– Перебесится дурак, вернется. Все вы мизерабли да нигилисты, пока мать не понадобится.
Быть может, это больше всего и уязвляло самого Антона, – окружающие именно так и воспринимали его метания: чего не повыпендриваться, если за спиной железный тыл.
Истинный философ не ищет удобств. Диоген жил в бочке. Антон Негрустуев, уйдя от матери, обосновался в подвальчике у некой тети Паши, сдавшей ему угол – проходную комнатку у входной двери. Обстановка в комнатенке была самая незатейливая. Могучая, занимавшая половину пространства чугунная кровать да заваленный книгами хлипкий письменный стол, из-под которого выглядывала пара табуреток. К стене у печки был примастырен рукомойник с подставленным помойным ведром. Другой мебели в комнате не имелось.
Впрочем особенных неудобств Антон не испытывал. Сухонькая, прихрамывающая хозяйка сновала по дому бесшумно, словно подбитая, но шустрая птичка, Антона не отвлекая. Правда, к курчавому, с персиковыми щеками постояльцу зачастили гостьи. Но и тут все решалось полюбовно – к обоюдному удовольствию, Антон подносил старушке бутылочку красного. Тетя Паша принималась кокетливо отказываться, но крылья сизого ее носа предательски подрагивали. Наконец, с ужимками прихватив поднесенное, уходила к себе и больше в этот день своим присутствием не докучала.
Под стать убогому подвальчику был и зачуханный дворик, образованный тремя обшарпанными – пятидесятых годов – двухэтажками. Из Антонова оконца как раз открывался чудный, почти швейцарский вид: округлая, будто озерцо, лужа, посреди которой вмерзло проржавевшее до ажурности ведро. То и дело со двора доносилось металлическое позвякивание, – посетители пивбара по соседству, заскакивавшие в подворотню справить малую нужду, выцеливали в ведро.
Антон легко научился обходиться без родительской поддержки. Хотя именно сейчас железный тыл ему бы не помешал.
Вот уж четвертый месяц Антон Негрустуев значился кандидатом на исключение из университета – в связи с неудами по земельному праву. И через полторы недели должна была состояться переэкзаменационная комиссия.
Курс земельного права читал профессор Суханов. Студенческая молва определяла его как человека болезненно самолюбивого. Поэтому студенты аккуратно посещали его лекции и переписывали их друг у друга. Антон же ходил только на те лекции, на которых, как считал, может получить что-то, чего нельзя найти в учебниках. К экзамену Антон подготовился основательно, к тому же удачно вытащил билет, чувствовал себя вполне уверенно и в ожидании очереди с интересом изучал грозного профессора.
Говорят, в человеке до восьмидесяти процентов жидкости. Глядя на Григория Александровича Суханова, поверить в это было решительно невозможно. Григорий Александрович был тощ, желчен и волокнист, словно копченый сыр чечел. Длинные ноги его торчали из-под стола подметками наружу, – неподвижные, как протезы. Обтянутые по деснам щеки, пергаментный, помятый подбородок и горящие сухим блеском глаза поражали всякого, кто с ним сталкивался. И – пугали. Удивили они и Антона, когда вышел он отвечать. Но – не сбили. Все-таки перед экзаменом для крепости духа он заскочил в кафе "Белый аист", где остограмился.
"Билет № 8", – еще не дойдя до стола, решительно объявил Антон. Памятуя, что крепости берутся натиском.
– Вы кто? – удивился Суханов.
– Студент Негрустуев, – Антон положил раскрытую зачетку.
– А…что-то я вас прежде не видел?
– Так и я вас не видел, – коньяк побежал по жилам.
– Важно, кто и где не видел, – в блеске глаз Суханова добавилось чуть-чуть веселья, будто в воду капнули марганцовки. – Я вас на своих лекциях не видел.
– Я не ходил.
– Вот как? И чем, позвольте полюбопытствовать, вы были так заняты, что не снизошли?
– На бильярде в Доме офицеров играл, – бухнул честный Антон. Готовившийся за соседним столом староста группы с чувством постучал себя по лбу.
– На биль?… – Суханов не сразу осознал услышанное. А когда осознал, произошло удивительное: он захохотал. Насмерть напугав всех в аудитории. Потому что смеяться он не умел вовсе, – вместо смеха раздался отрывистый лай. Да и мышцы лица оказались не приспособлены к соответствующим сокращениям, – разве что десны еще втянулись да на воспаленных глазах выступила скупая влага, – Суханов веселился внутриутробно. Длинным, как карандаш, пальцем он смахнул слезинку. – И – как?
– Третье место держу. Кий подарили.
– О! Персональный кий, – Суханов завистливо причмокнул. – Стало быть, не уронил честь факультета? А вы, как погляжу, занятный.
– Вы тоже, – Антону начал нравиться нестандартный "сухарь".
За разговором о футболе, о рыбалке время летело незаметно. Среди студентов обозначилось некое нетерпеливое шуршание.
– Может, я начну отвечать? – спохватился Антон.
– А зачем? Идите, – Суханов с видимой неохотой оторвался от приятной беседы, вернул Негрустуеву зачетку и, склонившись над ведомостью, вывел загогулистую двойку.
– В смысле?.. Я ж готов к ответу, – не веря глазам, Антон тряхнул исписанные листы.
– Это вряд ли. Как вы можете быть готовы, если ни разу не посещали мои лекции? Идите и – учите.
– А зачем собственно я должен время терять?! – взъелся Антон, понявший, что всё это время его держали за клоуна. – Добро бы была настоящая наука.
– То есть для вас земельное право недостаточно научно? – тихо прошелестел Григорий Александрович, наливаясь желчью.
Со старостой сделалось нехорошо. Он обхватил голову руками и в страхе затряс головой. Желчь Суханова, если уж выплескивалась, заливала всех поблизости.
– Какая ж это наука? – Антон пренебрежительно встретил пронизывающий взгляд. – Даже земельного кадастра до сих пор не удосужились завести. А без земельного кадастра оценить землю невозможно. Все едино получается, – что чернозем, что суглинок. Одна цена тундре и Красной площади. Так на хрена ж мне это пустословие? Лучше уж шара загнать. От борта в середину. Там без всякого кадастра, один грунт на всех, – сукно.
Зелёный от злости, он вышел из аудитории. Ошарашенный Суханов проводил его недобрым взглядом. И, разумеется, оставшихся посек мигом.
В сентябре на повторном экзамене не было и тени того благодушного профессора, какого увидел Антон впервые. И хоть к экзамену в этот раз он подготовился еще более основательно, Суханов без малейших сантиментов в течение пяти минут дополнительными вопросами загонял его по бортам и в довершение с хрустом всадил в лузу, – отправил на переэкзаменационную комиссию, а значит, на отчисление.
В том, что этим всё закончится, Антон больше не сомневался, – о мстительности Суханова говорили даже преподаватели с других кафедр, пытавшиеся походатайствовать за пытливого студента. Заступничества Суханов отмел с обычной желчностью. Услышав от очередного просителя, что Негрустуев действительно несколько уперт, но – зато многогранен, он без промедления согласился: "Да, знаю: на бильярде играет". Судьба Антона Негрустуева казалась предрешенной.
Впрочем Антон предполагал, что за сухановской неуступчивостью кроется другая, более серьезная причина.
Последним летом, будучи в стройотряде, он случайно узнал об истории, приключившейся за два года до того и до сих пор с возмущением обсуждавшейся среди студентов. В тот год решением штаба ССО [2] со всех отрядов были собраны деньги на памятник студентам, погибшим в Великую Отечественную войну. Деньги университетского отряда, командиром которого значился старший преподаватель истории КПСС Сергеечев, до штабной кассы не дошли.
По возвращении Антон разыскал Сергеечева и вежливо задал один, совершенно невинный, как ему казалось, вопрос, кто именно и когда передал собранные на памятник деньги в кассу.
Сергеечев от неожиданности вспотел. Заговорил о святынях, которые не следует лапать грязными руками. О бессовестных клеветниках-завистниках. Другими словами, по мнению Антона, погнал дурь.
Тем же вечером Антон написал заявление в милицию. А уже через неделю Суханов завалил его на повторном экзамене и отправил на комиссию.
Антон увязал одно с другим. О заявлении в милицию стало известно. Должно быть, деканат решил прикрыть вороватого преподавателя, дабы тень не была брошена на весь факультет, и избавиться от студента, посмевшего вынести сор из избы. Выгнанный за неуспеваемость клеветник – совсем не то, что бескорыстный правдолюбец. А стало быть, начальник кафедры земельного права наверняка выполняет волю деканата.
Так это виделось Антону.