- Ну, что ты? Я же очень люблю тебя, - сказал он, наклонился и поцеловал ее.
- Я боюсь! - Она пристально смотрела ему в глаза. - Чего-то боюсь.
- Граждане, вагон отправляется! - сердито сказал неизвестно откуда появившийся вожатый. Она не слышала вожатого. Она не сводила с него пристальных глаз. Словно что-то рушилось в ней.
Войдя в вагон, вожатый деловито постучал сапогами по полу.
- Я совсем замерзла. Пойдем! - сказала она.
Он бросил окурок.
Ко второму вагону торопливо пробежала кондукторша, придерживая свою сумку, словно противогаз.
- Ну, пойдем же! Что ты ждешь? Ведь наш вагон без кондуктора…
Начало 1970-х
Борис Дышленко
Пять углов
Умылся не так, нарядился не так, поехал не так, заехал в ухаб, и не выехать никак.
Загадка
I
В пятницу Исайю Андреевича с почетом проводили на пенсию, а на следующий день была черная суббота, и все о нем забыли. Ну и ладно: Исайя Андреевич последние месяцы только и думал о пенсии, так что ему было все равно, помнят о нем или нет. И не то чтобы Исайя Андреевич не любил своего коллектива, или был тяжело болен, или хотел бы заняться собственной дачей - дачи у него не было, - просто последнее перед пенсией время Исайя Андреевич почувствовал, что давно уже ему хочется на покой. Как-то раньше не замечал этого, а теперь вот заметил и стал не спеша и в свой срок подготавливать бумаги, так что когда пришло наконец время подавать, тут Исайя Андреевич и подал. Как ни копалось в документах начальство, как ни искало, придраться было не к чему: возраста Исайя Андреевич достиг, трудовой стаж у него намного превосходил нужный - не к чему было придраться. Жалко было отпускать его на пенсию: не бог весть какая спица в колеснице, но работник аккуратный, дисциплинированный, непьющий и дело свое за тридцать лет изучил досконально. Пытался начальник отдела уговорить Исайю Андреевича.
- Не уходите, - говорил, - Исайя Андреевич. Как же мы без вас?
- Да уж, - отвечал Исайя Андреевич, улыбаясь конфузливо и горделиво. - Незаменимых нет. Да ведь я и не у станка стою - что от меня проку?
Пытались Исайю Андреевича усовестить:
- Исайя Андреевич, а коллектив как же? Ведь к вам за долгие годы так привыкли: любят вас, уважают. Да и вам ведь как? Нужность свою, полезность чувствовать…
- Привыкнут и к новому, другому, - кратко отвечал Исайя Андреевич.
Тогда начальник решился на крайнее средство:
- Исайя Андреевич, мы вам тут думали как раз десять рублей прибавить. Погодили бы, поработали еще у нас: ведь это бы и на вашей пенсии отразилось.
Всю жизнь Исайя Андреевич был тих, уживчив; не только с начальством, но и с сослуживцами никогда в споры не вступал, но на этот раз оказался тверд.
- Чтоб вам, - сказал Исайя Андреевич, - эти десять рублей раньше придумать. Вот бы теперь и пенсия побольше была. Только все равно мне эти деньги покоя не прибавят, а мне хочется покоя, отдохнуть.
Так и крайнее средство не помогло - пришлось отпустить.
И вот в пятницу провожали Исайю Андреевича на заслуженный отдых. Утром еще профорг Татьяна Степановна Улитина, женщина громоздкая, широколицая и неудобная, при всей бесполезности и полной решенности вопроса, по инерции продолжала наседать на него с упреками:
- Что же вы, Исайя Андреевич, покидаете наш фронт? Как же вы будете без нас? Скучать станете: делать-то нечего будет.
Исайя Андреевич только улыбался и не отвечал. Исайя Андреевич знал, что будет делать. Последние месяцы Исайя Андреевич только и думал, что он будет делать, и не просто думал, а прямо-таки мечтал.
И вот в обед Исайю Андреевича провожали. В красном уголке публично та же самая Татьяна Степановна Улитина преподнесла ему в подарок от коллектива анодированные часы с красным циферблатом и большой, в коленкоровом под кожу переплете поздравительный адрес. Директор со сцены поздравил Исайю Андреевича. Начальник отдела выразил сожаление и тоже поздравил. Все пожимали Исайе Андреевичу руки. Теперь, истратив все слабые силы своего характера на сопротивление начальству, Исайя Андреевич чувствовал умиление и легкую грусть. После собрания директор пригласил Исайю Андреевича в свой кабинет, налил себе и Исайе Андреевичу по рюмке коньяку и сказал:
- Прощайте, Исайя Андреевич. Примите от меня лично поздравление и благодарность за вашу безупречную работу в течение ряда лет. Наслаждайтесь заслуженным отдыхом и не забывайте наш коллектив.
И рюмочку поставил на стол. Исайя Андреевич поблагодарил, свою рюмочку выпил, еще раз поблагодарил и отправился на заслуженный отдых.
Выйдя из учреждения, Исайя Андреевич почувствовал себя как-то неуверенно и в пустоте. И ждал от этого отдыха, и планировал, но планировал он его, во-первых, с утра, а во-вторых, не с пятницы, а с понедельника; и теперь, оказавшись на улице, немного растерялся. Сыро было на улице и неуютно, и непонятно было - пойдет ли сейчас дождичек или, наоборот, солнце выглянет. Выглянуло; стало вокруг ярче, светлее. К этому времени и рюмочка коньяку стала действовать: разлилась, согрела да еще и изнутри осветила в придачу к солнышку. А что осень… Так что - осень? Любил Исайя Андреевич всякое время года - любил и осень. А раз уж так случилось, что Исайя Андреевич вышел на заслуженный отдых в пятницу, а не в понедельник, то подумал он, что неплохо бы, вне плана, навестить двоюродного брата, жившего на Васильевском острове, уже давно персонального пенсионера и члена совета старых большевиков, а перед тем, как отправиться на Васильевский, Исайя Андреевич взял в винном магазине бутылку сладкого вина "Кагора": очень любил Исайя Андреевич это вино.
Приехав на Васильевский остров, Исайя Андреевич поднялся к своему брату на третий этаж и позвонил коротенькими звоночками три раза: квартира была коммунальная, и звонок был один на всех.
Дверь открыл брат Александр Иванович. Брат был двоюродный и отчество имел отдельное. В отличие от Исайи Андреевича он был высок, костист, самоуверен, тверд характером и имел свою точку зрения.
- Здравствуй, Шурочка! - робко приветствовал брата Исайя Андреевич и, вытянув вперед бутылку, показал брату, что у него было.
- Ишь ты! - удивленно сказал Александр Иванович. - Что это? Не замечал за тобой. В пятницу?! Что стряслось?
- Не стряслось, Шурочка, а случилось. Случилось, Шурочка! - радостно приговаривал Исайя Андреевич, проходя в прихожую и с трудом совлекая с плеч узенький кремовый, купленный в детском отделе плащик. - Случилось, Шурочка, сбылось наконец-то!
- Что, на пенсию вышел? - догадался Александр Иванович, пропуская двоюродного брата вперед и строго на него глядя. - На пенсию вышел? Чему ж ты рад? - Александр Иванович надел очки в тонкой серебряной оправе, еще строже посмотрел на Исайю Андреевича и снова повторил: - Так чему ж ты рад?
- Как же, Шурочка, не радоваться? - удивился Исайя Андреевич. - Я ведь об этом чуть не полгода мечтал. Все разные мечты, планы строил.
Александр Иванович несколько раз иронически похмыкал, шевеля тонкими белыми губами.
- Чудак ты, - сказал он. - Ну садись. Вот сюда, в кресло: тут поудобней будет. Что это у тебя?
Исайя Андреевич с гордостью обеими руками протянул ему свой адрес.
- Вот - ценили меня, преподнесли памятные подарки. Вот - и часы с гравировкой.
Александр Иванович пренебрежительно посмотрел на часы - в руки не взял. Он раскрыл папку, посмотрел, сложил, посмотрел сквозь очки на Исайю Андреевича.
- "Ценили", говоришь? Так и не уходил бы. Может, зарплату прибавили б. Что дома сидеть?
- Мне, Шурочка, предлагали, - с гордостью сказал Исайя Андреевич. - Десять рублей прибавки предлагали. Не хотели отпускать.
- Пф! - сказал Александр Иванович. - Десять рублей! Десять рублей на дороге не валяются, - строго сказал Александр Иванович. - Брать надо, коли дают. Да и что тебе сиднем дома сидеть? Не пойму. Ну ладно, - сказал Александр Иванович, - вышел так вышел: отметить надо.
Александр Иванович энергично встал, энергично подошел к холодильнику, энергично наклонился, охнул, схватился за поясницу.
- Ох! - сказал Александр Иванович. - Сиди-сиди! - сердито крикнул он Исайе Андреевичу. - Здоровей тебя, хоть и старше.
Александр Иванович быстренько накрыл на стол. Любо-дорого было смотреть: и рыбные консервы в томате, и селедочку с луком, и яйца вкрутую сварил, и все это на тарелочках, чистенько, аккуратно - это у них в роду все такие: порядок любят.
- Беленького? - спросил Александр Иванович, потрясая над столом бутылочкой, которая прежде, как помнил Исайя Андреевич, называлась четвертинкой, а в наше время - маленькой. - Беленького выпьешь по этому случаю?
- Да нет, Шурочка, я уж лучше своего, сладенького: у меня от водки бывает головокружение. Твое здоровье, Шурочка!
- Я здоров, - ответил брат. - Давай лучше за твою пенсию. Сколько тебе назначили?
- Семьдесят рублей! - с гордостью ответил Исайя Андреевич.
- Вот. А могло бы больше быть, - наставительно сказал Александр Иванович. - Послужил бы еще три года. Учитывая прибавку… Конечно, не персональная, как у меня, - погордился немного Александр Иванович, - а все же.
- А мне, Шурочка, хватит, - говорил, тихо хмелея, Исайя Андреевич, - мне довольно. Куда мне? Потребности невелики: пить я не пью, к щегольству тоже наклонности никогда не имел, кушаю умеренно - для чего мне больше?