- С мамой. Последний раз, когда мы разговаривали, они шли в парк за мороженым. - Урсула поднесла к глазам руку, чтобы взглянуть на часы. - Я и не думала, что уже так поздно! Мне пора бежать - освободить маму.
- Уверена, ей не нужна свобода. Внуки - совсем другое дело. Гораздо проще, чем дети.
Интересно, у всех так? Наверное, да. Дети забирают кусок нашего сердца, и играют с ним, как хотят, а внуки - нет. С ними нет ни вины, ни ответственности, от которых так страдают матери. Одна только любовь.
Знаешь, Марк, когда ты родился, я чуть с ума не сошла. Невероятное, захватывающее чувство. Та часть меня, которая захлопнулась много лет назад, к отсутствию которой я давно привыкла, вдруг пробудилась к жизни. Я обожала тебя. Узнавала тебя. Любила тебя так, что душа болела.
Потом ты подрос и стал моим маленьким другом. Не отходил от меня ни на шаг, обустроился в моем кабинете и подолгу сидел там, рассматривая карты и рисунки, которые я привезла из экспедиций. И вопросы - нескончаемые вопросы, на которые я никогда не уставала отвечать. Напротив, я даже горжусь, что с моей помощью ты стал умным и образованным человеком.
- Да где же они? - бормотала Урсула, обшаривая сумку в поисках ключей от машины.
А я вдруг поняла, что не хочу ее отпускать…
- А вы знаете, что мой внук Марк - писатель?
- Знаю, - улыбнулась она, оставив сумку в покое. - Я читала его детективы.
- Неужели? - обрадовалась я.
- Да, очень интересно.
- Вы умеете хранить секреты? - спросила я.
Урсула закивала и наклонилась поближе.
- А я ни одного не читала, - прошептала я. - Во всяком случае, до конца.
- Никому не скажу! - рассмеялась девушка.
- Я так горжусь Марком и я пыталась, правда, пыталась. Каждый раз настраивала себя, что уж этот-то дочитаю. Но, как бы мне ни нравилось начало, я все равно бросала на середине. Я обожаю хорошие детективы - Агату Кристи и так далее - но все эти кровавые описания, которые сейчас в моде… Нет, это не по мне.
- Так вы же служили медсестрой в госпитале!
- Война - это война, убийство - это убийство.
- Может, следующая книга…
- Может быть. Только вот не знаю, когда она появится.
- Марк перестал писать?
- Недавно он пережил серьезную потерю.
- Да, я читала, у него умерла жена. Бедная. Аневризма, да?
- Да. Так неожиданно…
- У меня папа так же умер, - вздохнула Урсула. - Мне было четырнадцать, я уехала в лагерь. И мне ничего не сказали, пока я не вернулась домой.
- Ужасно, - покачала я головой.
- Я поссорилась с ним перед отъездом. Сейчас даже не помню, из-за чего, ерунда какая-то. Хлопнула дверцей машины и даже не обернулась.
- Вы были подростком. Они все такие.
- Я вспоминаю его каждый день, - Урсула зажмурилась на секунду и снова открыла глаза. - А Марк? Как он перенес смерть жены?
- Плохо. Винит себя.
Урсула кивнула без тени удивления, будто знала о чувстве вины все.
- Я даже не представляю, где он сейчас.
- Как же это? - удивилась Урсула.
- Марк пропал. Мы с Руфью не знаем, где он. Уже почти год.
Урсула встревожилась.
- Но с ним… все в порядке? Он дает о себе знать? - Она встревоженно впилась в меня глазами. - Звонит? Пишет?
- Открытки, - ответила я. - Марк присылает открытки. Без обратного адреса. Боюсь, он не хочет, чтобы мы его нашли.
- Ну надо же, - Урсула глядела на меня с сочувствием. - Как жаль.
И тогда я рассказала ей о кассетах. О том, как я боялась тебя не дождаться. И как придумала записать свои воспоминания.
- Замечательно придумали! - искренне восхитилась она. - А куда вы их пошлете?
- У меня есть один адрес в Калифорнии. Марк жил там у своего друга, год назад. Пошлю туда, а вот получит ли он…
- Непременно получит, - уверенно сказала Урсула. Конечно, это были просто слова, сказанные для поддержки, но мне хотелось слушать их снова и снова.
- Вы правда так думаете?
- Да, - с непоколебимой уверенностью молодости повторила она. - А еще я думаю, что Марк вернется. Ему просто нужно время и место, чтобы понять, что он не виноват. Что жене ничем нельзя было помочь.
Урсула встала и наклонилась над моей кроватью. Взяла плеер и положила мне на колени.
- Не бросайте свои записи, Грейс, - сказала она, целуя меня. - Марк обязательно вернется домой. Вот увидите.
* * *
Ну, хватит. Я отвлеклась. Рассказываю тебе о том, что ты и так знаешь. Непростительная слабость: неизвестно ведь, сколько у меня вообще осталось времени. Итак: на полях Фландрии бушуют сражения, могилы майора Джонатана и лорда Эшбери еще не остыли, а впереди целых два года войны. Молодые парни со всех концов земли танцуют смертельный вальс. Сперва майор, потом Дэвид…
Нет, нет у меня ни сил, ни желания описывать их гибель. Достаточно того, что я о ней упомянула. Вместо этого мы вернемся в Ривертон, в январь тысяча девятьсот девятнадцатого. Война окончена, и Ханна с Эммелин, которые провели два года в Лондоне, в городском доме леди Вайолет, вернулись к отцу. Они изменились: очень повзрослели с тех пор, как мы последний раз о них говорили. Ханне восемнадцать, ей пора выходить в свет. Эммелин четырнадцать, и она топчется на пороге взрослой жизни, горя желанием в нее ворваться. Игры прошлых лет ушли со смертью Дэвида. Особенно Игра. Правило номер три: в Игру играют трое. Ни больше, ни меньше.
Вернувшись в Ривертон, Ханна первым делом достала с чердака китайскую шкатулку. Я тайком наблюдала за ней. Ханна спрятала шкатулку в холщовую сумку и отнесла к озеру.
Я спряталась у тропинки, у фонтана с Икаром и подсмотрела, как она донесла сумку до лодочного сарая. Постояла, огляделась - я нырнула поглубже в кусты, чтобы она меня не заметила.
Ханна подошла туда, где берег резко обрывался к воде. Встала спиной к обрыву и пошла, переставляя ноги так, что носок одной туфли касался каблука другой. Спустившись к озеру, отсчитала три шага и остановилась.
Повторив этот маневр еще два раза, Ханна опустилась на колени и открыла сумку. Достала небольшую лопатку (наверняка, стянула у Дадли) и начала копать.
Сперва это оказалось нелегко - берег был покрыт плотным слоем гальки, потом Ханна добралась до мягкой почвы, и дело пошло быстрее. Она не останавливалась, пока горка вынутой земли не выросла примерно на фут.
Ханна достала из сумки китайскую шкатулку и уложила ее в вырытую яму. Хотела уже засыпать землей и вдруг остановилась. Снова вытащила, открыла, взяла одну из миниатюрных книжек. Раскрыла медальон, что висел у нее на шее, и спрятала книгу туда, а потом вернула шкатулку в яму и начала закапывать.
Здесь мне и пришлось ее оставить - мистер Гамильтон мог меня хватиться, а он был не в том настроении, чтобы шутки шутить. На кухне кипела работа: мы готовились к первому послевоенному обеду. От некоторых из приглашенных, по словам мистера Гамильтона, зависела Судьба Семейства.
Так и вышло. Мы даже представить себе не могли, насколько она от них зависела.
БАНКИРЫ
Переводя взгляд с мистера Гамильтона на нас с Нэнси миссис Таунсенд со знанием дела процедила: "Банкиры". Она навалилась на сосновый стол и с помощью мраморной скалки пыталась победить комок упругого сладкого теста. Остановилась передохнуть, утерла лоб, оставив на лбу полосу муки. - Американцы эти, - пояснила она, не обращаясь ни к кому в отдельности.
- Нет, миссис Таунсенд, - возразил мистер Гамильтон. Он внимательно изучал серебряный набор для специй, отыскивая несуществующие пятна. - Миссис Лакстон действительно из нью-йоркских Стивенсонов. А вот мистер Лакстон такой же англичанин, как и мы с вами. "Таймс" пишет, что он откуда-то с севера.
- Значит, из этих новых выскочек, - фыркнула миссис Таунсенд. - Не смог не жениться на ее деньгах.
- Возможно, мистер Лакстон, действительно выбрал невесту из богатой семьи, - чопорно ответил мистер Гамильтон, - но он, несомненно, сумел увеличить ее состояние. Банковское дело - непростой бизнес, надо соображать, кому дать ссуду, а кому и отказать. Конечно, их нельзя назвать сливками общества, но таковы все бизнесмены.
Миссис Таунсенд хмыкнула.
- Будем надеяться, они дадут хозяину столько, сколько нужно, - сказала Нэнси. - Нам бы тут не помешала кругленькая сумма.
Мистер Гамильтон выпрямился и метнул в меня суровый взгляд, хотя я вообще молчала. Во время войны Нэнси много работала в деревне и очень изменилась. Нет, обязанности свои она выполняла по-прежнему тщательно, но когда мы отдыхали, сидя за столом, она гораздо свободней высказывала свое мнение и не боялась спорить. Меня пока еще не захватил этот дух свободы, и мистер Гамильтон, видно, решил, что лучше потерять одну заблудшую овцу, чем рисковать всем стадом, и присматривал за мной в оба глаза.
- Что это за разговоры? - не сводя с меня взгляда, вопросил он. - Ты же отлично знаешь, Нэнси, что мы не вправе лезть в дела хозяев.
- Простите, мистер Гамильтон, - без тени раскаяния сказала Нэнси. - Только я ведь вижу: с тех пор, как мистер Фредерик поселился в Ривертоне, он закрывает комнаты быстрей, чем я моргнуть успеваю. А из западного крыла всю мебель продали. И бюро красного дерева, и кровать леди Эшбери, ту, датскую. - Нэнси глянула на меня поверх тряпки для пыли. - А Дадли говорит, что лошадей тоже почти не осталось.
- Его светлость просто не хочет тратиться понапрасну, - возразил мистер Гамильтон. - Западные комнаты закрыли, потому что Альфред был на войне, а ты работала в деревне, и юная Грейс просто не справлялась с их уборкой в одиночку. А что касается конюшен - к чему его светлости лошади, когда он сам производит прекрасные новые автомобили?