Потом она выключила лампу. В комнате молчаливо и плавно воцарился сумеречный свет адюльтера. Этот свет знаком всем любовникам - укромный, скрытный, ласково-янтарный. В теперешней точке его супружеской эволюции измена у Ричарда обычно ассоциировалась с районом красных фонарей, и красный свет означал опасность. Он и прежде оказывался в неправильных комнатах, куда ему вовсе не следовало приходить. Но все же обычно они были лучше приспособлены, чем та, в которой он притаился сейчас. Обволакивающий красноватый полумрак был того же оттенка, что и десны Дарко. Год назад, у Энстис, он снял с себя одежду в одной из таких неправильно выбранных комнат. В тот раз от физической измены его спасла некая таинственная внутренняя сила, таинственная даже для него самого (хотя теперь он знал об этом куда больше): импотенция… То, что с ним происходило сейчас, необязательно было эрекцией - скорее ощущением эрекции. А с потерей этого ощущения (ощущения пульсирующей крови) вас покидает вера и предчувствие чуда, и очень скоро (еще прежде, чем вы это поймете) и сама эрекция. И вместо нее приходит ощущение смерти, маленькая смерть, когда силы сломлены, а "чудо" оказалось фальшивкой. Так или иначе, это ощущение предупредило его, что, если на этот раз дело дойдет до дела, импотенция его не спасет. Придется прибегнуть к какому-то более действенному средству. Наиболее подходящим средством на данный момент Ричарду представлялась преждевременная эякуляция. Он подумал: я здесь, потому что боюсь умереть. Это не я делаю. Это делает смерть.
Его жизнь приближалась к кульминации своего третьего акта. Будут еще два акта. Четвертый (условно говоря, "тихий") акт. И, наконец, пятый. К какому жанру можно отнести его жизнь? Это вопрос. Не пастораль. И не эпос. По сути, это - комедия. Или антикомедия - особая, более современная разновидность комедии. Раньше комедии обычно рассказывали о влюбленных, преодолевающих трудности, чтобы потом сочетаться законным браком. В наши дни комедия вовсе не об этом. Раньше приключенческий роман рассказывал о рыцарях, волшебниках и колдовстве, а теперь его герои - влюбленные, которые решили пожениться, это история любви, действие которой разворачивается в супермаркете. Комедии же в наше время рассказывают совсем о другом.
- У меня есть специальный тест для парней, - сказала Белладонна. Ричард изобразил на лице заинтересованность, и она продолжила: - Просто скажите мне. Я выйду из комнаты, а потом вернусь и сделаю то, что вы захотите.
- Что ты имеешь в виду?
- Очень просто. Скажите мне, и я сделаю.
- Что именно?
- Все, что угодно. Что вам больше всего нравится.
- Больше всего нравится в каком смысле?
- Да не стесняйтесь вы. Любую прихоть. Что вам больше всего нравится.
- Ну, а если у меня нет прихотей?
- Они у всех есть. Иногда очень даже забавные. По ним о человеке можно очень многое узнать.
- Да, но что за прихоть?
- Все, что угодно!
Внезапно эта комната напомнила Ричарду класс в его школе, в той самой, что напротив дома Гвина. Главным образом, пожалуй, размерами, а еще невытравимо недомашним духом этой комнаты. И еще, наверное, ощущением, которое преследовало его тогда, когда ему было восемнадцать. Ему казалось, что его поместили сюда на всю оставшуюся жизнь и что информация о нем, нужная и ненужная, уже в пути и с каждым мгновением она все ближе.
- Тебе нравится тестировать парней?
- Да. Всем хочется побольше знать о людях. Знать, что им больше всего нравится.
- Потому что…
- Это говорит о многом. О них.
- И сколько раз ты уже… Хм… устраивала такое тестирование?
Белладонна выразительно пожала плечами. Однако это мало что прояснило. Два или три раза? Два или три раза в день? Ричард подумал, что вряд ли имеет смысл пытаться отгадать ее реакцию и подбирать определения ("горделиво", "негодующе", "взволнованно" и так далее). Как и у Стива Кузенса, у Белладонны были свои чувства, свои реакции и своя игра, но совсем в другом, новом ритме, который был Ричарду незнаком.
- Приведи мне пример. Что больше всего нравится Дарко?
- Дарко?! - переспросила Белладонна ("горделиво", "негодующе", "взволнованно").
- …Ладно. А что обычно нравится больше всего? Что обычно хотят парни, чтобы ты сделала?
- Ну, обычно… - сказала она почти с нежностью и смолкла. Ее глаза широко раскрылись - прямо-таки сама невинность. - Обычно они просят меня выйти из комнаты, - сказала она, - а потом вернуться голой. А потом потанцевать немного. А потом немного пососать.
В комнате сгустились сумерки. Кто еще, кроме любовников и одиноких людей, страдающих депрессией, будет сидеть при таком скудном освещении и даже пальцем не пошевельнет, чтобы включить свет?
- Думаю, все дело в фокусе с рукой, который я им показываю. Поэтому они выбирают это. Ну же. Что вам больше всего нравится?
Но вместо этого Ричард спросил:
- А что больше всего нравилось Гвину?
- Гвину? - переспросила она.
И здесь напрашивались другие наречия: "задумчиво", "мечтательно", "нежно". Белладонна повернулась к Ричарду, ее лицо по-прежнему оставалось в тени. Ее одежда, как можно было предположить, подчеркивала то, что ей самой больше всего нравилось в себе и в своем теле, что ее радовало больше всего. Это не была какая-то часть тела - красивая грудь или ноги. Это была некая вращательная способность - подвижность ее талии и бедер. Белладонна смущенно поежилась, улыбнулась и сказала:
- Понимаете, я никогда не встречалась с Гвином Барри живьем.
Ричард встал, собираясь идти. Он был абсолютно уверен, что ему здесь нечего делать.
- Так, значит, ты с ним не знакома, - сказал он.
- Он меня любит.
- Ты хочешь сказать, что тебе кажется, он тебя любит.
- Он так на меня смотрит.
- Когда он на тебя смотрит?
- Когда его показывают по телевизору.
- И многие из тех, кого показывает по телевизору, на тебя смотрят?
- Нет. Только Гвин, - ответила Белладонна, глядя прямо перед собой, словно разговаривая с брюками Ричарда. Потом она подняла голову. - Вы думаете, я - это только рот и больше ничего, верно? - сказала она с полуулыбкой, ее губы надулись и задрожали. - Да нет же. Нет. Что вам больше всего нравится? Я хочу знать.
- Зачем?
- Так мы заставим Гвина ревновать.
И Ричард ушел.
Гэл Апланальп все не звонила.
~ ~ ~
- Гэл Апланальп по два часа в день говорит со мной по телефону, - сказал Гвин. - О продаже авторских прав за рубеж. Александр отдавал их за просто так. Но Гэл выбивает приличные деньги даже из восточноевропейцев. Гэл просто прелесть. У нее столько энергии. Столько оригинальных идей. Столько жизнелюбия.
Ричарду показалось, что придурь в мозгу Гвина в этот момент затаилась в каком-то укромном уголке или засела между лобными долями, а ее хозяин застыл на месте (и, возможно, это надолго), то хмурясь, то одобрительно подмигивая. Они стояли во внешнем баре "Колдуна", прислонившись к автомату, который здешние завсегдатаи называли "Всезнайкой", включая даже водителей такси, которые под "всезнайством" разумели год, проведенный в полускрюченном состоянии на карликовом мопеде. Гвин с Ричардом были здесь не ради партии в теннис. Они собирались сыграть в снукер (оздоровительный центр "Портобелло" был закрыт на модернизацию). Это означало, что нужно подождать, пока освободится один из столов. Наконец придурь Гвина прекратила дрыгать задней ногой. Его лицо прояснилось, а потом он с серьезным видом нахмурил брови. На нем был новый пиджак из какого-то волосатого твида желтоватого цвета, напоминавший слегка пожеванную кочерыжку от кукурузного початка.
- Спасибо за первую главу нового романа, - сказал Ричард. - Возбуждает аппетит. И все примерно в том же духе?
- Более или менее. Если вещь работает, то чинить ее незачем, - я всегда это говорю. - Через месяц уже будут гранки. Я тебе пришлю.
- Я уже сгораю от нетерпения.
Мимо них прошла жующая резинку девочка-подросток в ярко-розовом обтягивающем спортивном костюме, направляясь в зал аэробики. Они проводили ее взглядом.
- Ты когда-нибудь задумывался, - спросил Гвин, - о том, что, когда становишься старше, сексуальность меняется?
- То есть о том, что там - впереди?
- Это меняется так же быстро, как и все остальное. Все ускоряется. Они теперь другие.
- Возможно.
- Но в каком роде другие? У меня такое впечатление… впечатление, заметь, сложившееся исключительно из писем, которые я получаю… у меня такое впечатление, что они стали более порнографическими. Более специализированными.
- Про какие письма ты говоришь?
- Обычно там вложена фотография. И прозрачный намек на некую - особую специализацию.
Ричард вдруг осознал, что всегда считал Гвина эротически непостижимым. Ну и что с того, ведь Гвин жил с Тильдой? И не в первый раз Ричард подумал (вследствие невероятно унизительного недоразумения) - не считает ли его Гвин в некотором роде голубым. Ричарду никогда не хотелось поцеловать Гвина. И уж конечно, совершенно немыслимо, чтобы Гвин захотел поцеловать Ричарда. В любом случае, этого никогда не случится, верно? И, честно говоря, Ричарду было все равно, почему он делает то, что делает.
- Деми молодая.
- Ну, не настолько молодая.
Когда Гвин заговорил, Ричард почувствовал, почва уходит у него из-под ног: