63
Очень милые сердцу дети оказались эти беженцы. В праздник Успения отец Александр крестил их. Людочка тихая, молчаливая, всё время старалась помочь, подать, поднести. Выяснилось, что ей не восемь, а уже десять, и она немного отстала в развитии. А брат её, напротив, смышлёный и разговорчивый. В один из первых вечеров рассказывал:
– Однажды идём мы с папой по Невскому проспекту. А нам навстречу старенький священник. Меня только что приняли в пионеры, и я как крикну: "Поп! Поп!" А папа меня сильно одёрнул и говорит: "Иди проси прощения!" Я побежал за попом, свернул вместе с ним во двор. Бегу, а сам не знаю, как к нему обратиться. "Товарищ поп", что ли?.. Так и не стал. Вернулся к папе и соврал ему, что извинился. Теперь стыдно. Мы когда с Людой ходили по деревням, нам во многих домах не подавали. Однажды три дня были совсем не евши… И я вдруг решил попробовать… ну, это… помолиться. Подходим к какому-то дому, и я говорю: "Господи, помоги!" И нам дали большой кусок хлеба. И даже молока. А когда к вам пришли, я даже вспомнил, как наша бабушка крестилась, перекрестился и Люде показал, как надо. И вот нам такое счастье!
– А заодно, Виктор, ты сейчас и впервые предо мной исповедался, – сказал отец Александр. – Про то, как наврал отцу. Храни тебя Бог. Завтра первый день учёбы в школе. Встанем пораньше, исповедаетесь мне по-настоящему, я вас причащу и благословлю на добрую учёбу. И ты, Миша, и ты, Саша, и ты, Муха.
– Батюшка, ну что ты её Мухой дразнишь, – возмутилась Алевтина Андреевна, – девушка уже в десятый класс пойдёт, скоро и замуж запросится, а ты всё Муха да Муха. Правда, Ева?
– А мне нравится, – улыбнулась Ева. – Я уже привыкла быть Мухой. Мухи шустрые. К тому же в отличие от людей умеют летать. Вот мы лучше их, а летать не можем.
– А я говорю, нет такого православного имени Муха! – топнула ногой матушка.
64
В казни отца Владимира в селе Знаменском действительно участвовал Луготинцев.
Поп выдал немцам трёх партизан, их арестовали и повесили на окраине села лицом к лесу. На груди висели щиты, надписи на которых составлялись в угрожающую фразу:
ПАРТИЗАНЫ! ТАК БУДЕТ С КАЖДЫМ ИЗ ВАС!
Отец Владимир старался один не ходить, и его пришлось долго выслеживать. Наконец, Луготинцев, Табак, Муркин и Клещёв поймали его. Оттащили в лес. Алексею было любопытно, все ли попы такие смелые, как их закатовский батёк Александр? Оказалось, закатовцам было чем гордиться. Знаменский поп со своим страхом справиться не сумел: его трясло, весь покрылся потом. Но пытался поначалу проявить свой поповский гонор:
– Вас покарает Бог! Вас всех перевешают!
А как зачитали приговор, сила духа оставила его. Лицо перекосилось, он запричитал:
– Братцы! Так нельзя! Убийство!.. Не убивайте! Ибо сказано: "Не убий!"
– Молись, иуда! – брезгливо произнёс Сашка Табак.
– Почему иуда? Братцы! Не убивайте! Ну, прошу же вас! Я за Сталина! Я отслужу вам! Я вас буду прятать!..
– Молись, сказано! – крикнул на него Луготинцев.
– Господи… Господи… Госссподи… – только и мог пробормотать отец Владимир, пытаясь осенить себя крестным знамением, но рука тряслась и не слушалась.
Патронов на него не тратили. Обошлись штыками. Клещёв орудовал широким немецким тесаком, резал крест-накрест, а когда уходили, снял с убитого наперсный крест и всунул тому в раскрытый окровавленный рот.
– Это зачем ты сделал? – спросил его Алексей, когда они уже шли по лесу.
– А тебе что, Луготинец? Не нравится? – злобно засопел Клещёв. – Может, ты у нас в боженьку веришь? А то смотрите! Увижу на ком, что крест носит, лично кокну и тоже в рот засуну.
– Да ладно тебе! Тоже мне, основатель атеистского партизанского движения! – засмеялся Игорь Муркин.
– А у меня в семье все верующие были, – угрюмо сказал Табак.
– Мои тоже отец и мать стали в церковь ходить, – добавил Лёшка. – К попу Александру.
65
Фёдор и Надежда Луготинцевы порадовали отца Александра – они стали ходить в храм. Правда, пока ещё не исповедовались и не причащались, а лишь ставили свечи и подавали записки о здравии и упокоении. Началось это вскоре после памятной встречи закатовского батюшки с их сыном. А вскоре и сам он, их сын, явился к отцу Александру и встал в общую очередь на исповедь…
Произошло это осенью. Хорошего в те дни было мало. Немецкое радио на русском языке вещало о том, что войска вермахта, овладев Сталинградом, Кубанью и Ставропольем, продолжают наступать по берегам Волги и предгорьям Кавказа. Комендант лагеря в Сырой низине Шмутц поставил условие: отныне узники будут получать обед только раз в неделю, а второй обед станет поступать в пользу немецких и кавказских солдат. Отец Александр горевал, но в то же время понимал: это знак того, что дела у немцев снова ухудшились…
Некоторые из кавказцев, правда, выглядели совсем не похожими на горцев. И разговаривали между собой вполне по-русски. И выяснилось: русские. Из толстовских поселений на Кавказе.
– А как же непротивление злу насилием? – со смехом спрашивал их отец Александр.
На это они застенчиво отводили глаза.
Кавказцы под руководством немцев прочесали все окрестные леса, и теперь на полуострове между Псковским озером и Чудским партизан не стало. За такой подвиг абреков с почестями тоже отправили на фронт…
66
В разгар осени, воскресным днём, во время богослужения отец Александр вздрогнул, увидев своего личного убийцу среди пришедших к исповеди. С чем он явился на сей раз? Батюшка старался не думать о нём, исповедуя других. Наконец Алексей подошёл к разножке, на которой лежали крест и Евангелие.
– Неслучайно сегодня мы празднуем икону "Всех скорбящих радость". Вот и Алексей явился. Молодец! Твои-то родители ходят, а до сих пор ни разу не исповедались. А ты раньше них. Ну, с чем пришёл?
– Хочу, чтоб ты снова так меня перекрестил, как в прошлый раз, – угрюмо промолвил Луготинцев.
– Но для этого надо исповедаться. Крест на тебе есть?
– Нету.
– Ну вот. А ведь есть даже выражение: "Креста на тебе нет!" Это когда человек на всякое плохое дело способен. После исповеди возьмёшь у матушки Алевтины крестик и наденешь себе на шею. А теперь говори, какие твои были грехи с тех пор, как мы с тобой не виделись?
– Грехи.
– Так. Ну, грехи. Так какие же? Что молчишь?
– Не знаю, как сказать.
– Я помогу. Начнём с десяти заповедей. Иисус Христос прямо говорит: "Если хочешь войти в жизнь вечную, соблюди заповеди". Итак, первая заповедь: "Аз есмь Господь Бог твой; да не будут тебе боги иные, кроме Меня". За ней вторая: "Не сотвори себе кумира и всякого подобия, елика на небеси горе, и елика на земли низу, и елика в водах под землею; да не поклонишася им и не послужишь им". А ведь ты, раб Божий Алексей, забыл о Боге, поклонялся земным кумирам, Кирову, Ленину… Больше надеялся на людей, а не на Бога. Правда, с оружием в руках воевал с поработителями земли Русской – за это тебе сии грехи спишутся. Третья заповедь: "Не приемли имене Господа Бога твоего всуе". Это ты вряд ли нарушал. Четвёртая заповедь: "Помни день субботний, еже святити его: шесть дней делай, и сотвориши в них вся дела твоя, в день же седьмый, суббота, Господу Богу твоему". Это значит, что надо было в храм ходить, а ты только сейчас понял, что такое храм. Но и то слава Богу! Пятая заповедь гласит: "Чти отца твоего и матерь твою, да благо ти будет, и да долголетен будешь на земли". Я говорил с твоими родителями, они хорошо о тебе отзываются. Только сокрушаются, что не хочешь забыть свою невесту и не ищешь другую. Но да ладно, это твоё дело. Шестая же заповедь гласит кратко: "Не убий".
При этом Алексей вздрогнул и слегка отшатнулся. Священник понял, что наступил страшный миг.
– Убивал, – тихо произнёс Алексей.
– Захватчиков, – приблизившись к нему, зашептал батюшка, – врагов России, так туда им и дорога. Благословляю тебя и впредь сражаться с ними.
– Не только, – сказал Алексей. – Участвовал в казни священника Владимира в селе Знаменском.
Отец Александр оледенел. Хотел что-либо сказать и не мог… Они так и стояли молча некоторое время оба. Первым заговорил священник:
– Я знаю, он искренне служил немцам. Но убийство остаётся убийством. Тем паче – священника. Пусть Господь рассудит.
Он хотел уж было накрыть голову грешника епитрахилью, как вдруг тот вымолвил нечто ещё более страшное:
– Я убил Таисию Медведеву.
Отец Александр запнулся, растерянно прошептал едва слышно:
– Как же это?..
– Она ехала с немцами на мотоцикле. Я же говорил тебе, как возненавидел тебя. А заодно и всех, кто при тебе.
– Господи Боже, – закачался из стороны в сторону отец Александр. – Каешься ли ты?
– Не знаю… Мне жалко её.
– Да это тебя, дурака, жалко! – воскликнул отец Александр, но тотчас снова заговорил вполголоса: – Ведь ты не её убил, а себя!
– Как это?
– А так! Её душа вознеслась в рай. А твоя погибла в тот самый миг, как ты совершил злодеяние.
– Как погибла?
– Думаешь, ты живой? Да ты мертвее мёртвого! Душа твоя аду теперь приговорена. А ад – это гибель. Вечная гибель! Становись сейчас же на колени и говори: "Всем сердцем раскаиваюсь в смертном грехе!"
И Луготинцев, сам от себя не ожидая, встал на колени и повторил слово в слово:
– Всем сердцем раскаиваюсь в смертном грехе!
Батюшке было плохо. Он, не чуя рук и ног, покрыл грешника епитрахилью и с огромным усилием произнёс отпущение грехов. Перекрестил голову убийцы, покрытую епитрахилью, да так, что пальцы сильно ударяли по этой голове.
– Встань, целуй Евангелие и крест. Иди. Приходи ещё…