Уволили Мишку по статье. Он не ходил на работу месяца два, потом пришёл поддатый, глаза его сияли от счастья:
– Петросей, а сына моего Мишку за грабёж посадили!
– А сколько сыну лет?
– Пятнадцать!
– А ты-то что такой довольный?
– Так алименты платить теперь не надо, и работать тоже. Буду только рыбу ловить!
Я с ним проловил ещё пару лет. А через полгода после моего отъезда в Нью-Йорк Мишку насмерть упоили армянские беженцы, дабы завладеть его квартирой в Раменском, неподалёку от платформы "47-й километр".
Абузина
А вот с Колей Берковским нас связывала крепкая дружба на почве бывшего алкоголизма, охоты и рыбалки, а годами позже – и прелюбодеяния с Галкой Абузиной, подругой Марины, очень доброй пьющей женщиной, которая давала всем, а нам с Коляном – сразу обоим. Впервые мы на пару с ним огуляли Галку в моей быковской квартире.
До этого ни я, ни он участия в групповухе с ней не принимали. Просто Берковский трахал Абузину раньше, а я позже, но по отдельности. А тут мы не были уверены на сто процентов, подпишется ли она на такой секс. Затарились водкой и закуской, входную дверь оставили приоткрытой – Галка вот-вот подойдет. Я и говорю:
– Николай, я вот чего думаю: чтобы промашки не было, давай софу застелем, разденемся и ляжем. Она придёт, увидит двух голых мужиков – и куда ей деваться? К нам в постельку и нырнёт!
Лежим мы под одеялом, ждём, когда предмет вожделения появится, смотрим друг на друга, серьёзные такие, – и тут Колян как заржёт:
– Петруха, прикинь, если вместо Галки сейчас Марина заскочит и увидит нас голых в постели? Интересно, что хуже: если б Маринка нас с тобой в койке застукала или уже втроём, с Галкой?
Секс на троих, он же "а ля труа", как его называют в народе, имеет свои неоценимые преимущества.
Во-первых, вдвое увеличиваются шансы оставить партнёршу удовлетворённой, что для нас с Коляном было делом чести.
Во-вторых, можно наблюдать совокупление, да и оральный секс, вживую, а не по видаку. Видак к тому времени всем уже наскучил, хотя, надо признаться, когда я в первый раз увидел запись порнухи на квартире моего хорошего друга Юрия Юрьевича, меня так сильно пробило, что я впал в сексуальный ступор и чуть не потерял сознание от желания ебаться. Маринка хоть и присутствовала при просмотре видео, но уединиться нам было негде, квартира-то однокомнатная – и я медленно побрёл в совмещённый санузел подрочить. Зато потом, ночью, я радостно трахал Марину под свирепый храп хозяина жилища.
Да, и о третьем преимуществе. Чувство вины из-за измены супруге тоже как бы уменьшается вдвое – нет никаких многозначительных взглядов, задушевных разговоров, букетов и признаний в вечной любви… Зато есть бутылка водки для Галки, колбаса, солёные огурцы и хлеб на всех, а потом продолжительный секс с обострённым оргазмом и глубокое физиологическое удовлетворение. А в итоге – повышенный интерес к жене, что очень способствует счастливой семейной жизни.
Измена
А жили мы с Маринкой счастливо… Я, правда, несколько раз уличал её в неверности. Первый случай я воспринял очень болезненно. В лесочке, недалеко от зверофермы посёлка Родники, в середине мая восемьдесят второго, мы небольшой компанией – человек семь – отмечали годовщину свадьбы Маринкиной подруги Ланки. Мясца пожарили, водочки попили, запьянели, и по дороге домой Марина начала скандалить без всякого повода. Мы поругались, и я с полпути свернул к бывшему сослуживцу по НИИПЗК Владу Губскому. С ним мы добавили малость, работу вспомнили, знакомых общих. Часа два просидели.
К полуночи пошёл я на Северную, но Марины дома не оказалось. До рассвета просидел на лавочке у подъезда – ключ от квартиры она мне ещё не давала – и пошёл спать к Танюше. По пути заглянул к Ланке. Та через дверь заспанным голосом сообщила, что Маринку не видела со вчерашнего вечера.
Около десяти утра в окно террасы постучал Витька Егорочкин – Марина сгоняла за ним в Быково. Он вызвал меня на улицу, где "пропащая" и ждала меня. Смотрела на меня виновато, её сильно колотило.
– Петь, пойдём домой…
– Где ты ночью была?
– Я потом расскажу, пойдём…
На ней была тоненькая маечка и джинсовая юбка.
– Марин, а где твоя куртка?
– Да чёрт с ней, с курткой, пошли. Витька пива купил, в машине оно!
Похмелиться мне хотелось, да и интересно было, что же случилось этой ночью. Через пять минут Витя привёз нас на Северную. Сам пить не стал – за рулём. Да и пива не любил – признавал только водку или самогонку собственного приготовления. Но главная причина отказа крылась в том, что был он запойным. А запой всегда начинался с четырёх бутылок водки в первый день и заканчивался сорока миллилитрами самогонки в последний, сороковой.
Такая напасть случалась с ним каждые полгода, поэтому постоянной работы он не имел – приходилось подхалтуривать частным путём: кому колодец на участке забьёт, кому батареи в доме навесит, кому аккумулятор для машины электролитом зальёт… Закончил он Мориса Тореза, но по-английски говорил очень плохо, зато всё понимал. Прекрасно играл на шестиструнной гитаре, даже "Воспоминания об Альгамбре" Франсиско Тарреги, но вот петь совсем не умел.
Петька Ложкин и Таррега
Кстати, о Тарреге… Был у Вити интересный друг – Петька Ложкин, который к двадцати шести годам окончательно спился. В результате его хватил инсульт, и он трое суток в одиночестве пролежал у кровати, где его случайно и нашёл брательник, заехав в гости. Ложкина даже "скорая" не хотела в больницу везти – мол, сдохнет по дороге, а нам потом отчитывайся за жмура. Это они так брату родному заявили. Тот им денег дал, расписался, что предупреждён о последствиях, и Петьку увезли. В больнице он оклемался, а потом бросил пить и стал работать сторожем. Я даже деньги у него как-то занимал – Маринке на югославские сапоги.
Ложкин очень любил классическую гитару, неплохо играл на шестиструнке и слух имел абсолютный. Но последствия паралича сказались на его здоровье, правая рука не слушалась, и играть быстрыми переборами Петька уже не мог. В основном он наслаждался игрой Вити Егорочкина.
Однажды Витёк достал где-то четыре билета на концерт известного испанского гитариста в зал Чайковского. Денег у него никогда не водилось – как ему удалось эти билеты раздобыть, до сих пор остаётся загадкой для меня.
На концерт мы пошли вчетвером – Витя, Петька, Марина и я. Народу набилось – полный зал! Люди, окружавшие нас, были хорошо одеты. Мужики все с бородками и в очках, а дамочки – в бусах и с начесами на голове.
Я не был фанатом гитарной музыки, она мне просто нравилась. Марина же явно скучала, зато друзья мои сидели завороженные, с упоением отдаваясь звукам нейлоновых струн. Но если посмотреть со стороны на их одежду и затрапезный облик, то создавалось впечатление, что два не совсем трезвых плотника днем ремонтировали кресла в партере и после работы по какой-то причине задержались там.
Акустика казалась мне сверхъестественной – человека, игравшего на гитаре без микрофона, могли отчетливо слышать сотни людей из любой точки зала.
В самый разгар концерта я чуть было не упал под кресло от ужаса и стыда: в то время когда интеллигентная публика внимала знаменитому испанцу, Ложкин, сидевший слева от меня, попытался шепнуть на ухо Витьке: "Ёб твою мать, у него же пятая не строит!" Шёпота не получилось – благодаря этой самой акустике над рядами пронёсся явно бухой голос. Тут надо сказать, что дикция у Ложкина была, как у Леонида Ильича Брежнева в старческие годы, – говорил он так, будто хорошо вмазал и ещё не успел протрезветь.
Петькино замечание по поводу расстроенной гитары музыканта услышали все в зале. Те, кто сидел перед нами, повернулись, осуждающе глядя на нас. Я глупо им улыбался, толкая Ложкина локтем в бок, чтобы он еще чего-нибудь не ляпнул.
Марина заявила мне потом, что на концерты с Витькой больше не пойдёт. А Петька Ложкин через два года начал потихоньку выпивать, затем продал за двести баксов свою комнату в коммуналке. После видели, как он побирался в электричках, затем совсем пропал.
Так вот… Привёз нас с Мариной Витька во двор на своём горбатом "запоре" и домой в Быково укатил. Мы поднялись в квартиру. Я спросил:
– Ну, так куда ты пропала?
– Я у Ланки ночевала, пьяная…
– Не ври, тебя там не было. Я и к тёще заходил…
С тёщей я её опередил, чтобы не услышать очередную ложь.
– Ну что ты молчишь? Где твоя куртка?
Марина расплакалась и стала просить прощения. Сказала, что ночью, возвращаясь с шашлыков, остановила машину, чтобы доехать до дому. А шофёр увез её в Родниковские гаражи и там трахал до утра. С рассветом Маринку доставили домой, а куртку она в гараже забыла…
Я, даже не похмелившись, молча собрал рюкзак и уехал в Агашкино, на базу к Серёге-егерю. Он удивился моему приезду – охотничий сезон уже прошёл. Я сказал, что хочу половить рыбу на лесном озере и мне нужна палатка. Он ещё больше удивился, но палатку принёс, и ещё дал хлеба, сала, чая и сахара.
Три дня жил я в лесу, ходил по завалам и чащобам, пытаясь вытряхнуть из себя гадкое чувство. Это была жгучая смесь ревности с липким чувством опустошённости, будто тебя кинул на все бабки лучший друг. Но на четвёртый день я всё-таки решил вернуться к Марине – раз уж засунули, ходи не ходи по лесу – назад не вытащишь…
Правда, с годами тяжкое чувство ревности притупилось, а отношения переросли в любовно-семейные. Она стала Главным Человеком моей жизни, я даже про себя сокращённо называл её так: ГЧмже. Марина была мне дороже отца, матери и сына, за неё я мог умереть, не думая ни секунды, несмотря на подъёбки относительно размеров моего члена.