора говорил, что он сейчас предпочел бы оказаться где угодно, только не здесь. В воздухе висело напряжение, и Петер, время от времени посматривавший на Гитлера, понимал, что тот взвинчен и в любую минуту готов взорваться.
Петер не отрывал взгляда от горной дороги, ждал Катарину, которая обещала приехать, но четыре часа уже миновало, а она все не появлялась. Петер облачился в чистую форму и, рассчитывая поразить девочку в самое сердце, намазался лосьоном после бритья, позаимствованным в комнате Кемпки.
Ева суматошно перепархивала от одной группы людей к другой, принимала поздравления и подарки и, по обыкновению, почти не заметила Петера, даже когда взяла из его рук книгу "Волшебная гора", которую он купил на свои скудные сбережения.
- Ты умница, - сказала она, положила презент на столик и пошла дальше, а Петер живо себе представил, как книга будет долго валяться здесь непрочитанная, пока Герта не отнесет ее в библиотеку и не поставит в шкаф.