А смерть всё ближе
А в сентябре 2001 года на тетеревиной охоте в Тверской области, на Верхней Волге, я чуть насмерть не подавился жареной картошкой.
Мы остановились у лесничего, поселились в другой половине его дома. Газа там не было, печка неисправна, пищу готовили во дворе, на костре. Хлопотно, но как вкусно! Чай с привкусом дымка напоминал мне счастливые времена на рыбалке с Мишкой Хламовым. А плов из баранины в чугунном казане просто сам в рот просился!
Охотились мы километров за пятнадцать от места проживания. На нашем УАЗе ехали через лес к заброшенной деревне, вокруг которой раскинулись некошеные поля. Там, на самом краю леса, прятались непуганые выводки тетеревов – просто в огромных количествах.
Нас было трое: друг Андрей, с которым мы чуть не сгорели при аварии, его знакомый Антон – молодой пацан, но очень дотошный во всём и не по годам ушлый. Чего только он не умел – мог барана ободрать, неплохо готовил, знал кое-что из медицины… да и пил в меру. Ну и я, ваш, как говорили в старину, покорный слуга.
Андрей, самый здоровый и ловкий, заходил неглубоко в лес, Антон шёл по кромке, а я, метров в сорока от него, – по полю. Тетерева взлетали тут и там, порой стволы ружья накалялись от частых выстрелов. Для полного счастья нам не хватало только хорошо натасканного сеттера. Я бывал в Костромской, Ярославской, Новгородской и Архангельской областях, охотился в Карелии, за Полярным Кругом, у Белого моря, и даже в Туве, но нигде не видел ничего подобного.
Однажды в Америке, в штате Нью-Йорк, километров за триста от города я попал на очень странную охоту – большущее поле посреди леса, в центре поля стоит вышка, с которой хозяева угодий, подбрасывая, выпускали из клетки фазанов, выращённых на ферме. По периметру поля разбрелось человек сорок охотников, которые стреляли по птицам, летящим с вышки в лес. Потом уцелевших фазанов искали, с собаками и без. Больше на такую охоту я не ездил, хотя впервые попробовал мясо фазана, мне понравилось.
Так вот, в России на той охоте мне подумалось: не выпускает ли кто-то на нас этих тетеревов – так много их было…
Рядом с деревней располагался так называемый кордон – дом с сараем и летней кухней. Обитала в нём необычная пара – старуха лет семидесяти и её сожитель, сорокапятилетний мужик, который, судя по его виду, сильно пил. Электричество в доме года три как отрубили, бабка сама пекла в печи хлеб, держала кур и выращивала на небольшом огороде овощи.
В первый день, добыв семь тетеревов, пару штук мы подарили хозяевам кордона, а старушку попросили растопить печку в летней кухне. В УАЗе, в большой чугунной сковороде, у нас оставалась вчерашняя недоеденная картошка. Андрей разогрел её, там же пожарил яичницу. Печка стояла внутри маленького сарайчика, а для стола места там не нашлось. Когда еда была готова, мы по одному заходили в сарай, ложкой брали картошку со сковороды и уступали место следующему.
Так и двигались по кругу, хватая куски и, глотая их, весело обсуждали успешную охоту. После очередного захода я неудачно вдохнул, и кусок картошки влетел в гортань, перекрыв доступ воздуху. Я пробовал дышать, но не мог, страх обуял меня, и в те мгновения было жутко от того, что вот сейчас я здесь и умру.
За прожитые годы мне частенько приходилось попадать в ситуации, когда моей жизни грозила смертельная опасность. Во время анафилактического шока я пребывал в состоянии клинической смерти, о чём поведал вам в начале моего повествования. Нередко, сильно пьяный, в одном пальтишке и без шапки – её обычно воровали у меня в электричке – я, проспав свою остановку, в лютый мороз вынужден был пятнадцать километров идти по шпалам домой из раменского депо. Много пьяненьких замерзало холодными зимами в Подмосковье. Лишь к весне, когда снег подтаивал под мартовскими лучами, находили "подснежников", тщетно разыскиваемых с начала зимы. Но чаще всего моей жизни угрожала опасность быть избитым в пьяном виде, что нередко и происходило. Вот один пример.
Ворона
Шёл я как-то в Быково из посёлка Ильинский от Володи – приятеля-собаковода. Я только начинал интересоваться делами собачьими, растил гордона Дьюка и любую информацию впитывал с огромным желанием. Володя был лет на двадцать старше меня и давно помешался на легавых – держал четырёх курцхааров и трёх английских сеттеров в малюсеньком доме с таким же крошечным участком. Я чуть ли не каждый день ходил к нему на "инструктаж" и слушал байки о неповторимых охотах. Но главное – я узнавал, у кого можно достать подсадного перепела для натаски собаки, как нужно натаскивать и в каких местах лучше охотиться.
Платой за учёбу, как правило, была бутылка водки, которую я приносил с собой, но, случалось, и Володя пузырь выставлял.
В тот мартовский день я принёс поллитру "Пшеничной", сам уже был вдутый, а приятель ещё и красным угостил. Так что мы больше говорили "за жисть", а не о собаках.
Пьяный, я ничего не соображал, беседа наша быстро утратила интерес, и я распрощался с другом. Добираться пешком до дома нужно было минут тридцать.
Не одолев и половины пути, я увидел мента-сержанта, а с ним мужика в штатском – в длинном синем плаще. Они шли мне навстречу. Мусора я не знал, лимитчик какой-то, а с другим мы вместе в школе учились, он был на год младше меня, но на голову выше и намного здоровее. Фамилия его была Орёл, а в школе долговязого паренька дразнили Вороной. Когда я с ними поровнялся, Орёл-Ворона говорит:
– Здорово, Петя!
А я, чудило, спьяну перепутал.
– Привет, – изрекаю, – Ворона!
– Что ты сказал, сука?
Оказалось, что Ворона тоже ментом был, как потом я в больнице узнал, старшим лейтенантом Ильинского отделения милиции. Сержант молча двинул мне под дых, я упал на грязный лёд дороги, они слегка попинали меня, но, видя, что собираются прохожие – поглазеть на происходящее, оттащили в какой-то двор с нежилым домом посередке и стали мудохать уже по-настоящему: порвали кожаное пальто и два зуба выбили.
Но Вороне этого показалось мало – он поднял с земли грязную сковородку и краем её, размахнувшись, врезал мне в лоб. В больнице швы на рану наложили – но потом, ночью. А пока эти козлы никак от меня не отставали. Вызвали машину и отвезли в отделение, где ещё пару часов мутузили, грозились убить, но в конце концов накатали бумагу в аптекоуправление за "появление в нетрезвом виде в общественном месте и унижение человеческого достоинства". Не знаю, что сталось с сержантом, а Ворона через полгода сдох в ванне от инсульта в возрасте 29 лет.
Но даже в таких переделках я ни на секунду не задумывался о том, что могу умереть, а тогда, на кордоне, почти физически ощутил свою смерть, оттого и страшно так сделалось.
Андрей говорил потом, что лицо моё посинело, я же из последних сил поплёлся к машине взять рюкзак, где держал ингалятор от астмы. Астмой я не страдал, но иногда, перед охотой, прыскал пару раз, чтобы легче дышалось при ходьбе, потому что вес в то время у меня был немалый – 116 кг.
Пока я доставал аэрозоль, Антоша крикнул: "Выпей воды!"
В машине стоял ящик минералки, я послушно глотнул из бутылки – и застрявший кусок слегка сдвинулся. Я смог втянуть в себя немного воздуха и сделать две ингаляции. Вряд ли они помогли, но что-то нужно было делать – не загибаться же совсем без борьбы! Чуть успокоившись, я начал осторожно дышать, хотя и боялся, что кусок вернется на прежнее место. Наконец, собравшись с духом, кашлянул, и виновник моей несостоявшейся кончины пулей вылетел из гортани метров на десять.
Опять смерть меня лишь попугала, подержала за горло и ушла. Но, видимо, недалеко – тот самый бабкин сожитель, что стоял рядом со мной, когда я задыхался, через три месяца, зимой, пьяный, замёрз в двух шагах от крыльца своего дома. А бабка до сих пор жива, только с кордона съехала.