- Ты знаешь… - сказал я Инне, разглядывая пузырьки пивной пены. - Мне иногда бывает перед китайцами неловко - за наших.
- Пффф… - фыркнула Инна. - Когда это ты успел снобом стать?
Я огляделся.
- Ты не поняла. Я просто стал чужим… Не только им, тебе - тоже.
Она помолчала.
Достала сигарету.
Я разглядывал ее руки, ее большие руки.
Билась в висок, точно бабочка о стекло, навязчивая мысль.
Пауза в разговоре затягивалась. Инна в одной руке держала сигарету, а другою сжимала крохотную серебристую зажигалку, задумчиво постукивая ею по столу.
Цок. Цок. Цок.
Я вспомнил, как когда-то - очень-очень давно, в прошлой жизни - мы сидели с ней в кафешке на Профсоюзной: невкусный салат, белый пластик стаканчиков, сигаретный дым, ее пальцы, выстукивающие легкую дробь по столу.
Холодная морось сентября за окном. Наш разговор о поездке: "Ты там будешь, как Гулливер…".
Вот оно!..
Стекло треснуло - бабочка-мысль влетела в окно.
По-хозяйски расположилась в средоточии души, сложила невзрачные крылья: "Прими меня такой, как есть. Открой глаза!"
Я действительно попал в шкуру свифтовского героя: стал Гулливером - не тем, что попал в плен к вздорным лилипутам, но когда он жил в стране лошадей.
Долгое время я мнил себя просвещенным европейцем, терпеливо нес бремя белого человека, снисходил к азиатской жизни с высоты своего немалого роста.
Был таким же, как мой сосед Лас… Циником и демагогом.
Ненавидел обращение "лаовай". Находил китайцев забавными туземцами. Усмехался рассуждениям о "многотысячелетней культуре", добавлял про себя: "было, да сплыло".
Сейчас я другой.
Я не окитаился - это невозможно.
Я не прогнулся под китайцев психологически - это удел просвещенных китаистов, знатоков языка и культуры.
Я по-прежнему чужой для китайцев, но теперь и русские - чужие для меня.
Парадокс в том, что невзрачные на первый взгляд "туземцы" вдруг оказались гуигнгнмами, а соотечественники предстали настоящими еху. Лаоваями.
Подобно Гулливеру, размышлявшему о семье, друзьях и сородичах и проницавшему в их внешности и душевном складе то, чем они являлись на самом деле - а они были еху, я с ужасом понимал про себя, что и я такой же. Быть может, немного изменившийся благодаря общению с гуигнгнами, но все равно - еху, чужой.
Только теперь уже - чужой всем.
Гулливера выставили из лошадиной страны. Он жестоко страдал и пролежал больше часа без памяти, когда "гнусное животное" жена обняла и поцеловала его. Меня пока вроде не гонят и даже продлевают визу. И поцелуи жены я перенес стойко, словно солдат, который выносит тяготы и лишения воинской жизни, как велит Устав.
У меня есть девочка-женщина, моя Ли Мэй. Стихии, в которые она верит - Земля, Огонь - не ладят друг с другом, но это хрупкое существо отважилось на борьбу.
Инка боролась со мной, Ли Мэй - бросила вызов всему окружающему миру.
Мне горько от собственного безволия. Душит чувство непоправимой ошибки, будто я упал в глубокий овраг, населенный тенями прошлого.
Нужны силы, чтобы выбраться.
Я посмотрел на темные черточки иероглифа "ли".
"Сила"…
Из раздумий меня вывел щелчок зажигалки.
- Ну и кто она? - выпустив струйку дыма, Инна попыталась улыбнуться.
Вышло холодно и кисло.
- Кто?
- Она. Та, которую ты любишь.
- С чего ты взяла?
- Вадик, Вадик… Я ведь тебя знаю. Слишком хорошо знаю. Ты без любви не можешь. Ты же у нас романтик. Больной на всю голову, извращенный романтик.
- Чего это "больной"?
- Ты алкоголик.
- Да ладно. А извращения-то причем?
- Мне рассказать тебе? При всех - пусть послушают…
- Не дури. Ну, хорошо, что ты хочешь знать?
- Что расскажешь.
- Она студентка. Ей девятнадцать.
- Китаянка?
- Э… в смысле… А, да, конечно.
- "Конечно"?
- Ну, просто - китаянка. Не придирайся, кончай.
Глаза Инны расширились от злого веселья:
- Да я бы с радостью… кончила… Да что-то в последнее время не удается. Теперь хоть буду знать, почему.
Мне показалось, она вся лучилась ненавистью. Особенной, выдержанной, вежливой ненавистью, характерной для офисных работников и людей из сферы обслуживания.
От ее улыбки стало неуютно.
Противно, будто на лицо неизвестно откуда прыгнула жаба.
Сходил к бару и принес еще пару пива. Для разгону пойдет, а ближе к ночи убьюсь, чем покрепче.
- А можно узнать…
Инна подалась вперед.
- Как оно, с китаянкой? Какие впечатления?
- Перестань.
- Ты у нее, случайно, не первый?
- Не случайно.
- Я так и подумала. Бедная девочка. Малолетка. О чем же ты с ней говоришь?
- Это мое дело. Поверь, есть о чем.
- Верю. Ты знаешь - верю. Только мне кажется, что говоришь в основном ты - и наслаждаешься, когда она тебе в рот заглядывает. Ну конечно, ведь так приятно быть Учителем. "Да, моя господина?"
- Хватит.
- А помнишь, ведь мне было столько же, сколько ей сейчас. В тебя тогда втюрилась Юлька Заварина, мы еще с ней были лучшими подругами, помнишь? У вас занятия по английскому были вместе, а она привела меня к вам на факультет. Глупая, похвастаться захотела. Впрочем, это не она оказалась глупой, а я…
- Не прибедняйся, Инн. Я любил тебя за многое, в том числе и за ум.
Вышло фальшиво.
- Вот видишь… "Любил". Хотя и так ясно. Помнишь, я как-то спросила тебя, за что ты меня любишь? И ты сказал: "На этот вопрос ответа нет. Любовь - чувство иррациональное. По полочкам не разложишь - за это вот люблю, а еще за вот это и за то. Просто - или любишь, или не любишь. А если можешь объяснить, за что - это уже не любовь". Помнишь такое?
- Нет.
- А я помню. Как и тебя, тогдашнего. Да и себя тоже. И то, что ты был у меня первым. И аборты свои - тоже помню…
- Мы были студентами. Сами еще дети.
- Зато теперь сильно повзрослели. Господи, какая же я дура…
Это хорошо, подумал я, что Инка больше не пьет. Иначе не обошлось бы без всхлипываний, демонических смешков и попыток подраться.
Теперь это исключительно мое амплуа.
- Э, ну-ка, потише там! - я развернулся к фуражечным туристам. - Не одни тут сидите. Да и не Россия вам тут…
Пельменные лица, оловянные глаза, толстые шеи, непременное "чо" и "какие проблемы".
Как я отвык от всего этого…
- Да это у вас, пидорасов, проблемы. А не у меня…
Инна дергает меня за руку, но один из пельменей уже рядом, я бью его, не вставая, ногой в пах. Кто-то хватает меня за футболку, наш столик дергается и недопитое пиво льется во все стороны. "Жалко…" - успеваю отметить. Освобождаюсь от захвата, футболка трещит, вскакиваю, метя головой в подбородок второго пузана… Попадаю. Несколько раз бью его кулаком по животу. Потом серия вспышек в глазах, онемевшие губы и скулы, рот, полный слюны и крови - будто разжевал пачку гематогена и не проглотил…
Женский визг, шум, возня, испуганные крики поваров и официантов: "Хэлоу, хэлоу!.."
上帝
Бог
- …Хэлоу, сэр! Шайханиз ледис, массаж? Хэлоу?
Поднимаю взгляд. Передо мной стоит приветливый дядька лет пятидесяти, в синем костюме, при галстуке, в очках. Ни дать, ни взять - представитель китайской интеллигенции. Встреть я такого в университете - принял бы за декана. Впрочем, сутенер - профессия деликатная, тоже в чем-то интеллигентная. Я видел их разных. В Штатах - кичливо одетых шебутных ниггеров и брутальных латиносов. Видел родных, отечественных - коротко стриженных, с крепкими шеями и цепким взглядом… Но китайский сутенер всегда особенный, непредсказуемый; нечего и пытаться вычислить его среди толпы. Да и не нужно - он сам подойдет.
- Очень хорошие девочки, как на подбор. Красивые, молодые. Почти все - студентки, - на сносном английском доверительно сообщает мне "декан". - Три минуты отсюда пешком. Хорошее место, спокойное, можно выпить и отдохнуть.
- Выпить я могу и тут, мужик, - показываю ему недопитый фуфырик. - А вот отдохнуть… Боюсь, не получится.
"Декан" понимающе изображает улыбку. Подмигивает сквозь стекла очков сразу обоими глазами.
- Есть неплохие мальчики, не проблема. Три минуты отсюда пешком. Хорошее место…
- Да ты обалдел… - обрываю его по-русски. - Какие "мальчики"… Ты мне еще собачку или козочку предложи…
"Декан" внимательно прислушивается к моей речи.
- Из России? - спрашивает меня.
Перед китайцами и иностранцами я никогда не скрываю гражданства.
- Из России, - киваю. - Из Великой Матушки России.
- Русских девушек, к сожалению, у нас нет. Но могу узнать у коллег.
Так и сказал - "коллег". Интеллигентный человек, я в нем не ошибся.
Качаю головой:
- Вот только русских мне не хватало, мужик… Нет уж, спасибо. Как-нибудь в другой раз. Да и то - вряд ли.
Добавляю по-русски:
- Приехать за семь верст киселя хлебать…