– А сможешь? – встрепенулся Балахнин.
– Сможешь? – забывшись, рефреном повторила Шикулина.
Иван, насладившись всеобщим вниманием, неспешно оторвался от стены, шутливо вскинул лапищу в пионерском приветствии.
– Партия сказала: "Надо". Комсомол ответил: "Есть!" – весело подтвердил он.
На самом деле о комсомоле он думал сейчас меньше всего. Думал о Балахнине и Шикулиной, которым появилась возможность оказать услугу. И о себе – после того как услугу эту окажет.
Вообще причина, вызвавшая всеобщую панику, Ивану казалась смешной и несерьезной. Как человек, которого никогда не кусала собака, смело хватает ее за загривок.
Он повнимательней пригляделся к остальным, дабы убедиться, что всеобщий страх перед отсутствием запеченного куска хлеба, именуемого караваем, – это не розыгрыш. Но нет – на него смотрели с надеждой и опаской. Даже многоопытная Шикулина при пересечении взглядов быстрым движением прикрыла веки, – дерзай!
– Дополнительное место на конкурс выбьете? Кого укажу!
– Обеспечу, – заверила Таисия Павловна.
Иван подхватил накрытое рушником блюдо с обгрызанным хлебом-солью и понес перед собой. Так и вошел в столовую, где вовсю гудели за столами оголодавшие отдыхающие. Как и предполагал Листопад, художники все еще толпились у окон, вяло переживая учиненный разнос.
– Ну, шо, полутворческая недоинтеллигенция, получили по сусалам? – Иван с ходу разметал унылый ропоток. – И за дело. Развели тут: андеграунд, импрессионизм, крупный мазок, точечная графика. Носки надевать надо. Где, кстати, этот голодранец?
– А ты что еще за ком с горы? – ответили ему. Голоногий художник сидел на подоконнике, укрытый за спинами товарищей. Рядом стояла початая бутылка водки и лежала разделанная вобла, ошметок которой прилип к мокрой губе. Взгляд художника был теперь не просто мрачен, как раньше. Но – диковат.
– О! Всё тот же рыбный натюрморт. И сленг какой-то приблатненный, – заметил Листопад. – Нет, прав товарищ Фирсов. Не наш ты художник.
– Не ваш, – согласился голоногий.
– Надрался уже? – запоздало определил Иван.
– Выпил, – тонко уточнил бородач.
– А вот ответь мне, ты действительно мастер кисти или – как товарищ Фирсов считает, туфта? Рисовать хоть умеешь?
– Во на вас! – художник оскорблено показал оттопыренный средний палец.
Значит, умеешь. Тогда ставлю задачу. Выполнишь – поедешь на конкурс.
Шелест сменился озадаченным молчанием.
– Вот объект, – при общем недоумении Иван водрузил на стол блюдо, скинул с него рушник. – Через полчаса к нам пребывает руководитель братской компартии товарищ Ле Зу ан.
– Кто?
– Что кто? Да какая те хрен разница? Главное, что ему будет преподнесен хлеб-соль.
– Этот, что ли? – голоногий соскочил с подоконника, брезгливо колупнул обгрызанную середку.
– Этот. Но – в твоем дизайне. Должен быть как новый.
– Делов-то. Кусок деревяшки вырезать по размеру да подкрасить.
– Я те вырежу! – Листопад для убедительности сжал массивный кулак. – Вырезало нашелся. Ты еще туда толченого кирпича насыпь. Учти, если товарищ Ле зу… в общем дорогой гость зубы о твой каравай обломает, ответишь как за теракт.
– Хлеба черного если и – подкрасить? – прикинул кто-то.
– Хлеб нельзя, – отмел предложение голоногий. – Пышность совсем не та. Если только бисквитом? Так он сладкий.
Листопад глянул на часы:
– А ты его горчицей обмажь. Главное – на всё про всё полчаса. Каравай – против места на конкурсе. Твори, вольный художник.
Он глянул на разочарованные, завистливые лица остальных и, хмыкнув, вышел.
* * *
Встреча руководителя братской компартии прошла, как и положено, на достойном уровне. Без каких-либо организационных накладок. Даже ворота на сей раз оказались предусмотрительно распахнуты. Единственно, товарищ Ле Зу ан подивился тонкости русского намека – сладкий хлеб с горчицей и солью. Но в целом остался очень доволен встречей. Так что сопровождающий его работник ЦК, прощаясь, с чувством сжал Балахнину локоть.
– Вот так-то, комсомолия, – повеселевший Юрий Павлович хлопнул Непомнящего по плечу. – Спас вас всех Листопад!
– Так работаем с кадрами. Знали же, кого в члены бюро райкома выбирать, – браво отреагировал Вадим.
– Мелко мыслишь, Вадим Кириллович, – Балахнин усмехнулся. – Что райком? Человека-то какого приобрели. Чего анкетные данные стоят: молодой кандидат наук, коммунист. Не растерялся в сложной ситуации. Похоже, районный уровень он явно перерос. Это ж готовый кандидат на областную конференцию. А там – мы его в бюро обкома выдвинем. И – чего там? – на всесоюзный съезд комсомола. Как смотрите?
Зная, как посмотрит на это Непомнящий, Балахнин напористо прищурился.
Вадим помертвел, – такого удара под дых он не ждал. Ведь Балахнин знал, что место на съезд от района "забито" за ним.
– Но все кандидатуры уже утверждены в райкоме партии, – нашелся Вадим.
Он требовательно посмотрел на Шикулину, уверенный в ее поддержке, – в конце концов она обещала отцу.
Однако, вопреки ожиданиям, Таисия Павловна не спешила отреагировать, и это Вадима напугало.
– Конечно, Иван Андреевич – человек яркий, – заговорил он, не думая больше о том, как выглядит в чужих глазах. – Но – несколько анархического склада. И его поведение не всегда согласуется… Да взять хоть вчерашнюю выходку. Таисия Павловна, вы же сами предлагали рассмотреть ее на бюро, – с принятием дисциплинарных мер.
По лбу Шикулиной прошла тяжкая складка.
– Персоналии на областную конференцию действительно согласованы, – подтвердила Таисия Павловна, к облегчению Вадима. – Но, – она сделала паузу. – Как сказано у классика, суха теория, но древо жизни пышно зеленеет.
– Ленин, конечно, – догадался Меркулов.
Шикулина нахмурилась, – она и сама не помнила источник. – Партийная работа есть живая работа, – неспешно, как бы размышляя, продолжила она. – И достоинство истинного коммуниста не в том, чтоб отстаивать устаревшую догму, а в том, чтоб уметь оперативно реагировать на изменения в повседневной действительности. И, между прочим, замечать свежие побеги. Не скрою, поначалу я была предвзято настроена к товарищу Листопаду. Проглядывают в нем некие махновские проявления. Но вчера… в смысле сегодня мне… нам всем показан пример умения находить нестандартный выход из кризисной ситуации. Пример для подражания. Хотя комсомольский секретарь отчасти прав. Листопад, увы, не лишен недостатков. Скромности бы вам немного, Иван Андреевич! И, конечно, побольше выдержки.
Покаянным наклоном головы Иван принял упрек: вчера он и впрямь кончил неприлично быстро.
– Но в целом, думаю, кандидатура молодого ученого-сельскохозяйственника как нашего выдвиженца на съезд комсомола у райкома партии возражений не вызовет.
Зачитав таким образом приговор Вадиму Непомнящему, Шикулина предложила всем вернуться на семинар.
Вадим, надо отдать ему должное, встретил удар достойно. И даже поздравительно похлопал торжествующего соперника.Он так и не научился прощать обиды. Но за время пребывания в комсомоле научился обиду не выказывать.
С терпением хищника, подстерегающего жертву у водопоя, выжидал он момент для внезапного – лучше смертоносного укуса. А до того старался держаться с будущей жертвой приятственно.
В то, что происшедшее – случайность, Немонящий не поверил. В комсомоле случайностей не бывает. Раз Балахнин Листопада выдвинул, а Шикулина вдруг поддержала, значит, обоих успели "подработать".
Сделал ли это сам Листопад или кто-то еще по его наводке, было неважно. Важно, что Листопад вступил на чужую территорию. Оставалось либо его "убрать", либо отказаться от собственных, далеко идущих планов.
К заждавшимся активистам Вадим Непомнящий зашел с лицом, скукоженным в мучительную улыбку, – только что он начал войну на уничтожение.
Тяжкий путь познания
За сутки до комиссии к профессору Суханову явился очередной ходатай, – старший преподаватель кафедры марксизма-ленинизма Сергеечев.
– Я знаю, Григорий Александрович, что у вас уже были просители за студента Негрустуева, – произнес он.
Взгляд Суханова сделался неприязнен, и Сергеечев поспешил закончить:
– Я как раз хотел сказать, что, наоборот, высоко уважаю вашу принципиальность. Негрустуев действительно одиозен и беспринципен. И позволяет себе пренебрежительно относиться к обеим нашим наукам.
Суханов поджал бесцветные губы: сравнение высокой науки земельного права с предметом истории партии казалось ему оскорбительным. Но сказать об этом вслух было нельзя.
– В общем хочу, чтоб знали. Если завтра, после того как вы его срежете, кто-то предъявит вам претензии, я – всегда поддержу вас, – заверил Сергеечев. – И как принципиального человека, и как секретаря партбюро. Надо будет, – навалимся двумя кафедрами. Я уже заручился поддержкой ряда товарищей. Пора очистить университет от всяких сомнительных личностей. Вашу руку!
Суханов свысока глянул на подрагивающую потную ладошку. Повел костлявыми плечами.
– Не понимаю, о чем вы. Комиссии еще не было. И возглавляю я ее, заметьте, не как секретарь партбюро.
Сухо кивнув, Григорий Александрович удалился.
"Умеет себя поставить", – с завистью подумал Сергеечев. С завистью, но и с удовлетворением: этот "завалит" подлеца без всяких сантиментов.
Через час Антона Негрустуева прямо с лекции вызвали на кафедру земельного права.
Суханов сидел за своим широким столом. У окна перешептывались две молоденькие аспирантки.