Под картошку с соленым огурцом я незаметно допила свою рюмку водки, потом еще одну... Намечающуюся идиллию прервал раздавшийся некстати телефонный звонок. Чертыхнувшись – почему телефона никогда нет под рукой? – я побежала отвечать. Еще думала, пока бежала, кому это я могла понадобиться в пятницу вечером. Оказалось, Нику. От неожиданности я даже не выдала ему с ходу, что именно я думаю о нем и о том, кого он там напустил в мой дом без меня, а просто поздоровалась. Я поздоровалась, он поздоровался, а потом в трубке повисла невнятная пауза (вот как я люблю эту мужскую манеру – звонить и молчать). Чего звонил-то? Вполне вежливо осведомилась, чего ему от меня надо. В трубке раздался вздох.
– Да нет, ничего, собственно. Я просто так. Как ты?
– Я? Отлично. Почему тебя это интересует?
– Лиз, ну не надо так. Я... Мы... Ну, мы же не чужие люди. И вообще...
– Да?
Я, главное, еще все время помнила, что через стенку у меня сидит другой мужик, на которого мне не совсем наплевать, и который, вполне вероятно, слышит мою сторону этой содержательной беседы. Ну и поэтому, конечно, тон у меня получался несколько более резким, чем, наверное, был бы без этого обстоятельства. Кто его знает, может, без рюмки водки и Сашки за стенкой я вообще бы расхлюпалась.
– Я, собственно, хотел тебе сказать... – продолжал в трубке мой без малого бывший муж. – Я тут тебе денег перевел, чтобы ты не волновалась.
– Я нисколько не волнуюсь. Хотя спасибо, конечно. Сам перевел, или тебе Марсия напомнила?
– Какая Марсия?
– Мой адвокат. Там как раз подошло время первой выплаты алиментов, насколько я помню.
– А-а. Ну да, – согласился он как-то разочарованно, как будто рассчитывал, что я разрыдаюсь от его доброты. – Но я и сам помнил. Я хотел сказать, ты об этом не волнуйся.
Хотел – и сказал. Уже два раза.
– Как ты вообще? – все допытывался Ник. – У тебя все в порядке?
– Вполне.
Я старалась отвечать как можно короче, чтобы он скорей понял, что я, во-первых, страшно на него зла из-за последнего своего звонка, а во-вторых, мне действительно не хотелось с ним разговаривать в данных обстоятельствах. Да и вообще, если подумать. Но он почему-то не понимал.
– А чем ты там занимаешься?
– В данный момент? Или в целом?
– И в данный, и в целом.
– В целом особенно ничем. Так, гуляю, смотрю. А в данный момент я ужинаю, а ты меня отрываешь от полной тарелки. И не одна, между прочим, – мстительно добавила я, хотя это прозвучало как-то не очень к месту. Но Ник понял. И резко сник. Ник – сник. Стихи. Так ему и надо.
– А-а. Понятно. Ну извини. Я просто думал... В общем, Лиз, ты имей в виду, я по тебе вообще-то соскучился, если что. – И повесил трубку.
И что он хотел всем этим сказать? Что много думал? Хорошее дело, полезное, только не поздновато ли?
Я вернулась на кухню и налила себе еще одну рюмку водки. Пожалуй, заслужила. Сашка сидел над своей уже почти пустой тарелкой с невозмутимым видом. Похоже, не слышал ничего. Я машинально нагребла ему добавки из кастрюли и села рядом.
От выпитой водки и дурацкого звонка я не то чтобы обнаглела, но как-то расхрабрилась.
– Саш, можно, я тебя спрошу? Только не обижайся.
– Не буду. Спрашивай.
– Вот ты, говоришь, женат. А почему тогда ты, такой весь из себя прекрасный, в пятницу вечером сидишь не дома с женой, а у какой-то малознакомой бабы на кухне?
Он посмотрел на меня, как на больную мозгом.
– Лиз, ты что, думаешь, моя жена сама сидит дома в пятницу вечером?
– Это же неважно – где. Дома, не дома... Почему ты не с ней-то, где бы там она не была?
Он, казалось, задумался...
– Ну, знаешь... Как-то так уж сложилось... Не в жилу оно, понимаешь? Мне ее тусовка неинтересна, ей – моя. У нее там какие-то вечные бабы, тряпки, танцульки, а ей с моими мужиками скучно. Она, вообще-то, моложе сильно, ей еще и тридцатника нет.
– Н-да. Давно вы женаты?
– Года три. Это у меня вторая жена.
– А дети у вас есть?
– Нет. У меня есть дочка, там, от первого брака...
– Ты с ней общаешься?
– Я им помогаю, деньги там, все такое, квартиру купил, школу частную... А видеться – нет, не получается у меня часто. Конечно, на праздники там всякие, день рождения обязательно, подарки, но чтобы часто – нет, не выходит.
– Понятно. Большая дочка-то?
– Четырнадцать лет.
Я вздохнула.
– Помню. Самый возраст такой, вредоносный, трудный. Подросток. С виду большой, внутри – ребенок ребенком. На самом деле, зря ты это.
– Что – это?
– Что у тебя на своего ребенка времени нет. Ей сейчас самое важное, чтоб родители были поблизости. Особенно девочке – папа. Говорят, мальчикам нужен отец, а на самом деле – девочкам нужнее. И ты тоже... Что может быть важней своего ребенка-то?
– Да она и сама не хочет особенно, – Сашка взъерошился, но как-то неубедительно. – И с Леной, ну, новой женой моей, у них не сложилось.
– Почему меня это не удивляет? Сколько дочке было, когда вы с первой женой развелись?
– Десять.
– А сейчас четырнадцать. А женаты вы года три... Небось, и до этого были знакомы.
– Ну, были.
– Ну так что ж ты хочешь? За что ребенку ее любить, твою новую жену? Дети – они, между прочим, совсем не дураки, дважды два сложить – как нефиг делать. А уж подростки... И потом, они только с виду такие колючие, как будто взрослые, а на самом деле все равно дети. В общем, я не буду тебя грузить, ты сам большой. Но только я все равно не понимаю... С дочкой ты не общаешься из-за новой жены, с женой новой не общаешься, потому что тебе неинтересно...
– Ну, не то чтобы вообще... Но хотя да... Она другая совсем. Вот мы с тобой треплемся и о том, и об этом, ты все понимаешь, а там... Нам как-то разговаривать не о чем. Кто что купил, какой подружке что подарили – у меня от скуки челюсти сводит.
– Слушай, я заранее прошу прощения, но ты что – перед тем как жениться, вообще что ли с ней не разговаривал? Или тогда она говорила о сравнительных достоинствах Канта и Кьеркегора, а после свадьбы внезапно изменилась? Как-то я этого не понимаю – не о чем говорить. Ну и хрена было тогда жениться?
Он выглядел смущенным.
– Знаешь, вот ты сейчас говоришь, и я, чесслово, не знаю, что тебе сказать. Вот не помню, чего я тогда думал. Она красивая очень была, она и сейчас красивая, а тогда моделью работала – ну, знаешь, ноги от ушей, грудь, все такое... На нее все мужики оборачивались. И в койке тоже... А с Веркой – первая жена моя – мы уже больше десяти лет женаты были, привычка, то-се, потом разругались... В общем, глупо, наверное, если, как ты говоришь, вдуматься... Но мне казалось, я тогда ее любил...
– Ну да. У нас это называется trophy wife – трофейная жена. Первая жена – для души, а вторая – чтобы перед партнерами выпендриваться.
– Как-как? Жена-трофей? А знаешь, в этом даже что-то есть...
– Даже и не что-то. Только с ней потом еще и жить ведь приходится, вот в чем штука-то. Что мы, собственно, на твоем примере и наблюдаем.
Сашка задумчиво наклонил голову, а мне стало совестно. Ну и чего я завелась? Сижу тут, распинаюсь, учу жизни взрослого мужика, как заядлая сивилла, а сама-то, можно подумать...
– Да ладно, Сань, не бери в голову... Я ж тебя не воспитываю... Мне, наверное, просто хочется вас, мужиков, понять. Потому что... Ты, может, думаешь, я вся из себя такая благополучная тут сижу, а на самом деле...
И я, хлебнув очередную рюмку, поведала ему свою прекрасную душещипательную историю. Не всю, конечно, а с купюрами в нужных местах. В основном относящихся к вопросам благосостояния.
Но Сашка про купюры не знал и слушал мою сагу, раскрыв глаза и затаив дыхание.
– Ну и вот, – закончила я. – Вот я и приехала домой. Отдышусь, осмотрюсь... А там видно будет.
– Ну и дурак же он! – выпалил Сашка.
– Кто?
– Да мужик этот твой! То есть так-то он, может, и умный, я не знаю, но тут – дурак.
– Почему же это? – скептически спросила я. – Я – старая, он со мной двадцать лет прожил, привычка, то-се, а там – молодая, да еще, знаешь, китаянка. Экзотика. Трофей, опять же.
– Ну и что он будет делать с этой экзотикой? Любая экзотика через год знаешь, где сидеть будет? Да раньше даже. Он еще пожалеет, приползет к тебе.
– С чего бы? – Я всем своим видом выражала сомнение. Надо сказать, почти искреннее. Хотя, конечно, этот звонок...
– Да потому что ты... Ты... В общем, если б ты была моей женой, я б тебя ни за что не отпустил.
– Ты, Сань, только так говоришь, потому что тебе здесь и сейчас меня жалко, а на самом деле... Что-то мне сомнительно... То есть полгода назад я, может быть, в такое бы и поверила. Да что там – полгода назад, меньше даже, у меня и мыслей никаких не было. А теперь... Нет, вам, мужикам, только жопа гладкая нужна, ноги да морда двадцатилетняя.
– Лиз, ты, конечно, в чем-то права. Мужик всегда будет смотреть и на ноги, и на, как ты говоришь, жопу. Тут ничего не поделать. Но жить-то, жить потом ведь с человеком хочется...
– Особенно если это человек с модельной фигурой... Не уговаривай меня! Все равно моя жизнь бесплатная! Я себе даже операцию на морде сделать не смогла!
Он, конечно, не перестал меня уговаривать. И утешать тоже отнюдь не перестал. И это, надо заметить, было отрадно. Подо все эти душеспасительные беседы уровень водки в бутылке заметно снизился, и Сашка начал вполне прозрачно намекать, что в таком состоянии он просто не в состоянии садиться за руль, а потому из соображений гуманности и человеколюбия я просто обязана оставить его ночевать... Но тут я была, как скала.