- Всего четырнадцать, - перебил Фюрер, чуть заметно улыбнувшись. - Петер, тебе всего четырнадцать. А детям в армии не место.
От бессильного раздражения Петер покраснел.
- Но я не ребенок, мой Фюрер. Мой отец сражался за Родину. Я тоже хочу сражаться. Хочу, чтобы вы мной гордились, и хочу восстановить доброе имя моей семьи, которое так безжалостно запятнали.
Фюрер тяжело выдохнул, о чем-то задумавшись.
- Ты когда-нибудь спрашивал себя, зачем я держу тебя здесь? - спросил он наконец.
Петер помотал головой.
- Мой Фюрер?
- Когда подлая изменница, чье имя я не намерен упоминать, попросила моего разрешения привезти тебя в Бергхоф, я поначалу отнесся к этому скептически. Я не умею обращаться с детьми. Своих, как тебе известно, у меня нет. Я не знал, понравится ли мне, если по дому будет бегать ребенок, вечно путаясь под ногами. Но у меня всегда было доброе сердце, поэтому я согласился - и ни разу о том не пожалел. Ты оказался тихим и трудолюбивым ребенком. Когда преступления небезызвестной особы были раскрыты, многие советовали мне отослать тебя прочь или предать той же судьбе, что и ее.
Петер оторопел. Кто-то предлагал расстрелять его за преступления Беатрис и Эрнста? Кто же? Кто-нибудь из солдат? Герта? Анге? Эмма? Им очень не нравится, что он занимает в Бергхофе такое важное положение? И они желали ему за это смерти?
- Но я сказал: нет. - Фюрер щелкнул пальцами, подзывая оказавшуюся рядом Блонди. Собака ткнулась носом в руку хозяина. - Я сказал, что Петер - мой друг, Петер заботится о моей безопасности и никогда меня не предаст. Несмотря на дурную наследственность. Несмотря на презренных родственников. Несмотря ни на что. И еще сказал, что буду держать тебя здесь, пока ты не превратишься в мужчину. Но ты пока еще не мужчина, маленький Петер.
При слове "маленький" мальчик побледнел; его так и распирало от досады.
- Вот подрастешь, и мы, я думаю, найдем тебе занятие. Война, правда, к тому времени давно кончится. Мы победим в следующем году или чуточку позже, это уже очевидно. А пока, Петер, твое самое главное дело - учиться. Через несколько лет, я нисколько не сомневаюсь, ты сможешь занять важный пост в Рейхе.
Петер разочарованно кивнул, но воздержался и от дальнейших вопросов, и от попыток переубедить Фюрера. Он не раз бывал свидетелем того, как Фюрер в мгновение ока теряет благодушие и впадает в ярость. Поэтому сейчас щелкнул каблуками, дежурно отсалютовал и вышел на улицу. Там, прислонясь к машине, стоял Кемпка и курил сигарету.
- Встать прямо! - крикнул Петер. - Расправить плечи!
Шофер тут же выпрямился.
И расправил плечи.
На кухне Петер методично распахивал дверцы шкафчиков и открывал жестяные банки с печеньем - искал, чем бы перекусить. Он теперь был вечно голоден и, сколько ни ел, все равно никогда не наедался; Герта говорила, что это нормально для подростка. Он снял крышку с подставки для торта и улыбнулся, обнаружив свежий шоколадный бисквит. Он уже собрался отрезать себе кусок, когда вошла Эмма.
- Только тронь этот торт, Петер Фишер! Пикнуть не успеешь, как я надеру тебе зад вот этой скалкой.
Петер резко обернулся и обдал ее ледяным взглядом. На сегодня ему и так хватило обид.
- Вам не кажется, что я слишком большой для подобных угроз? - холодно поинтересовался он.
- Нет, не кажется, - отрезала кухарка, отталкивая его и закрывая торт стеклянной крышкой-куполом. - У меня здесь свои правила, и тебя они тоже касаются. Мне плевать, кем ты себя возомнил. Если голодный, возьми курицу в холодильнике, с вечера осталась. Можно сделать бутерброд.
Петер открыл холодильник и заглянул внутрь. Действительно, на полке стояли тарелка с курицей, миска с начинкой и плошка со свежим майонезом.
- Отлично. - Петер радостно хлопнул в ладоши. - На вид аппетитно. Давайте бутерброд. А после я съем что-нибудь сладкое.
Он уселся за стол. Эмма, глядя на него, вызывающе подбоченилась.
- Я тебе не прислуга! - объявила она. - Хочешь бутерброд, так возьми да сделай. Руки у тебя, кажется, есть?
- Вы кухарка, - негромко проговорил Петер, - а я - шарфюрер. И я голоден. Поэтому бутерброд мне приготовите вы. - Эмма не шевелилась, но он видел, что она растерянна и не понимает, как себя вести. От него теперь требовалась лишь толика твердости. - Сию минуту! - взревел он и шарахнул кулаком по столу.
Кухарка чуть ли не подскочила и тут же засуетилась, выполняя приказ. Сердито бормоча что-то под нос, она достала все необходимое из холодильника и буханку из хлебницы, отрезала два толстых ломтя. Когда бутерброд был готов, она поставила тарелку перед Петером, и тот с улыбкой кивнул.
- Спасибо, Эмма, - спокойно сказал он. - Выглядит замечательно.
Она выдержала его взгляд.
- Это у вас, должно быть, семейное, - заметила она. - Твоя тетя Беатрис тоже любила бутерброды с курицей. Правда, сама умела их делать.
Петер крепко сжал челюсти, чувствуя, как внутри разгорается ярость. Он твердил себе, что у него не было никакой тети Беатрис. Она была у совершенно другого мальчика. У того, которого звали Пьеро.
- Кстати, - кухарка сунула руку в карман фартука, - вот, пришло тебе.
Она протянула ему конверт. Он сразу узнал почерк и, не открывая, вернул письмо, и велел:
- Сожгите. И если еще придут, тоже.
- Но это ведь от твоего приятеля в Париже? - спросила Эмма, подняла конверт и посмотрела на свет, как будто пытаясь прочесть, что написано внутри.
- Я сказал - сожгите! - прорычал Петер. - В Париже никто мне не приятель. И уж тем более не этот пархатый евреишка, который никак не угомонится и все пишет и пишет мне про то, как ему нынче худо. Радоваться должен, что в Париже немцы. И пусть поблагодарит, что его до сих пор оттуда не вытурили.
- Я помню, когда ты только сюда приехал, - раздумчиво произнесла Эмма, - то сидел здесь, на этом вот стуле, и рассказывал про маленького Аншеля. Как он заботится о твоей собаке, и какой у вас с ним специальный язык жестов, который только вы двое и понимаете. Он был лиса, а ты собака, и…
Эмма не успела договорить. Петер вскочил и выхватил у нее письмо с такой силой, что женщина пошатнулась и упала. Она громко вскрикнула, хотя вряд ли ушиблась сильно.
- Да что ж вы за человек? - зашипел он. - Вам обязательно выказывать мне неуважение? Вы что, не знаете, кто я такой?
- Нет, - отчаянно закричала она, - не знаю! Зато я знаю, какой ты был раньше!
Руки у Петера невольно сжались в кулаки, и он хотел ответить, но не успел - дверь открылась, и в кухню заглянул Фюрер.
- Петер! - позвал он. - Пойдем со мной, если ты не занят? Мне нужна твоя помощь.
Он глянул вниз, на Эмму, но никак не отреагировал на то, что она лежит на полу. Петер швырнул письмо в камин и посмотрел на кухарку:
- Эти письма я больше получать не желаю, ясно тебе? Если придут, выбрасывай. А принесешь мне еще хоть одно - сильно пожалеешь. - Он взял со стола несъеденный бутерброд, шагнул к мусорному ведру и выбросил. - Сделаешь мне потом новый, - прибавил он. - Я дам знать, когда понадобится.
- Как видишь, Петер, - сказал Фюрер, когда они вошли в его кабинет, - наш оберштурмбанфюрер получил небольшую травму. Какой-то бандит напал на него на улице.
- Он сломал мне руку, - равнодушно, как будто это не имело ни малейшего значения, произнес офицер. - А я за это сломал ему шею.
Гиммлер и герр Бишофф - они стояли у стола посреди комнаты, склонившись над какими-то фотографиями и огромным количеством чертежей, - оглянулись и рассмеялись.
- Так или иначе, рука не работает, и нужен человек, который будет вести записи. Садись и протоколируй все, что мы говорим. Сиди тихо, не встревай.
- Да, мой Фюрер, - ответил Петер, вспомнив, до чего испугался почти пять лет назад здесь же, в этой самой комнате, когда без разрешения вмешался в беседу Гитлера с герцогом Виндзорским.
Петер сначала не хотел садиться за письменный стол Фюрера, но остальные все вчетвером нависли над чертежами, и выбора не осталось. Он устроился в кресле, оперся ладонями о деревянную столешницу, обвел взглядом комнату, флаги немецкого государства и присутствующих нацистов, стоящих по обе стороны от него. И невольно представил, каково это - сидеть тут и править страной.
- Петер, ты слушаешь? - резко спросил Гитлер, повернувшись к нему, и мальчик выпрямил спину, подтянул к себе блокнот, взял со стола чернильную ручку, отвинтил колпачок и приготовился записывать.
- Вот это, собственно, и есть предлагаемое место, - герр Бишофф показал что-то на чертеже. - Здесь, как вы знаете, мой Фюрер, изначально имелось шестнадцать зданий, которые были переоборудованы под наши нужды, но заключенные прибывают постоянно в огромном количестве, и места попросту не хватает.
- А сколько их сейчас? - осведомился Фюрер.
- Свыше десяти тысяч, - доложил Гиммлер. - По большей части поляки.
- А вот это, - продолжал герр Бишофф, очерчивая значительное пространство вокруг лагеря, - так называемая зона интереса. Примерно сорок квадратных километров территории, идеально соответствующей нашим требованиям.
- И эта территория в настоящее время пустует? - Гитлер провел пальцем по карте.
- Нет, мой Фюрер, - герр Бишофф покачал головой, - все занято землевладельцами и фермерами. Полагаю, придется выкупать.
- Можно конфисковать, - сказал оберштурмбанфюрер, равнодушно дернув плечом. - Реквизировать земли на благо Рейха. Жителям придется проявить понимание.
- Но…
- Пожалуйста, продолжайте, герр Бишофф, - попросил Фюрер. - Ральф совершенно прав. Земля будет конфискована.