* * *
Хахаль старушенции, наверное, пил деревенскую самогонку, которая его доконала. Видел я пару раз, как на селе самогон в кастрюлях варят. Мутный, с резким сивушным запахом продукт получается.
Странно, но в больнице о спиртном совсем не думается. Еды приносят, чтобы только не умереть, всё обезжиренное и в мизерных количествах. И добавки не дают. Остаётся только мечтать о выписке и вспоминать свою неуёмную молодость.
Припрятанная самогонка
Ты помнишь, как это впервые случилось с тобой?
Я – да.
Мне семнадцать лет, иду по площади у станции Быково, смотрю – трое пацанов одного цеплять начинают. Кто толкнёт сзади, кто обругает, кто подзатыльник отвесит.
– Слышь, ребят, вы чего к нему доебались?
А они, кажись, моложе меня всего на год, но рожи злые и наглые:
– Да он нам деньги должен и не отдаёт…
Спрашиваю у мальца:
– Должен?
– Нет! Двадцать копеек просят, а где я их возьму?
Парнишка был плохо одетый, неухоженный, с редкими немытыми волосами и тоскливым, затравленным взглядом, как у зеков.
– Ты что, из быковского детдома?
– Не, на Полевой живу, у "Трёх ступенек".
Под левым глазом подростка темнел недельной давности синяк. Мне почему-то стало жалко его.
– Ребят, вы портовские? – вроде видел их как-то вечером в кафе аэропорта.
– Ага…
– Гошку знаете?
– Знаем, ну и чё?
– Давайте бормотухи выпьем. Я угощаю. А малой пусть домой чешет.
– Нет, в магазин вместе пойдем. Красного купишь, вмажем – тогда и отпустим.
Зашли в гастроном. В очереди стоим, пацан ко мне жмётся, носом хлюпает.
– Во, "Хирсы" бери три бутылки, – предложил один из троицы, тот, что повыше.
– Тебя как зовут?
– Ну, Димка.
– А не много ли тебе, Димон, будет? Ты, кстати, Димона Поборцева знаешь? Сосед мой.
Услышав это, длинный насторожился. На миг глянул в мою сторону, но тут же справился с испугом:
– Да не ссы, не закосеем. Тебя ещё перепьём.
Это точно, скорее всего, перепьют. Но драться наверняка не полезут – кто ж потом с Поборцевым связываться захочет? А там хуй их знает, если бухнут…
Прошли недалеко в переулок, я встал на всякий случай спиной к деревянному глухому забору. Но опасения оказались напрасными – имена моих корешков, по-видимому, произвели впечатление. Собутыльники дружелюбно улыбались, приговаривая – да хуль ты, Петь… да хуйня это всё… да мужик, всё нормально…
Допив вино, они спросили, есть ли ещё деньги.
– Не, мужики, нет больше. Посуду сдайте, сигарет себе возьмёте… Ну, чего, малый, порулим к дому? Как тебя?
– Вовка.
– Ну, погнали, Вова. Щасливо вам, ребята.
Забрав бутылки, они вошли в магазин, а мы направились к Вовкиному дому, где находился гастроном "Три ступеньки". Это место мне было хорошо известно. Всё время по шоссе, да ещё мимо милиции, народу много. Правда, темнело уже, а впереди один переулок стрёмный.
Опа!!! Я оглянулся – пацаны быстро шли, попыхивая сигаретами, метрах в семидесяти от нас. "В аэропорт им в другую сторону, значит, пасут всё-таки", – прикинул я, ускоряя шаг.
– Знаешь, Вовка, давай-ка ловчее копытами шевели, а то не только тебе, но и мне сегодня пиздянок выпишут!
Мы проскочили переулок и выбежали на асфальтированную дорогу – там безопаснее, с работы люди возвращаются. Я ещё раз поглядел назад – расстояние катастрофически сокращалось. Подбежали к дому.
– Где твой подъезд?
– А вон сюда, налево…
Уже не оборачиваясь, летели по ступенькам вверх.
– Вовка, какой этаж?
– Третий.
– Звони.
– Звонок не работает.
– Стучи, блять!
На стук не сразу вышла женщина в застиранном халате, лет под сорок, да ещё, похоже, пьяная…
– Вовка, ты где шлялся? Ты когда со школы прийти должен?
– Мам! Меня там трое избить хотели, а Петя заступился. Они за нами бегут!
Женщина посмотрела вниз, потом на меня. Но всё-таки пригласила:
– Проходите…
Впустив нас в прихожую, она прикрыла дверь, потом ещё раз выглянула на лестницу и проговорила:
– Да нет там никого… На кухню идите. Сюда… я щас свет включу.
Но свет включать не стала. Прошла через тёмную кухню, отодвинула занавеску и поглядела в окно.
– Как тебя? Петя? Посмотри-ка, трое во дворе на лавочке курят. Они?
В темноте были видны только три блуждающих огонька от сигарет, но что-то не хотелось мне сразу на улицу возвращаться. И я уверенно произнес:
– Да, они.
Вовка тут же пожаловался:
– Мам, они уж сколько раз ко мне приставали! Дай десять копеек, дай двадцать копеек…
– А ты что, дурак, со школы домой не идёшь, бегаешь, как собака, по всему Быкову! Вот и ходишь с синяками, – заорала на Вовку мать, зажигая свет. – Давай, жри – и спать ложись, придурок!
Из проеденного жучками буфета женщина достала большую эмалированную миску, выдвинула снизу ящик, выхватила оттуда столовую ложку. На газовой плите стояли две алюминиевые кастрюли – одна побольше, другая поменьше. Из большой она ложкой выгребла остатки гречневой каши, а из маленькой налила кипячёного молока. Размешала и поставила миску на кухонный стол, покрытый старой клеёнкой. За столом на табуретке уже сидел Вовка, а я всё маячил у кухонной двери.
– Галя, – представилась женщина и протянула мне руку. Я робко пожал её. Ладонь показалась горячей, большой и натруженной.
– Петя, спасибо тебе, что моему обормоту помог. Ой, да что ты стоишь. Я тебе щас стул принесу.
Она повернулась и вышла из кухни. Я украдкой посмотрел вслед – её крупная жопа шевелила халат то вправо, то влево…
– Да не надо, тётя Галя, я скоро домой пойду.
– Какая я тебе тётя?
Она вынесла из комнаты деревянный стул с потёртым дерматиновым сиденьем.
– Садись. А ты, Вовка, поел – и марш в постель.
Вовка спрыгнул с табуретки и быстро направился в комнату, многозначительно подмигнув мне на прощанье.
– Иди уже, олух! Чтобы тут же заснул!
Женщина присела на табурет, закинув ногу на ногу. Ноги были полные, но сбитые, как и вся фигура моей новой знакомой – жирной её назвать язык не поворачивался.
– Так какая я тебе тётя? Мне всего-то тридцать семь… Вовка, спишь? Щас я дверь прикрою. Петь, ты выпить хочешь?
– Выпить хочу. Я только гречку не люблю.
Она развернулась ко мне задом, нагнулась и стала что-то искать на полу за буфетом. Глядя на её жопу, я со страхом и надеждой понял, что сегодня это случится…
Галя, покрутив задницей перед моими испуганными очами, извлекла из-за буфета бутылку самогона. Вместо пробки – кусок скрученной газеты. Гордо и бережно поставила поллитровку на стол и похвасталась:
– Вчера Васята принёс, от жены у меня прятал, обещал зайти сегодня. Но, кажись, не придёт. Нажрался где-нибудь.
А с меня уж и хмель недавний сошёл – и ребята малёк попугали, да и тётя Галя шороху навела.
– А закусить-то чем?
– Гречки не осталось, люби её, не люби… Хлеб чёрный и лук с солью.
– Можно…
Она подошла к побитой раковине, порылась в горе грязной посуды, вытащила два гранёных "булганинских" стакана, сполоснула их холодной водой и пододвинула один ко мне, а другой к себе. Тут же, на замусоленной клеёнке, нарезала хлеб, потом, почистив луковицу, поделила её на четыре части. Налила в стаканы самогонку и сказала:
– Я тебя поблагодарить хочу. Вовка хоть и дурак, а жалко… А ты заступился за него. Козлов этих не испугался… За тебя!
С трудом одолев полстакана вонючего и крепкого напитка, я хрустел четвертинкой луковицы и думал: ни хуя себе не испугался, да я в жизни так быстро не бегал!
Алкоголь из желудка стал проникать в кровь, и я уже спокойно наблюдал, как Галя, будто невзначай задрав повыше халат, демонстрирует фрагменты трусов – белых, с синими цветочками. После второй дозы я уже не закусывал, только курил "Дымок", с трудом попадая сигаретой в банку из-под килек вместо пепельницы.
– Ты, Петя, всю клеёнку так прожжёшь! – попеняла мне Галя. Подошла сзади, подхватила меня под мышки, приподняла и прижала к груди. Неизведанный жар обдал моё тело, и, кажется, я начал трезветь. Потом она опять усадила меня на стул, допила остатки сивухи и сказала:
– Закосел ты сильно, пойду на полу тебе постелю.
Минут через пять вернулась. Я встал и, шатаясь, приблизился к ней. Одной рукой Галя волочила за собой стул, а другой подхватила меня. Так в комнату и прошли. Слева на диване тихо посапывал Вовка, а справа стояла её кровать, но без матраса и подушек – всё валялось на полу.
– Петя, на стул одежду вешай, я сейчас.
Она вышла. Я разделся, лёг, натянул на себя одеяло. От постельного белья несло кислятиной. Лучше б она вообще ко мне не ложилась… может, на своей кровати спать будет?
Но Галя быстро вернулась, уже раздетая, залезла под одеяло и, властно притянув меня к себе, зашептала:
– Ты что, боишься?.. У тебя не было никого?.. Не бойся…
Её горячая рука, ласкавшая мой живот, скользнула ниже…
– Иди сюда… Так… Хорошо тебе? Ну вот… вот… так… правильно… молодец… хорошо… ох…
Да, не Джульетта мне в первый раз досталась.
Но всё равно, вспоминаю иногда.
Сколько раз я делал это, точно не помню. Но не меньше шести. Даже под утро, повернув Галю на правый бок, всё донимал её, спящую, никак не мог оторваться…
И вдруг слышу громкий стук в дверь и зычный пьяный голос:
– Галька! Открывай!
Но она не просыпалась. Я начал трясти её за плечи.
– Галь, там кто-то в дверь ломится. Вставай!
– …Открой, блядь, говорю!