Но однажды Пьеро, спеша во двор со своей ночной миссией, поскользнулся на мокрой лестнице и упал; не ушибся, но бутылка разбилась, и, вставая, он наступил левой ногой на острый осколок. Морщась от боли, Пьеро вытащил стекляшку, однако из пореза так и хлынула кровь; он допрыгал до квартиры, стал искать бинт, и тут проснулся папа и понял, чему стал виной. Продезинфицировав и тщательно забинтовав рану, он усадил сына перед собой и попросил прощения за то, что столько пьет. Затем, утирая слезы, сказал Пьеро, что очень его любит и подобных историй больше не допустит.
- Я тоже тебя люблю, папа, - ответил Пьеро. - Но я люблю, когда ты катаешь меня на плечах, как лошадка. И не люблю, когда ты сидишь на кухне и не хочешь разговаривать ни со мной, ни с мамой.
- Я тоже этого не люблю, - пробормотал папа. - Но иногда меня как будто бы накрывает черная туча, из которой мне никак не выбраться. Потому я и пью. Чтобы забыть.
- Что забыть?
- Войну. Что я там видел. - Он закрыл глаза и прошептал: - Что я там делал.
Пьеро сглотнул и спросил, хотя ему уже и не хотелось знать:
- А что ты там делал?
Папа печально улыбнулся.
- Неважно что, главное - на благо своей страны, - сказал он. - Ты ведь понимаешь, да?
- Да, папа. - На самом деле Пьеро не очень-то понимал, о чем речь, но папа должен знать, какой он отважный. - Я тоже стану солдатом, чтобы ты мной гордился.
Отец посмотрел на сына и положил руку ему на плечо.
- Главное - правильно выбрать сторону, - изрек он.
И почти на два месяца забыл о бутылке. А потом столь же стремительно, как и бросил, - вернулась черная туча - запил снова.
Папа работал официантом в местном ресторанчике, уходил по утрам около десяти, возвращался в три и снова уходил уже к вечерней смене. Однажды он вернулся в прескверном настроении и сказал, что к ним зашел пообедать некий Папаша Жоффре, причем уселся за его столик; папа не собирался его обслуживать, но хозяин, мсье Абрахамс, пригрозил: тогда, дескать, уходи и можешь не возвращаться.
- А кто такой Папаша Жоффре? - спросил Пьеро. Он прежде не слышал этого имени.
- В войну он был великим генералом, - ответила мама, вынимая из корзины груду белья и укладывая ее рядом с гладильной доской. - Наш герой.
- Ваш герой, - уточнил папа.
- Не забывай, что ты женат на француженке. - Мама ожгла его сердитым взглядом.
- Да, причем по любви, - отозвался папа. - Пьеро, я тебе не рассказывал, как впервые увидел маму? Года через два после Великой войны. Договорился встретиться с сестрой в ее обеденный перерыв. Сестра работала в магазине, я зашел за ней и увидел, что она разговаривает с новой помощницей. Та ужас до чего стеснялась - всего неделю как поступила на службу. Я только глянул на нее и сразу понял: вот моя будущая жена.
Пьеро улыбался; он любил, когда отец рассказывал такие истории.
- И вот открыл я рот, а сказать ничего не могу. Мозги как будто отключились. Стою, пялюсь на нее и молчу.
- Я думала, с ним удар. - Мама тоже улыбнулась воспоминаниям.
- Беатрис пришлось потрясти меня за плечи, - сказал папа и расхохотался над собственной глупостью.
- Если бы не твоя сестра, я бы ни за что не пошла на свидание с тобой, - прибавила мама. - А она мне говорит: лови момент. Он, мол, не такой болван, каким кажется.
- А почему мы не видимся с тетей Беатрис? - спросил Пьеро. За жизнь он несколько раз слышал ее имя, но никогда не встречал. Она не приезжала в гости и не писала им.
- Не видимся, и все, - отрезал папа. Его лицо изменилось, улыбка пропала.
- Но почему?
- Не приставай, Пьеро, - прикрикнул он.
- Да, Пьеро, не приставай, - повторила мама, и ее лицо тоже затуманилось. - Потому что у нас так принято. Мы гоним тех, кого любим, не говорим о важных вещах и ни от кого не принимаем помощи.
И вот так, в мгновение ока, хорошее настроение оказалось испорчено.
- Он жрет как свинья, - сказал папа через пару минут, присев на корточки и заглядывая Пьеро в глаза. Потом скрючил пальцы, изображая когти. - Папаша Жоффре, в смысле. Как крыса, которая вгрызается в кукурузный початок.
Папа бесконечно жаловался на низкую зарплату, на мсье и мадам Абрахамс, якобы разговаривающих с ним свысока, на парижан, которые с каждым днем все больше скупятся на чаевые.
- Потому у нас денег и нет, - ворчал он. - Кругом одни скопидомы. Особенно евреи - те вообще жмотье. А у нас в ресторане их вечно битком. Потому что во всей Западной Европе, видите ли, никто, кроме мадам Абрахамс, не умеет так готовить латкес и фаршированную рыбу.
- Аншель еврей, - тихо заметил Пьеро. Он часто видел, как его друг с матерью по воскресеньям идут в храм.
- Что ж, встречаются среди них и хорошие, вот Аншель, к примеру, - пробормотал папа. - Знаешь поговорку: в каждом стаде найдется хоть одна паршивая овца. Ну а тут наоборот.
- Денег у нас нет, - перебила мама, - потому что ты все спускаешь на вино. И не надо плохо говорить о соседях. Вспомни, как…
- Думаешь, я это купил? - Отец взял бутылку и показал матери этикетку - это домашнее вино подавали в ресторане мсье Абрахамса. - Твоя мать жуть какая наивная, - добавил он по-немецки, обращаясь к Пьеро.
Тот, вопреки всему, любил проводить время с отцом. Раз в месяц папа водил его в сад Тюильри и рассказывал, как называются деревья и другие растения, обрамляющие дорожки, объяснял, как они меняются от сезона к сезону. Дедушка и бабушка, говорил папа, были настоящие фермеры и неустанно возделывали землю.
- Но, понятное дело, всего лишились, - прибавлял он. - Хозяйство у них отобрали. Труд всей жизни насмарку. Они так и не оправились от удара.
По дороге домой он покупал мороженое у торговца на улице. Один раз Пьеро мороженое уронил, но папа отдал ему свое.
Именно такие моменты мальчик старался вспоминать, если дома случались скандалы. Несколько недель спустя у них в гостиной разгорелся спор; соседи (не те, которым не нравилось, что Пьеро поет "Марсельезу" по-немецки, а другие) завели беседу о политике. Голоса звучали все громче, на свет выволакивались старые обиды, и после ухода гостей родители поссорились.
- Если бы только ты перестал пить! - кричала мама. - Алкоголь превращает тебя в чудовище. Разве ты не понимаешь, что обижаешь людей?
- Я пью, чтобы забыть! - орал папа. - Ты не видела того, что видел я. У тебя эти картины не мелькают перед глазами днем и ночью.
- Но это же было так давно. - Эмили шагнула к нему, хотела взять за руку. - Пожалуйста, Вильгельм. Я знаю, как тебе тяжело, но, может быть, это оттого, что ты не хочешь разумно все обсудить. Если бы ты разделил со мной свою боль…
Маме не удалось договорить, потому что в следующий миг папа совершил очень-очень плохой поступок. Такое впервые случилось три-четыре месяца назад, и папа клялся, что это не повторится, но с тех пор уже трижды нарушал обещание. А мама Пьеро, хоть и очень страдала, всегда находила мужу оправдания.
- Ты не должен его осуждать, - сказала мама, обнаружив, что сын, видевший отвратительную сцену, рыдает у себя в комнате.
- Но он тебя обижает. - Пьеро поднял на нее заплаканные глаза. Д’Артаньян с кровати смотрел то на него, то на Эмили, а потом спрыгнул и уткнулся носом в бок сидящему на полу хозяину; песик всегда знал, когда Пьеро плохо.
- Он болен. - Эмили потрогала щеку. - А любимым людям во время болезни обязательно нужно помогать, пока они не выздоровеют. Если они принимают нашу помощь. А если нет… - Она глубоко вздохнула и продолжила: - Пьеро… как ты отнесешься к тому, что мы уедем?
- Все вместе?
Она покачала головой:
- Нет. Только ты и я.
- А папа?
Мама вздохнула. Пьеро видел, как ее глаза медленно наполняются слезами.
- Я знаю одно, - проговорила она. - Дальше так продолжаться не может.
В последний раз Пьеро, которому недавно исполнилось четыре, видел отца в мае, как-то вечером. Было тепло. На кухне опять валялись пустые бутылки, а папа кричал, бил себя ладонями по вискам и стонал: они здесь, они всегда здесь, они придут и мне отомстят. Пьеро совершенно ничего не понимал. Папа принялся без разбору хватать с буфета посуду и швырять на пол; тарелки, миски, чашки осколками брызгали в разные стороны. Мама, ломая руки, умоляла отца успокоиться, но он ударил ее в лицо, кулаком, и заорал пуще прежнего, причем что-то такое чудовищное, что Пьеро закрыл уши ладонями и вместе с Д’Артаньяном убежал к себе. Оба забились в шкаф. Пьеро колотила дрожь, но он старался не плакать, а песик, не выносивший криков и ссор, поскуливал и комком жался к хозяину. Пьеро сидел в шкафу очень долго, ждал, когда в доме стихнет, и только потом вылез. Отец куда-то исчез, а мама с измазанным кровью, сизым лицом неподвижно лежала на полу. Д’Артаньян осторожно приблизился и начал лизать ее в ухо, пытаясь разбудить, а Пьеро застыл и лишь с ужасом смотрел на мать. Собравшись с духом, он побежал к Бронштейнам и, не в силах ничего объяснить, показал наверх. Мадам Бронштейн, видно, слышала скандал, но боялась вмешаться, а сейчас кинулась на второй этаж, перепрыгивая через две-три ступени. Пьеро между тем глядел на своего друга, и один мальчик не мог говорить, а другой - слышать; и Пьеро жалел, что не может сбежать из своего мира в чужой и там получить хоть какое-то облегчение.