Потому что никакой самый плохой хозяин, недоумок, не станет держать корову, которая в день дает стакан молока – 0,2 литра, как и сегодня пишется в строке отчета. Он не станет держать сто сорок семь свиноматок, из которых только тринадцать принесли приплод. А среднесуточные привесы в 19 граммов? Это ведь не вымысел, не страшный сон, а наше сельскохозяйственное производство дня вчерашнего и нынешнего.
Но как больно, как страшно порой свершаются перемены. Как тяжело даже просто видеть, глядеть, когда не человеческий разум, а страсти вершат судьбу.
Милая молодая женщина Валентина Владимировна Анопко, глава Пимено-Чернянской сельской администрации, с болью говорит:
– Начали делиться. Всё тащат. Пришли утром в сельсовет, стекол нет. Стекла вынули! Тянут всё, вплоть до штакетника. Не успели закрыть детский сад, профилакторий, ковровые дорожки утянули. Я соберу всех, кричу: "Мужики! Что вы делаете?! Свое растаскиваете! У себя, у детей своих тащите!" Спасибо, в Пимено-Чернях детсад отстояли, и там в тепле и уюте растут ребятишки. Двух сторожей наняли. И не зря. Ведь в местах иных вдрызг разбиты вчера еще уютные клубы, грабят детские сады. В холодных стенах остаются лишь раздавленные тяжелыми сапогами ни в чем не повинные куклы.
Сейчас вот сижу пишу. Февральский вечер. Желтый, режущий закат. Это к холоду. Душа просит тепла. И вспоминаю школу. В Пимено-Чернях, в "Рассвете", в Попереченском. Детишки. Милые лица сельских учителей. Они из доброй страны, из детства.
– Спасибо, что приехали, послушали нас, – говорили мне в "Рассвете", где с ноября не топится школа, а занятия идут в интернате, там теперь и классы, и спальные комнаты.
Учительская в Пимено-Чернях. И разговоры будто несладкие: о земле, о бывшем колхозе, о новых заботах, тревогах. Но душа спокойна, потому что рядом не отчаянье и злость, но материнская мудрость.
Спасибо вам, сельские учителя. Спасибо. Простите нас за то, что, как и прежде, со вздохом говорите вы о вечных дровах да угле, которые будто положены, о том… Нет, сельский учитель не профессия, а судьба. Достойные ее принимают. Награда им – детские души, глаза, открытые настежь. Это – высшее… А земное?
Поговорим о земном. С уходом колхоза сельская школа и сельская медицина теряют своего главного попечителя. Рядом другого нет. Колхоз помогал строить школу, давал жилье учителям, медикам. И в ежедневных своих заботах полагались на колхоз. Один председатель был щедрее, другой прижимистее, но напрочь отринуть людские заботы не смел никто. Этого не позволяли ни власть, ни добрые люди.
Бывший колхоз в хуторе Небыков построил школу. Но стоит она на замке. Все колхозное жилье выкуплено. Нового строить некому. Куда приедут учителя? Новые хозяева им жилья не построят. Прежде небыковская детвора училась в Пимено-Чернях, где находились правление колхоза, средняя школа, интернат с бесплатным питанием. Колхоз рухнул. Пимено-Чернянская школа намекнула небыковским фермерам, что нужно помогать топливом школе. Намек был понят. Фермеры перевели своих детей на учебу в Чилеково. Пусть и неблизкий путь. Но там совхоз живой, школу содержит, кормит школьников. И как говорит тамошний директор совхоза: "Не буду же я у небыковского Васи ли, Пети тарелку щей отбирать. Он-то в чем виноват". Кстати, возят из Небыкова детей в чилековскую школу две могучие машины. Хотя справилась бы одна. Но это дети "наши", а это "ваши". Колхоз кончился.
И потому в Пимено-Чернях некоторые детишки с новогодней елки пошли не с подарками, а со слезами. Деньги на подарки из района припоздали, да и что купишь на 1500 рублей.
Собирали с родителей по 5 тысяч. Не всякая семья могла себе это позволить. Ведь на селе теперь и безработные есть, и получающие по 5 да 10 тысяч рублей в месяц. И ожидающие этой зарплаты с сентября 1993 года.
В другом районе, другом хуторе, где колхоз понемногу расходится, но еще жив, правление выделило деньги на подарки только своим, колхозным. Тоже обиды.
– Мы все теперь в классе делимся, кто в каком кооперативе. А с чужими не дружим.
– Мама, а мы к какому фермеру принадлежим?
Трещина ли, разлом на селе проходят по детским душам.
В Попереченском да Пимено-Чернях, в "Волжанке" совхоз да колхозы разваливала жизнь. И теперь в самом худшем и горьком кого упрекать?
По-иному было в "Рассвете" Ленинского района.
"Мы решили сделать "Рассвет", – говорит председатель Ленинского комитета по сельскому хозяйству Г. А. Фомин, – своего рода испытательным полигоном, по опыту которого могли бы сориентироваться остальные хозяйства. А настоятельная необходимость в этом есть. За три последних года район по аграрному производству упал до уровня 1972 года, а по уровню поголовья в общественном животноводстве до уровня 1962 года. Ясно, что тут сказалась неэффективность всей командно-административной системы. Но и тем более было бы непростительным до крайности усугубить это положение при неумелом, необдуманном проведении реформы. Делить колхозно-совхозную собственность, по нашему глубокому убеждению, надо так, чтобы непременно приумножить ее. Вот с этой-то задачей, будем надеяться, как раз и справились в "Рассвете"".
Слова Фомина я беру из статьи областной газеты годичной давности. Статья озаглавлена: "Разделить, но так, чтобы приумножить". С оптимистической концовкой: "…Опыт "Рассвета" действительно станет ориентиром для других хозяйств области".
В колхозе "Рассвет" и вправду расформирование проводили не как Бог пошлет, а организованно. Почти четыре месяца в хозяйстве работали ученые из Всесоюзного научно-исследовательского института экономики труда и управления сельским хозяйством в содружестве со специалистами из областного и районного центра. Реорганизация велась под руководством бывшего председателя колхоза В. П. Мамаева, ставшего главой одного из крестьянских хозяйств, а также председателем ассоциации на землях бывшего колхоза. Сейчас выпущено методическое пособие "Опыт расформирования сельскохозяйственных предприятий" на примере "Рассвета", под эгидой Министерства сельского хозяйства, российской сельхозакадемии и вышеупомянутого института. Авторский коллектив во главе с академиком.
Никого не хочу укорять. Все мы умные задним числом. Кулаками махать после драки умеем. Но у семи вовсе не глупых нянек дите оказалось с большим изъяном. "Разделить, но так, чтобы приумножить", не получилось. И "сохранить размеры и специализацию животноводческих ферм" тоже не вышло.
До раздела в колхозе было 2 639 голов крупного рогатого скота, осталась нынче лишь одна тысяча, дойных коров уменьшилось втрое. Из 16 тысяч овец осталось 6 тысяч. Бывшие коровники да кошары опустели, в них гуляет теперь только ветер. И если по всему району за 1993 год поголовье скота сократилось вдвое, то в бывшем "Рассвете" чуть не втрое.
Нужна ли была реформация? Бывший председатель колхоза В. П. Мамаев, ныне глава своего хозяйства, считает, что нужна. Вызвана она была несколькими причинами. Во-первых, после Указа президента колхоз, а значит, каждый из его членов начал терять землю, ее по двести да триста гектаров раздавали пришлым.
Во-вторых, колхоз был поставлен в невыгодное положение по сравнению с фермерами по налогам и кредитам. А в-третьих, по-старому хозяйствовать было уже невозможно из-за общего развала в стране, который повлек падение дисциплины, производительности, а значит, и результатов.
– Дороги назад нет, – закончил разговор Василий Петрович. – Кто хочет работать и умеет, тот будет жить. А лодыри… – махнул он рукой.
Все понятно.
За селеньем, налево, разбитая дорога ведет к фермам, к жилью возле них. Две улицы чуть отступают от коровников. Живут в них те, кто у скотины работает.
Животноводческие фермы, открытые базы́ стоят друг подле друга шеренгой. Восемь просторных ферм. Большая часть уже пустует.
В товариществе "Луч", которым руководит Н. И. Потехин, бывший заведующий колхозным МТФ, работают животноводы: доярки, скотники. У них почти двести дойных коров, много молодняка. Н. И. Молтянинова, Г. К. Назарова, Ф. А. Новожилова не один десяток лет проработали здесь доярками.
– Тридцать лет назад приехала сюда, – вспоминает одна из них. – Ничего не было, чистое поле. Работали, строили, столько скотины развели, а разорили всё в один год.
– Но вы же сами решили разойтись, – возразил я. – Колхоз ликвидировали по вашей воле.
– Нас никто не спрашивал! За нас всё решили. Расходитесь, и всё!
Разговор был о жизни, о незаживающей боли. Подошли другие скотники, доярки. Говорили одно:
– Не спрашивали нас!
– Из Москвы приехали люди, из города, одно твердят: "Расходитесь!"
– У вас же собрания были. Три собрания. Первое – в августе девяносто второго года. Второе…
Меня прерывают:
– Велят: расходитесь! Из Москвы приказ!
– Кто не хочет, останется один на кургане! Так мне председатель сказал! А еще, помню, спросила: на каком кургане – на кладбище, что ли?
– Так и говорил: я с вами работать не буду.
– Разогнали!
– Какой был колхоз хороший… Долгов не было.
Стали говорить о нынешнем, но и здесь было мало сладкого:
– Мы коров пока не режем. Еще год будем держаться. Хоть наше молоко выгодней здесь вылить, чем в райцентр везти, такой бензин дорогой, запчасти, но мы всё же возим.
– Держимся. Не может же всегда так быть… Ведь молоко и мясо все равно будет нужно. А если всех порезать? Рядом поглядите. За две недели – под метлу. Полный гурт был скотины.
– Какую продали. А какая подохла, у "добрых" хозяев.
– Мы держимся. Всю жизнь – при скотине.
– Зарплата? Какая зарплата. Стыдно и говорить. На хлеб получаем. А живем своим.
– Все доходы мы на технику истратили, купили тракторы. Без них как работать?