3
Лишь только сели в вагон электрички, Аристов набросился на Волю:
- Ну, что ты думаешь? Я как услышал, меня с тех пор всего и колотит, ну, говори же, черт!
- Что говорить: наливай да пей! - чувствуя напряжение, поспешил осадить Воля. - Сейчас бы машину сюда, и с комфортом, а то в электричке тащиться…
- К чертовой матери, Волька, кончай, ты ж понимаешь!
- Ладно, ладно, по мне, клад надо искать. Поехали, Витя, в Пылаиху, оттянемся.
- Да не о том я, все - фарс! Обычный фарс, он нас, как деток малых, вокруг пальца фьюить! Один Княжнин, умница, успел просчитать комбинации. Гляди: с тысяча семьсот семьдесят четвертого сколько поколений ушло? Шесть-семь минимум, так? Земель тогда после пугачевщины накуплено было вокруг имения море, поддерживалось невесть на что - Павел Сергеевич давно документы раскопал, а я читал. Одних долгов Дворянскому банку - море нулей. Сокровище, по-твоему, бездонное? Ничего у них не осталось, кроме трех предметов, все сказки.
- Почему? Долги в дворянском хозяйстве - дело обычное, да и кто знает, сколько запрятано, может, как у Али-Бабы, целая пещера.
- Али-Бабы… - презрительно потянул Виктор. - Вечно ты околесицу несешь, человеческую психологию учти, парень. Ведь шеф - он сам первый упырь, все дело в нем… У меня бутылка есть, давай дернем, не могу всухую.
- Из горла?
- Какая разница? Яблоком зажуешь. - Аристов скрутил пробку. - Давай, погнали!
Воля отхлебнул, поморщился, впился в яблоко. Виктор отбулькал, как воду, запечатал, выдохнул и продолжал теперь уверенней и страстно:
- Вы все Серегу Княжнина презираете, за фамилию презираете, а он ее - назло! У него учиться и учиться. К вам лично у меня претензий нет, много лет знаю, аристократия, все на блюдечке приехало, а Княжнин сам добился. За десять лет обеспечил состояние - и не липовое, заметь, на бирже выиграл. Думаешь, просто? Умом, умом, алгоритм вычислил - и в дамки! Теперь позволил себе стихи писать, и, заметь, хорошие, времечко-то оплачено - и никому ничего не должен!
- При чем тут Княжнин?
- Да при том! Нет никакого клада, он просчитал, а ты уши развесил. Он человек реальный, крутит сейчас вывоз, а ты о шкуре неубитого медведя мечтаешь, поделил ее уже в мечтах, да? Я, как тебе известно, сам из Щебетова, моя бабка Дербетевых знала - папашка нашего князя под забором замерз в двадцатом, как дворняжка, церковный склад сторожил. Стал бы убиваться, коли деньги имел?
- Так клад закопан, - пытался возражать Воля.
- Клад, клад, какой клад? Скажи еще, вурдалак его сторожит, ведьма на шаре вокруг летает и воет, пей лучше!
Обменялись глотками. Опять Воля сморщился, а Аристов выпил, как воду.
- Воля, голубчик, я тебя люблю, - прошептал Аристов жарко, заглянув прямо в глаза, приблизился к Чигринцеву почти вплотную. - Не в кладе дело. В Профессоре, в князе нашем. Он для меня все, да? Все, да не все, я для него - ишак полезный, ты для него - ишак, девчонки… он нас всех удержать хочет, он смерти боится, один же останется, факт!
- То есть ты хочешь сказать…
- A-а, понял? Понял! Наконец-то доперло, - мрачно вскричал Аристов. - К чему я клоню - он всю жизнь людей сосал: он почему Профессор, вокруг него, вокруг него плясали! Да, знает, да, начитан, но это на блюдечке принесено. Княжнин потому и Княжнин - он сегодня аристократ, сечешь? Его настоящая фамилия Сапожков, он офицерский сын с Мурманска, Серега Сапожков… Ты в бараке щитовом жил? Ты папку пьяного в гальюн таскал по снегу? Не знаешь ты нашу сволочь! Сволочь, а не народ-богоносец; пока его жалеть не перестанут, ничего не изменится, этот все высосет, размолотит, по ветру пустит! А я знаю, и пан Профессор знает! Нашел нишку, и в Америку ездить не надо за приработком - все у него имеется, сами наезжают с подарочками. А я доктор, завкафедрой без пяти минут, из молодых ранний, а штаны купить не на что. Унизительно, понимаешь… Не-ет, ты понимаешь…
Он приник к бутылке, уже не предлагал Воле, отчаянно сосал, выгнал пары из-под верхней губы через подбородок, впился в рукав пиджака, словно заплакал.
- Витька, погоди… - Вдруг стало ясно, что Аристов смертельно пьян.
- Ты говоришь, на блюдечке, - оправдываясь, зачастил Чигринцев, - но не в деньгах дело…
- В деньгах, в деньгах, - зло выговорил Аристов, - не прикидывайся ты-то хоть. И раньше было в деньгах - цивилизации, культура появляются там, где деньги работают, а теперь "сникерс" драный без денег не купишь, не говорю об одежке приличной. Мне не миллионы нужны - свобода! Ото всех свобода! Я всегда все сам делал - и что теперь кафедра? Выдры прокоммунистические, старперы, Профессор - глава несуществующей школы, но корифей, а я - бумажки носить? Нет! Женюсь и уедем с Татьяной, уедем, на хрен, в Америку, Ларри звал лекции читать, а я уж зацеплюсь. Мир един, он стал един, а здесь… все катится, катится, вечно катится, и быдло, быдло - в телевизор погляди…
- Не путай Божий дар с яичницей…
- Нет, не дам говорить! - с пьяным наскоком оборвал Аристов. - Ни хрена, ты понимаешь, ты все понимаешь - рушится, все рушится, и Павел Сергеевич наперед видит: он скоро - ноль, ноль, и я тут ноль, а троглодиты приходят в чем-то и пострашнее прежних, а мне что, в бизнес идти? В бизнес?! - Он уже кричал.
Хорошо, в вечерней электричке было мало народу, да и к пьяным привыкли и не обращали на них внимания.
- Зачем в бизнес, Витя? По мне хорошо, что хочется, хочешь, так в бизнес. Ты же историю свою любишь, архивы…
- Вот! Люблю. Это все, что у меня есть, а история - э-э, я знаю… - Аристов погрозил пальцем и сполз по сиденью вбок.
- Где ты так успел надраться? - восхищенно спросил Воля.
- А я в сортире, в сортире бутылочку о-при-хо-до-вал! - хитренько поводя мутными глазками, пробормотал Аристов. - Мне она говорит - не пей, а я пью и буду пить - я алкаш, сын алкаша, я не чета, именьице бы нам, но сиры, да, сиры и убоги - именьица Бог не дал. Дедуся мой - старый пердун, именьице то пацаном спалил - петушка пустил - ха! - выдохнул он. - Давай песню запоем!.. В той степи гал-л у хой-а-а…
- Молчать! - Воля вдруг вскочил и, сам не понимая отчего, рассвирепел. - Молчать, зараза! Спи, пока не разбужу!
- Ась? Ась? Ась-ась-ась, утиньки-путиньки, закричатушки на нас, закричатушки, нас сейчас растоптатушки будут, - просюсюкал Аристов и скорбно уставился в пол.
- Витя, Витюня, ты чего?
Воля пересел на его скамейку, тряхнул братски полумертвое тело, голова безвольно мотнулась из стороны в сторону, но не дозвался - Аристов впал в оцепенение. В глазах у него стояли слезы.
- Витя, перестань, поедем домой.
- Да-а-а. - Аристов клоунски растянул припухшие губы. - Дам-мой… хрена я там забыл?
- Тогда едем ко мне!
- Не-ет, не-ет, домой, только домой… Воля, поклянись, что не бросишь.
- Ну куда я тебя брошу? Сейчас такси возьмем…
- Плохо мне, Воля!
- Перестань, все будет хорошо!
- Все будет - горь-ка!.. Горрь-каа!!! - как пьяный деверь на свадьбе, возопил Аристов, икнул и отключился, засопел.
…С электрички шли, мотаясь, под проклятья вокзальных бабок: "Нажрались, черти! Этим все едино, лишь бы до соплей!" Притормозили частника.
- Мутных не вожу. - Водила набивал цену.
Воля резко оборвал его:
- Плачу по верхней колонке, вперед, шеф! - Затолкал Аристова в "жигуленок". Тронулись.
Посреди засыпающей Москвы, на Садовом, Виктор приоткрыл глаза и в трансе вдруг загрозился:
- Ты, гад, вези-вези, а то мы тебя накажем, больна!
- Чего-чего? - переспросил здоровенный водила изумленно.
- Поговоришь у меня, смерд! Разговорчики в строю! - Виктор начинал просыпаться. Опасаясь скандала, Воля немедленно скормил ему остатки водки, и Аристов опять сник.
- Не люблю мутных, - пожаловался шофер, - или заблюют, или орать начинают - горе.
- У него и правда горе, - приврал Воля. - Ты не обижайся, шеф.
- На обиженных воду возят, - отчеканил водила, - я не к тому: выпил - ляжь и молчи, а то лезет, лезет наружу вся хмарь. - И вдруг помягчел и принялся травить истории про пьяных.
Наконец доехали до Теплого Стана. Воля расплатился. Неожиданно по собственному почину водитель бросился помогать - втащили Аристова по ступенькам в подъезд, приставили к лифту.
- Давай, парень, спать его ложи, а будет бузить - бей в лоб, я их знаю, - серьезно посоветовал шофер на прощанье.
В квартире Аристов опять очнулся.
- Спасибо, Волюшка, дальше я сам. - Побрел к кровати, рухнул, зарылся в подушку, пробормотал сонно: - Я в норме, я в пор-рядке, Воля, спасибо, друг, ты вались рядом, я в норме.
Делить с ним на двоих узкую кровать Чигринцев не собирался. Немытая холостяцкая берлога, кислый, застоявшийся запах, книги и грязная кастрюля сожительствовали на полу; старенький черно-белый телевизор - таракан на ножках, не метенный столетьями ковер и яркая деревенская герань, одиноко и бурно цветущая на узком подоконнике. В углу тяжело храпящий хозяин. Воля выждал минуту для приличия, накрыл мертвяка одеялом, погасил свет и вышел, захлопнув дверь раздраженно и громко.
Ему случалось напиваться с Витькой и один на один, и в компании, но не так мрачно, как сегодня. Аристовские вопли вертелись в голове. Тело одеревенело от усталости. Он поймал такси и дорогой молчал.