– Но судьбу еще можно исправить.
– Вот мы и хотим исправить, – зло крикнул Каверин, – самолет, и никаких гвоздей! И уходите отсюда, капитан, от греха подальше уходите, не злите меня. Вы здесь, может быть, единственный, в кого мне всадить пулю не хочется, кто мне ничего плохого не сделал.
– А ты мне – сделал, Каверин. Из-за тебя всех спецназовцев ГРУ станут называть мерзавцами и отморозками. Вот один генерал из ФСБ уже приехал, нотации мне взялся читать, словно больше меня понимает. А мне и ответить нечего, потому как прав он. Не эфэсбэшники омоновцев постреляли, а мои ребята. Я же вас учил, воспитывал…
– Да, капитан, правду говорите. Вы с нами из одного котелка жрали, из одного стакана пили, и никогда, видит бог, нас не обижали. Так что на вас лично мы обиду не держим.
– Мне уже предлагали принести для вас отравленной водки.
– Ну и что? – засмеялся в глубине гаража Андрей Сизов. – Мы бы выпили. Может быть, так оно было бы спокойнее.
– Сдохли бы прямо с гранатами в руках, – добавил Забродов. – Ладно, мужики, открывайте дверь, я должен убедиться, что с детьми все в порядке.
– Посмотрите в щель, капитан, вон они – все в машине. Детей, как вы нас учили, не обижали, в машине закрыли, они там и сидят.
– Одному же стало плохо.
– Это у него от страха, – сказал Витек. – Мы его выпустили.
– Правильно сделали. Хорошо бы было, чтобы вы и остальных выпустили.
Незаметно Забродов взглянул на часы. Время ультиматума уже истекло, он десять минут говорил сверх положенного, а двое в гараже не замечали этого. Но Илларион понимал, они спохватятся, долго так продолжаться не может. Он понимал и другое, будь у него сейчас пистолет, он бы без труда смог застрелить их.
Но в гараж все равно не залез бы, да и гранаты в руках у обоих. Так что подобный вариант отпадал напрочь.
Оставалось лишь одно – уговорить.
И тогда он сказал самое главное:
– Мужики, давайте по честному. Ведь вас могли убить двадцать раз в Чечне, десять раз в Таджикистане и в других местах – много-много раз. Так что умереть вы могли месяц назад или год назад. Но пока вы живы, и то, что вы живы, считайте, везение.
– Нас расстреляют? – спросил Андрей Сизов с нервным смешком.
– Смертную казнь отменили, вы что, не знали?
– Нет, – честно признался Витек.
– Президент своим указом отменил, иначе в Совет Европы Россию бы не приняли. Так что расстрелять вас не расстреляют, дадут пожизненный срок. Или ГРУ постарается, чтобы вас упекли в «дурку», если хотите, можете стать сумасшедшими, хоть сейчас заявление пишите.
Андрей подошел к самой щели, уже не прячась от Забродова.
– Херню городишь, капитан, я под дурака косить не собираюсь. Сдаваться не умею.
– Мужики, вам уже не жить. Так что сдавайтесь, а детей отпустите.
– Чему-чему, капитан, а сдаваться вы нас не учили, не умеем, – рассмеялся Каверин.
– Всегда чему-нибудь приходится учиться, а если проиграл, то уж не плачь и не сучи ножками, Андрей.
Как-никак, не в Брестской крепости сидите, в гараже не станете на стенах писать «Умрем, но не сдаемся!», глупо получится, пошло.
– А что делать? – уже дрогнувшим голосом спросил Андрей.
– Да заткнись ты! – крикнул на него Каверин. – Не понимаешь, он же зубы заговаривает.
– Подожди, Витя.
– Они, наверное, уже гараж окружили.
– А что толку? Хоть десять раз его могут окружить, хоть бетонный колпак пусть строят, нам-то все равно, граната в руке, бензин здесь…
– И дети здесь, – зло пробурчал Забродов.
– Попадись нам под руку автобус с омоновцами, мы бы в заложники взяли их. Но с детьми спокойнее, они-то драться не лезут, да им все это и интересно, – уже нервно скрежеща зубами, смеялся Каверин.
Забродов стоял и смотрел в щель. Андрей, даже не посоветовавшись с Витьком, ударом ноги вышиб брус.