Как она там одна? В последнее время мама сильно сдала. Я слышала, как по ночам она стонала от боли в спине. А по утрам просыпалась с такими распухшими пальцами, что мне приходилось растирать ее руки под теплой водой, чтобы она смогла хотя бы ухватить клубок ниток. Миссис Роджерс из нашей деревни согласилась забегать к ней каждый день, и старьевщик обещал заглядывать дважды в неделю, но ведь этого так мало. Без меня мама, скорее всего, не сможет штопать. Чем ей заработать на жизнь? Конечно, у меня теперь будет небольшая зарплата, но уж лучше бы я осталась дома…
Это мама настояла на том, чтобы мне идти работать. Не принимала никаких возражений, лишь качала головой и повторяла, что лучше знает. Она прослышала, что в Ривертоне ищут девушку в услужение, и знала, что я им подойду. Откуда знала - непонятно. Сплошные секреты - полностью в мамином духе.
- Это недалеко, - объясняла она. - В выходные будешь прибегать - помогать мне.
Наверное, я выглядела очень потерянно, потому что мама протянула руку и погладила меня по щеке. Не похоже на нее, я и не ожидала. Даже вздрогнула от прикосновения исколотых иглой пальцев.
- Ничего, моя девочка. Ты ведь знала, что когда-нибудь придется искать себе работу. А тут такая хорошая возможность, сама увидишь. Мало где возьмут служанку твоих лет. Лорд Эшбери и леди Вайолет - неплохие люди, а мистер Гамильтон, хоть и кажется строгим, - очень честный и порядочный человек. Работай усердно, выполняй, что прикажут, и все у тебя будет хорошо. - Мама сжала мою щеку дрожащими пальцами. - И знаешь что, Грейси? Помни свое место. Слишком много девушек нажили себе неприятности, забыв, кто они такие.
Я пообещала, что так и сделаю, и в следующую субботу, одетая в свое лучшее платье, уже шагала к дому на холме. Меня ожидал разговор с леди Вайолет.
Народу в доме немного, сообщила мне хозяйка, только лорд Эшбери, который большую часть времени проводит на деловых встречах и в клубе, да она сама. Оба их сына - майор Джонатан и мистер Фредерик - уже выросли, женились и живут отдельно, но часто навещают родителей, и если я буду хорошо работать и останусь в доме, я обязательно их увижу. Управляющий такой небольшой семье не нужен, все дела ведет мистер Гамильтон, а за кухню отвечает миссис Таунсенд, повариха. Если они останутся мной довольны, я получу место.
Тут леди Вайолет замолчала и посмотрела на меня, как на пойманную мышь в стеклянной банке. Я тут же ощутила, что подол платья слишком кривой от многочисленных попыток отпустить его пониже, что на чулках, там, где они трутся о края ботинок, - заплатки, что у меня слишком длинная шея и слишком большие уши.
Леди Вайолет моргнула и улыбнулась, глаза ее остались ледяными.
- Что ж, выглядишь ты аккуратно, а мистер Гамильтон говорил, что ты умеешь шить.
Я кивнула. Она встала и подошла к письменному столу, оперлась рукой о спинку стула.
- Как поживает твоя мать? - не поворачивая головы, спросила леди Вайолет. - Ты знаешь, что она тоже служила у нас?
Я отвечала, что да, знаю, и мама, спасибо, хорошо. Я даже не забывала прибавлять "мэм".
Наверное, я сказала все правильно, потому что после этого она предложила мне пятнадцать фунтов в год, велела начинать прямо с завтрашнего дня и позвала Нэнси, чтобы та проводила меня к выходу.
Я отодвинулась от окна, вытерла запотевшее стекло и слезла со стула.
Мой чемодан лежал там, где я его кинула - с другой стороны кровати, и я подтащила его к комоду, который теперь стал моим. Стараясь не глядеть на умирающего оленя, я сложила в верхний ящик одежду: две юбки, две блузки и пару черных рейтуз, которые связала под руководством мамы, чтобы не мерзнуть зимой. Потом, оглянувшись на дверь, я с заколотившимся сердцем распаковала свое главное сокровище.
Целых три тома. Потрепанные зеленые обложки с золотыми буквами. Я засунула их в нижний ящик и обернула шалью: тщательно, чтобы нигде ничего не торчало. Мистер Гамильтон выразился предельно ясно: Библия - пожалуйста, а все остальные книги не приветствуются и должны быть предъявлены ему для рассмотрения и возможной конфискации. Я вовсе не собиралась бунтовать - напротив, в те времена я четко знала, что хорошо, что плохо, - но жизнь без Холмса и Ватсона казалась просто невозможной.
Чемодан я задвинула под кровать.
На крючке у двери висела форма - черная юбка, белый фартук, кружевная наколка - я оделась, чувствуя себя ребенком, который залез к маме в шкаф. Юбка была грубой, складка слишком широкого для меня воротника блузки царапала шею. Когда я расправила фартук, из него выскочила маленькая белая моль и полетела искать себе новое пристанище. Я с завистью проводила ее глазами.
Белая кружевная наколка должна была торчать прямо надо лбом, я заглянула в зеркало над комодом - проверить, что надела ее ровно, и зачесать волосы за уши, как учила мама. Девочка в зеркале поймала мой взгляд, и я подумала - что за серьезное у нее лицо! Редкий и странный момент - когда застаешь врасплох себя самого, такого как есть, без всякого притворства.
Сильвия приносит мне небольшую чашку горячего чая и кусок лимонного пирога. Садится совсем рядом на железную скамью и, оглянувшись на дом, вытаскивает пачку сигарет (вот интересно - как только ей хочется курить, мне срочно требуется свежий воздух!). Предлагает мне. Я, как обычно, отказываюсь, Сильвия, как обычно, кивает:
- Оно и правильно, в вашем возрасте. Я за вас с удовольствием покурю.
Сильвия хорошо выглядит - сделала что-то с волосами. Я сообщаю ей об этом, она кивает, выдыхает струйку дыма и, потряхивая головой, демонстрирует роскошный хвост.
- Нарастила волосы, - объясняет она. - Всегда хотела иметь такую прическу и, наконец, сказала себе: "Жизнь так коротка, спеши быть красивой!". Правда, как настоящие?
Я медлю с ответом, и Сильвия принимает это за согласие.
- Потому что они и есть настоящие. Все знаменитости так делают. Вот потрогайте.
- И правда, - подтверждаю я, поглаживая жесткий хвост. - Настоящие волосы.
- Сейчас чего только не делают. - Сильвия взмахивает сигаретой с ярко-красным кружком помады. - За деньги, понятно. Хорошо, что я отложила кое-что на черный день.
Она прямо светится, и я наконец-то догадываюсь о причине таких изменений. Ну разумеется - из кармана блузки извлекается фотография.
- Энтони, - сияя, поясняет Сильвия.
Я с готовностью надеваю очки, гляжу на мужчину средних лет с седеющими усами и объявляю:
- Очень приятный.
- Еще какой, - счастливо вздыхает Сильвия. - Мы встречались всего несколько раз, за чаем, но у меня хорошее предчувствие. Настоящий джентльмен, заметно, да? Не то что те, прежние. Открывает передо мной дверь, дарит цветы, в кафе отодвигает стул, чтобы я села. Такой старомодный!
Последнее слово говорится для меня - все знают, что старушки любят старомодных.
- И кем он работает? - интересуюсь я.
- Учителем в местной школе. История и английский. Он такой умный! И благородный - помогает местному историческому обществу. Его хобби - всякие там графы и графини. Он столько знает об этом вашем семействе, что жило там, в большом доме на холме.
Она снова оглядывается и испуганно таращит глаза.
- Черт, сестра Рэтчет. Я сейчас должна разносить чай. Небось, Берти Синклер опять настучал. А ему, между прочим, вовсе не помешает время от времени отказываться от печенья.
Сильвия тушит сигарету и заворачивает окурок в салфетку.
- Ладно, работа не ждет. Ничего не нужно, пока я здесь, а? Вы почти не притронулись к чаю.
Я уверяю Сильвию, что все в порядке, и она убегает по зеленой лужайке, хвост подпрыгивает в такт движениям бедер.
Приятно, когда за тобой ухаживают, приносят чай. Приятно думать, что я заработала эту маленькую роскошь. Бог знает, сколько раз я сама подавала чай другим людям. Иногда я ради смеха представляю себе, что было бы, если б Сильвия попала в Ривертон. Да какое там - молчаливое подчинение не для нее. Она слишком самоуверенна и не стала бы слушать замечаний вроде "знай свое место" и "не заносись". Нет, Нэнси Сильвия бы точно не понравилась, я была гораздо покладистей.
Хотя что сравнивать - люди с тех пор сильно изменились. Прошедшее столетие порядком нас потрепало. Даже самые молодые и благополучные носят свой цинизм как орден, глаза их пусты, а головы полны мыслей, которым там не место.
Кстати, именно поэтому я так никому и не открыла, что случилось с сестрами Хартфорд и Робби Хантером. А были минуты, когда мне очень хотелось облегчить душу и все рассказать. Руфи. А еще лучше - Марку. Но прежде чем произнести первое слово, я понимала, что они слишком молоды. Вытаращат глаза и спросят: "А почему она просто не…" или "А они что, не могли…", а мне придется бормотать надоевшее: "Времена были другие…"
Конечно, прогресс коснулся нас уже тогда. Первая мировая война изменила все - и наверху и под лестницей. Мы просто не знали, что и подумать, когда после войны появилась прислуга, которая увольнялась так же легко, как и поступала на работу, и толковала о профсоюзах, минимальных зарплатах и обязательных выходных. До этого мир был прост и понятен, различия между людьми ясны и незыблемы.
В первое же рабочее утро меня вызвали в буфетную, к мистеру Гамильтону, который склонился над свежей газетой. При моем появлении он выпрямился и поправил круглые очки на длинном, похожем на щипцы для свечей, носу с широкими ноздрями. И столь серьезным было мое "введение в должность", что миссис Таунсенд оставила ненадолго обеденные хлопоты и явилась, чтобы присутствовать при этом событии. Мистер Гамильтон придирчиво осмотрел мою форму и, признав ее удовлетворительной, прочел мне лекцию о различиях между нами и Ими.