– Жалко, ты, Аля, не присутствовала! Какой я диспут выиграл у заезжего баптиста! Любо-дорого было послушать. Это была моя Невская битва, моя Полтава, мой Сталинград! А ты где-то ходила.
– Я домой сразу пошла, обед готовить. Ещё и не доволен мной!
Но баптист, вопреки мечтательным ожиданиям отца Александра, каяться не пришёл. Несколько дней он ещё пытался увлечь беседой людей на улицах, но, едва увидев в отдалении фигуру священника, предлагал перенести разговор в другое место и много на том проигрывал. В конце концов, от него стали шарахаться. Он помыкался ещё какое-то время в Закатах и в начале Петрова поста исчез. Пошёл добывать себе слушателей в других местах рейхскомиссариата "Остланд".
81
Партизанская вольница на востоке от Гдова набирала силу. С самолётов партизанам сбрасывалось оружие и боеприпасы, консервы и крупы, медикаменты и даже газеты. Парашютами забрасывались специалисты по взрывотехнике, снайпера, политруки-коммунисты. Железнодорожная ветка между Гдовом и Сланцами стала горячей для немцев. То и дело здесь уходили под откос и сгорали эшелоны с техникой, боеприпасами и живой силой, а из окрестных лесов поливали их свинцовые дожди.
Во многих таких боевых операциях побывал весной и летом Алексей Луготинцев со своими товарищами – Игорем Муркиным и Александром Табаком. Матёрые партизаны, они пользовались всеобщим уважением, стали командирами звеньев, многими заданиями руководили лично. Но хотелось им вернуться в родной уголок России, откуда в прошлом году их выбили кавказцы. Кто-то ведь должен был бить немцев там, где семьсот лет назад громил их князь Александр.
Из Москвы прислали новое начальство. И вот уже некто Невский, с важным видом осматривая партизанский лагерь, говорил Луготинцеву, Табаку и Муркину:
– А где у вас аварийные посты запасов продовольствия? Нету? Ну и ну! Непорядок. А ночные огни есть? Тоже нет? Полный хаос! Землянки у вас грамотно устроены, а вот вам ещё схема строительства чума. Чум – превосходная вещь. Пригодится. А вы кто, девушка?
– Я медсестра. Тамара Лебедева, – обозначилась та.
– Красивая, однако! Подобную медсестру полностью одобряю!
– Командир отряда Климов! – вышел навстречу Невскому Климов.
– Что же это вы, товарищ Климов, своих бойцов не обучили системе сигналов? Я сделал знак "Все ко мне!", никто даже не почесался. А если я вот так делаю, это что значит? – Он вытянул вперёд руку и так подержал. – Ну? Тоже не знаете? А это значит – "Вижу противника!" Ну ничего, я вас всему обучу, как грамотно вести партизанскую борьбу.
– А вы, собственно…
– Невский Наум Захарович. Назначен к вам в отряд комиссаром.
Такая фамилия понравилась ребятам:
– Ого! Невского нам надо!
– Давно ждём! – гоготали они.
– Поведёшь нас на Ледовое побоище, товарищ комиссар?
– Отчего же нет?
Радостно было слышать такое Луготинцеву.
– Поставьте конкретную задачу, товарищ комиссар. Предлагаю начать карательные акции против тамошних полицаев. Скоро немцев погонят на запад, эта сволочь уйдёт вместе с ними. А не хотелось бы.
– Не только полицаев, не только, – кивал товарищ Невский. – Там много есть и других фашистских прихлебателей. Но об этом потом. Важное сообщение: под Сталинградом, товарищи, одержана полная и сокрушительная победа. Ура!
– Ура-а-а!
В июле пришли хорошие вести о мощном наступлении в Центральной России – под Курском, Орлом, Белгородом.
– Пришло время и нам наступать, – говорил Луготинцев.
В начале августа партизанское командование дало добро на совершение рейда в район Чудского и Псковского озёр. В мобильную группу вошли Невский, Луготинцев, Клещёв, Табак, Муркин и ещё пятнадцать человек. Двигались от берегов реки Плюсы лесами на юг, мимо Шипилина, Горки, Полны, Низовиц, другой Горки, Ремды, Козлова. Наконец, добрались до Закатов. Ночью Луготинцев побывал у Торопцевых. Те приняли его как родного, ведь он теперь был сирота. Николай Николаевич подробно рассказал ему, где расселены полицаи Владыкина. Основная их база была в бывшем доме колхозного начальства, в котором в первое время по приезде в Закаты жил отец Александр. Ещё несколько полицаев жили в бывшем доме Луготинцевых, другая группа размещалась в соседнем доме.
– Только будьте осторожны, ребята, – попросил Торопцев. – Они сейчас каждого куста боятся. Немцы-то поговаривают, что и отсюда придётся им отступать. И прихвостни ихние чувствуют себя неуютно.
– Спасибо, Николай Николаевич, – говорил Лёшка. – Вы ведь мне как отец. Я Машу никогда не забуду. И ни на ком не женюсь.
– А вот это зря. Война пройдёт, женись обязательно. Хочешь, на моих женись – чем тебе Надька или Катька хуже Маши?
– Ладно, я подумаю.
В ту же ночь, перед самым рассветом, Табак и Муркин возле большого дома на улице Красной тихо сняли часового. Сразу после этого с трёх сторон партизаны быстро вломились в окна и вырезали всех шуцманов, из которых половина так и не проснулись, потому что были мертвецки пьяны. Некоторые успели только вскочить с кровати и тотчас получить нож под сердце. Четырнадцать предателей в считанные минуты дружно отправились в преисподнюю. А вот самого Владыкина в доме не оказалось.
– Не он. И это не он. И это не Владыкин, – говорил Луготинцев, осматривая трупы. – Нету его тут. Жаль! Главного мерзавца-то и не порешили!
Учинив расправу, отправились продолжать пиршество. Но когда партизанский отряд приблизился к дому, где родился и вырос Лёшка, произошло то, чего никто не ожидал. Там ночевали шуцманы Овшистко, Журавлёв, Петрик и ещё четверо, включая Владыкина, который накануне напился и крепко спал. Овшистко проснулся среди ночи в страшном смятении и завизжал, как поросёнок, которого идут резать. Бегая по комнатам, он будил всех и кричал:
– Убивать! Нас убивать идут! Убива-а-ать!
– Ты что, офонарел? – спросонок ворчали на него товарищи по предательской работе. Но он продолжал верещать, схватил автомат и принялся палить то из одного окна, то из другого, то из третьего. Тут и Журавлёв в рассветных сумерках различил, как к дому умелыми перебежками стремительно приближаются вооруженные люди. Тогда уж все схватились за оружие и стали отстреливаться из окон. Завязался бой. Пули, как пчёлы в улей, летели в дом Луготинцевых, круша в нём всё подряд. В ответ летели пули из дома по нападающим. Но успех был на стороне партизан. Муркин сумел незаметно подползти к самому дому и бросить в ближайшее окно подряд две гранаты. Далее исход сражения был предрешён. Ворвавшись в дом, партизаны добивали раненых шуцманов. Долго никак не могли прикончить Ластика Овшистко. Он верещал, но, сколько ни кололи его штыком, никак не отправлялся на тот свет. Лишь с десятого удара дернулся и, наконец, затих.
– Владыкин! – радостно воскликнул Алексей, перевернув одну из кроватей и обнаружив там затаившегося старшего шуцмана. Тот сквозь пьяный сон услышал битву, сполз с кровати, залез под неё и там снова уснул. Теперь он ошалело таращился на партизан и силился осознать, что происходит.
– Жалко его такого приканчивать, – сказал Табак. – Он же ни бельмеса не понимает!
– Вяжите гада, оттащим в лес и там казним, как полагается, – приказал Луготинцев.
Третий дом брать не решились. Много шума поднялось, вот-вот могли нагрянуть немцы, а с ними будет потрудней. Находившиеся в том третьем доме полицаи приготовились к обороне, но сами напасть не осмелились, не зная, какой силы и численности партизанский отряд ведёт бой в доме Луготинцевых. А иначе партизанам пришлось бы туго. Но они, к счастью, успешно вышли из села и углубились в лес. Боевая операция прошла как нельзя лучше – только трое получили ранения, и из них только одного нужно было тащить на себе, двое других могли передвигаться самостоятельно. В лесу в условленном месте их ждали Невский и ещё двое.
– Докладывайте, товарищ Луготинцев, – сказал Наум Захарович.
– Операция прошла успешно, товарищ комиссар. – Алексей приложил ладонь к козырьку фуражки. – Бойцы Серёгин и Тимофеев легко ранены. Боец Груздев ранен в живот и находится в тяжёлом состоянии. Остальные бойцы целы. В селе Закаты почти полностью ликвидирована группировка предателей-полицаев. Уничтожено двадцать шуцманов, находившихся на службе у врага. Главарь Владыкин связан и доставлен сюда. Вот он, товарищ Невский. Пьян, скотина!
– Превосходнейше, превосходнейше, – потирал руки политрук. – А каков немецкий гарнизон в Закатах?
– По данным, полученным от товарища Торопцева, немцев в селе около двух десятков, не более.
– Нет, временно придётся затаиться и лишь спустя какое-то время совершить нападение. Кстати, в Закатах действует ещё православная сволочь. Местный поп. Мне известно, что он пропагандирует покорность врагу, снабжает гитлеровцев продовольствием, которое собирает по всем окрестностям. В наших руках возмездие!
– Товарищ Невский, разрешите не согласиться. Отец Александр – хороший поп. Он не агитирует за немца. А к тому же он собирает продукты и одежду для расположенного неподалёку отсюда в Сырой низине концлагеря. Спасает наших военнопленных.
– Что же тут похвального! – возмутился Невский. – Сдавшиеся в плен – те же предатели. У советского правительства и коммунистической партии на сей счёт твёрдая позиция. Никакой пощады тем, кто оказался в плену у фашистов! Что за мягкотелость поведения, товарищ Луготинцев!
– Я, товарищ Невский, сам отступал в сорок первом и сам мог оказаться в этом концлагере, – сурово ответил Лёшка.
– Вот тогда бы и я разговаривал с вами по-другому, – не менее жёстко произнёс Наум Невский. – Не как с соратником, а как с предателем Родины. А с предателями Родины у меня разговор короткий. Понятно?
– Не совсем.
– Я спрашиваю, понятно?