- Еще бы. Выпьем за это. И они уютно, тайно-духовно, по-дружески выпили, закусив красной рыбой.
- Слушай, Вадим, смешно не разделять твое недоверие ко всему официальному в искусстве. В конце концов и Пушкин, и Достоевский были маргиналами, но их столетиями знают миллионы.
- Конечно, Филипп. Ведь мы за годы совдепа привыкли к тому, что так называемое неофициальное искусство - и есть главное.
- Тогда душил идеологический деспотизм, сейчас - коммерция. Но коммерция, между прочим, тоже идеология, и не менее страшная. Удав сменил кожу, везде, во всем мире…
- Более страшная, Филипп.
- Но в ней есть дыры, изгибы, возможности… Она не так тотальна, как та. Удав этот с психозом…
- Я не согласен, Филипп. И вот почему. Старый удав вызывал сопротивление и, следовательно, духовный порыв. Современный удав действует иначе; коммерциализация ведет к отупению, к подмене ценностей, к деградации, она нацелена на саму основу, на дух, та же была опасна по-другому: своим социальным давлением. Это разные вещи.
- Может быть. Но я хочу сказать об ином…
В это время вошла сотрудница галереи и заявила:
- Звонок из Парижа.
Пашков исчез на несколько минут. Когда вернулся, Вадим поинтересовался: "Кто?"
- Из галереи.
- О чем ты хотел сказать?
- Вадим, ты ведь знаешь, есть люди нашего плана, причем и в литературе, и в живописи. Они в принципе отвергают любой социум и не хотят иметь с ним ничего общего…
- Ну, уж не так много…
- Но они самые интересные, самые потаенные, адепты Гогена, Цветаевой: на этот мир - один ответ - отказ…
- И что?
- Я считаю такой подход в корне неверным. Время отшельнического подвига прошло. Надо умудриться быть в социуме - и сохранить себя. Быть и отстраненным, и включенным одновременно.
- Не всякий способен на такое… Ты вот можешь.
- Духовность и самые необычные качества людей должны проявиться в социуме, так сказать в официальном искусстве, такова наша российская традиция и в этом ее мистическая мощь…
- А государство?
- Конечно, государство любит усредненное, так спокойнее. Но со временем оно поднимает на щит и каторжанина Достоевского, и Лермонтова, и так далее, чтобы, к примеру, показать, что народ, который дал столько гениев, не может погибнуть…
- Это нормально, потому что парадоксально. Так и надо. Сначала - петля, а потом… светоносец.
Филипп развел руками и чуть не поперхнулся,
- Повешенный светоносец… хорошо… Такого сейчас как раз не надо. Водолей - другой символ, это - не знак индивидуального мученичества, не знак такой жертвы. Спокойней надо, спокойней.
- Трудно. Легче сидеть в пещере и там видеть небо, чем в социуме узреть хотя бы клочок его.
- Трудно, но можно… Здесь подвиг новой эры, можно сказать…
- В принципе, почему нет?!! - вздохнул Вадим, - выпьем за это. Пусть ненавидит нас дьявол.
- Оставим его в покое, чтобы он оставил нас… Конкретно: ты сам скоро, после выставки в Вене и в Питере, будешь в таком же положении, как и я. Я уверен в этом. Пусть нас будет больше не в келье, но в мире.
За все такое дело они смиренно, но с огоньком выпили по рюмке золотого крепкого напитка.
- Если миссия искусства - преодоление смерти, то выпьем за смерть - это достойный противник. Сильных врагов надо уважать.
И они выпили за смерть, не смущаясь ее любовного оскала.
- Филипп, - после такого тоста начал Вадим, - ты же знаешь Алёну и ее живопись.
- Не очень по мне, но порой ахнуть приходится. С богами в голове девочка.
- Вот именно. Ее бы продвинуть, если уж следовать твоей идее…
- А она согласна? Женщины бывают самые неконформистки - ни с того, ни с сего.
- Твоя идея не имеет ничего общего с конформизмом.
- Вадим, ее пробить будет гораздо сложнее, чем тебя. Ты понимаешь почему…
Вадим тут же прервал:
- Не надо! Все ясно.
- Здесь нужно тянуть постепенно, продуманно. Ты сам, Вадим, сумел что-нибудь сделать для нее?
- А как же? В данный сюрреальный момент три ее картины находятся в весьма продвинутой галерее. Мне удалось это неделю назад.
- Не проста она, ой не проста, - Филипп покачал головой.
- С ней и не в живописи, а в яви можно далеко подзалететь… и свалиться в туман…
- Такой и надо быть, - голос у Вадима дрогнул.
- Скоро соберемся у меня, - решил Филипп.
Далее разговор особо не углублялся.
- Я тоже ухожу и подброшу тебя домой, - сказал Филипп, - хотя я знаю, ты не любишь авто.
По дороге они чуть не раздавили котенка, но Филипп успел вовремя и безопасно тормознуть.
глава 13
Внезапно, через два дня Филипп позвонил Вадиму:
- У меня есть новости. Тем более хотели собраться. Захвати свою небесную команду, завтра в четыре часа у меня. Сможешь?..
В четыре часа дня Вадим вместе с Лерой и Алёной прибыли к Пашкову. Лёня опять категорически отказался.
"Он все больше отходит… Отходит в никуда", - раздумывала Лера, пока добирались до Филиппа.
В гостиной они объединились за круглым столом и легким вином.
Лера, взвинченная, нездешне ласково на этот раз посматривала на Алёну. Думала: "Не сойдет ли она с ума от любви и жалости к себе".
Но Алёна сидела отстраненно, а во взгляде светилась еле уловимая нежность.
Филипп вдруг довольно мрачно объявил:
- Есть след к Аким Иванычу. Знаешь, у кого я был, Вадим?
И он назвал фамилию.
- Ого! - карие глаза Вадима блеснули.
- Даже не верится, - возбудилась Алёна. - Это же человек-легенда. И причем тайная…
- Для кого тайная, для кого - нет, - вставила Лера, доверчиво улыбнувшись Алёне.
- Так или иначе, но я у него был, - подтвердил Филипп, всего на одну минуту обидевшись. - Его растрогала вся эта история, которую он выслушал за пивом, но с большим интересом. Никакого Аким Иваныча он не знает, но запашок есть: он припомнил, что год назад мелькнул некий Родион, а потом как бы исчез.
- Как бы исчез? - усмехнулся Вадим. - Ну и что?
- А то, что исчезнувший Родион упоминал это имя: Аким Иваныч. Раза два.
- Ну, мы далеко продвинулись, - по-своему усмехнулась Лера и отхлебнула винца. - В каком контексте?
- А в том контексте, что, по Родиону, Аким Иваныч - внезапно свалившийся на род человеческий абсолютно новый человек со сверхъестественными способностями. Более того, с неведомыми прозрениями. Но для рода человеческого в его настоящем виде неподходящ.
- Надо думать, - брякнул Вадим.
- Разговор об Аким Иваныче прозвучал всего один раз и то мимолетно, ибо Родиона в силу его собственной мимолетности никто не принял всерьез. И он сам говорил об этом в форме шутки, но пугливо оглядываясь по сторонам и особенно в окна.
- И где сейчас Родион? - Лера явно насторожилась.
- Нигде, - умиленно усмехнулся Филипп. - Некий молодой человек впопыхах записал его адрес. Молодого человека найдут, и адрес тогда будет у нас.
- Впечатляющая картина. Он сам рассказал тебе так подробно, Филипп? - спросил Вадим, наливая себе вина.
- Он сам. И он заинтересовался сам.
- Насчет души, которой нет места во Вселенной, тоже?
- Да. Он высказался, что, несмотря на полный абсурд и парадокс такой ситуации, она возможна…
После таких слов все как-то притихли. Алёна невольно погладила свои пальчики. Уж слишком тяжел был авторитет этого мэтра в обществе, где никаких авторитетов особо не признавали. Тишина была скорее не внешняя, а внутренняя.
И ее прервал крик Жени, хозяйки дома. Она вошла в гостиную, ведя за руку семилетнюю свою дочку, Ирочку.
- Что, опять? - спросил Филипп.
- Да. Нашей дочкой надо заняться всерьез, Филипп, - заявила Женя. - Но сейчас я забираю ее на дачу, как договорились…
Ирочка улыбнулась в пустоту…
Когда дочь увели, Филипп не засекретил историю.
- И смешно, и странно, черт возьми… Когда дочь кушает ну, например, свою кашу по утрам, то вдруг замирает, произносит: "какой ужас", кладет ложку и долго потом не ест. Такое повторяется довольно часто в последнее время. Я ее спрашиваю: каша или там котлеты не вкусные? Нет, все ей вкусно. И вдруг: "какой ужас!"
- Филипп, она еще, может быть, не привыкла к своему телу, оно ей видится чужим, кастрюля какая-то, в которой что-то булькает, варится, - и мы живем в этой кастрюле… Она недавно сюда пришла, и такое может быть у особо чутких, шок от жизни в теле - больше ничего, - закончила Лера.
- Это мы так думаем, взрослые, - прервал Вадим. - А что на самом деле - дети отделены от нас прозрачной, но стеной… Это другие существа. По своему сыну знаю, - добавил он, бросив слегка тревожный взгляд на Алёну. (Вадим год назад развелся со своей женой.)
- Нет, когда ребенок смотрит в кашу и говорит "о, ужас!" - это серьезно. Это уже метафизика, - защитила себя Алёна.
- Ладно, я разберусь, - прервал Филипп. - Не такие проблемы решал…
- Жить, жить, жить, - вскрикнула Лера, откинувшись к спинке кресла.
- Что с тобой? - испугалась Алёна.
- Да, ничего. Нервное. Могу сказать: вчера звонила Инна и сказала, что та самая гадалка, которая нашла ботинок и штаны Володи, заявила, что почку Владимира пересадили какому-то хворому миллионерчику из далекого зарубежья. Более точно она не знает… Скорее всего, сама боится.
Наступило молчание.
- Раз она не ошиблась в тех предметах, вероятно, и здесь все верно, - добавила в тишине Лера.
- Но если нашли штаны и ботинок, вероятно, он сопротивлялся, - растерянно сказал Филипп, не особо знавший все детали.