Борис Собакин пребывал в нерешительности: сказать? Что его удерживало? Ложный стыд? Застенчивость? Неужели он не изжил до конца дурацкие юношеские комплексы? Неужели они не прошли вместе с прыщами, угловатостью, косноязычием, от которого он когда-то так страдал, попадая в общество взрослых? Смешно подумать! Он даже во время записи в телестудии не потерял хладнокровия, держался непринужденно и всех, буквально всех очаровал; он не сбился, не спутался, он даже ни разу не заглянул в текст!
- Мне пора, - сказала она. - И так уже опоздала в журнал.
- Военно-патриотический журнал, - уточнил Борис Собакин.
- Да, - машинально согласилась она и, слегка кривя рот в конфузной усмешке, спросила: - Ты женился?
- Женился, - ответил Борис Собакин.
- На той самой?..
- Да, с лисьим воротником.
- А дети?
Борис Собакин покачал головой.
- Почему?
- Ну рано. - Передернул плечами. - Еще есть время. "Вот сейчас я ей и скажу, - подумал он, сердясь на себя. - Да-да, решено!"
Он пожевал губами, словно они требовали необходимой разминки.
- Скажи мне, только честно… - срывая его приготовления, быстро произнесла она и посмотрела ему в глаза таким испытующим взглядом, что он невольно похолодел, и мелькнула шальная мысль: "Догадалась!" - Только честно, пожалуйста, - повторила она, - ты когда-нибудь обо мне вспоминал?
- Ну, конечно, вспоминал! - с облегчением воскликнул Борис Собакин и, подумав, подарил: - Ведь это была необычная история.
- Правда? - радостно сверкнули ее глаза. - Ведь правда? Я тоже всегда так думала. Знаешь, странное дело, я тебя никак не могла забыть, ну просто из головы не шел! Может быть, потому, что ты так внезапно исчез с моего горизонта?.. В тебе была какая-то удивительная нежность, в улыбке, в глазах, в твоих пальцах с овальными ногтями…
- Которые я всегда забывал стричь, - докончил Борис Собакин с милейшей самоиронией, пересиливая смущение.
- Может быть, нам как-нибудь повидаться? - вдруг неожиданно для себя предложил он и вдогонку подумал: "Тогда и скажу!"
- Ты думаешь: стоит?
- А ты?
Она помолчала.
- Не стоит, - сказала она.
- Пожалуй, ты права, - кивнул Борис Собакин.
И возникла заминка, неминуемая после такого решения.
- Ну прощай, - проговорила она, поправляя белую шапочку. - Мы больше никогда не увидимся, а если и увидимся, то… все равно… Но я хочу признаться тебе в одной вещи. - Ее жутко подмалеванные глаза заморгали в смятении. - Мне потом, после тебя, долгое время было невозможно с мужем… я не могла с ним… понимаешь?
- Понимаю, - тихо сказал обалдевший Борис Собакин.
- Зачем я тебе это сказала? Сама не знаю… - Она махнула рукой, не то окончательно прощаясь, не то словно говоря: "Сказала - ну и пусть!"
Повернулась и пошла к эскалатору.
- Подожди! - Его лоб покрылся испариной.
Она остановилась. Ждала. Неприятная болезненная гримаса портила и без того непривлекательное лицо, и что-то в гримасе было от той давнишней изнемогающей бордово-красной маски, которая десять лет назад потрясла семнадцатилетнего мальчика.
- Я тебе тоже хочу сказать…
Она ждала…
Медленно поднимая глаза, он наблюдал; как возносит ее эскалатор к расписным плафонам, к золотым куполам и еще выше, выше - к небесам, вон из его жизни.
"Я не мог продать Малыша! - бормотал он, идя вдоль по платформе. - Пусть он умер, мой маленький Бонапарт… но обязательства остаются…"
Борис Собакин знал, что в конце концов он себя убедит, найдя во встрече тайный знак своего избранничества.
1975