После работы у меня еще остается время, скажем так, чтобы выпить три большие порции виски, прежде чем отправляться на вечерние занятия в реликтовые пещеры за Фэррингдон-стрит. Я сижу в грязном классе, слушая, как какой-нибудь старый паразит рассказывает о позитивном мышлении и о том, как избегать определенных вопросов. Немного времени уделяется стенографии. Все мы там очень одинокие и настроены дружески, и некоторые даже вместе ходят после занятий в паб, включая двух невзрачных девиц, к которым я собираюсь подъехать, как только почувствую себя более или менее уверенно.
Я рад, что возвращаюсь домой поздно. Я рад, что Грегори слоняется по своей комнате и никогда больше не спускается вниз и никуда не выходит. Я рад, что Урсула лежит свернувшись лицом к стене, прикидываясь то ли больной, то ли мертвой, когда я прошмыгиваю мимо помыться и пописать (а иногда и блевануть на скорую руку, если есть настроение). Я думаю: наконец-то мы все более или менее в одинаковых условиях. Мы квиты. Мы равны.
Ну а теперь угадайте, кого я на днях встретил? Я случайно зашел перекусить в паб - обычно я обедаю во вполне сносном греческом ресторанчике за углом - и вдруг заметил у стойки знакомую фигуру в знакомой позе. Длинные ноги и тонкая талия, неустанно делящие бремя грудной клетки, отягощенной непропорционально большим бюстом. Знакомые кудряшки. Джен.
О боже (подумал я), куда спрятаться? Но она тут же обернулась, заметила меня, изумленно раскрыла рот, улыбнулась, замахала и знаками дала понять, что немедленно присоединится ко мне. Я произвел быструю мысленную проверку: волосы на макушке более или менее в порядке, рубашка не самая грязная, с утра успел побриться, не пердел по крайней мере последние десять секунд. Я сделал большой глоток и закурил.
- Так, так, так.
- Ага.
- Ну и…
- Да ничего.
- Как поживаешь? - спросила Джен.
- Сама знаешь. А ты?
- Почему больше не звонишь?
Потому что ты меня кастрировала, сука, вот и все. Вот тебе и почему.
- А когда мне было тебе звонить?
- Ну, после той безумной ночи в вашей квартире. Сестра в порядке?
- Да, в порядке. - Мне просто не верилось, что все это происходит на самом деле. - Да, безумная была ночка.
- И ты мне еще говоришь. Этот твой сосед - господи боже.
Безвкусно и нереалистично, подумал я, но довольно мягко ответил:
- Что ты хочешь этим сказать?
- Но у него же проблемы.
- Неужели?
- Можешь мне поверить. - Она с довольным видом отхлебнула виски с апельсиновым соком. Ее поразительная радужка с фиалковой каемкой не выразила ничего, даже иронии.
- Какие же у него проблемы?
Она рассмеялась и, словно сама себя укоряя, прикрыла рот ладошкой.
- Не успел ты выйти, как он стал так смешно со мной разговаривать. Он ведь педик, верно? - Она снова рассмеялась.
- Как так "смешно"?
Джен передразнила Грегори с привычной достоверностью:
- Ну, знаешь, вроде: "А теперь, если наш прелестный ангелочек, наша проказница покажет нам свои маленькие тайны, тогда, быть может…" Ну ты знаешь. Не могу все припомнить. Но такая смехота. Я хохотала до слез.
- А что потом?
- Потом… - И тут впервые нечто вроде сочувствия промелькнуло у нее на лице. Она быстро опустила глаза, но только на мгновение. - О боже. Потом он попросил меня сделать для него стриптиз. Все таким же смешным голосом: "Покажи мне твои сокровища, моя сладкая", ну и всякое такое. И я - что мне еще оставалось - я для него как бы потанцевала.
- Что, стриптиз?
- Ну вроде.
- Что значит "ну вроде"? Ты раздевалась или ты не раздевалась?
- Ну, я вроде как бы сняла тенниску. И джинсы.
- Тогда о каких его проблемах ты толкуешь? По мне, так у него вообще никаких проблем нет.
- Нет, но потом он не… у него не…
- У меня иногда тоже не.
- Нет, но он так далеко и не заходил. Это было ужасно. Правда. Это было ужасно.
- В каком смысле?
Рассказ получался интересный и не без оснований утешительный. Но мне все это казалось странно далеким, и я даже чувствовал себя покровительственно. Семейное дело.
- Он заплакал, - сказала Джен. - Очень громко. Это было ужасно. Видеть, как он плачет. Видеть, как он так плачет.
- Из-за чего - из-за того, что у него не?…
- Думаю, из-за этого тоже. А еще из-за того, что он педик и неудачник. Из-за того что сестренка его свихнулась. Он сказал, что если она совсем свихнется, то и он тоже. Ну - из-за всего. Вид у него был еще тот - совсем замудоханный.
Я опять закурил. Я вновь ощутил ту укрепляющую холодность, которая столько раз за последнее время придавала мне силы. И я сказал - но теперь эта мысль уже утратила остроту:
- В общем, так или иначе, ты с ним переспала бы. Если, конечно, у него…
Джен выдержала мой взгляд.
- Да. И с тобой бы тоже. Если бы и у тебя все было в порядке.
- Но почему ты не осталась, черт побери? Почему не осталась?
- Я собиралась остаться! Но он сказал, что мне лучше уйти. Сказал, что ты не вернешься, а может, вернешься и привезешь с собой его сестру. Что-то в этом роде.
- Значит, вот как все было.
- Я просила его сказать тебе, чтобы ты мне перезвонил. Но ты так и не перезвонил.
- А он мне так ничего и не сказал.
- Так, выходит, он тебе ничего не передал?
- Нет. Но теперь все в порядке.
Итак, наконец мы знаем. Итак, наконец мы узнаем многое из того, чего не знали раньше. (По крайней мере я не знал - а вы?) Боже. Все это слегка настораживает, верно? Я хотел сделать ему больно - хотел разбудить его воображение, заставить его увидеть разницу между ним и всем остальным, - но мстить оказалось почти не за что. Теперь ясно видно, из-за чего он такой замудоханный. И она тоже.
Но теперь я их больше не боюсь. И никогда больше не позволю им пробудить во мне чувство вины. Теперь они чужие, которых следует пожалеть, принять в расчет и оставить. Мир, к которому они принадлежали, исчез. Его больше не существует; все, что осталось, мусор, отбросы.
В тот вечер, когда многое в наших жизнях переменилось к лучшему, в тот вечер, когда все встало на свои места, я столкнулся с Грегори в коридоре. Он возвращался из своей дурацкой "галереи", а я собирался с книжкой до Квинсуэй - поужинать где-нибудь подороже.
- Привет, - сказали мы одновременно.
Грегори снял пальто, вид у него был больной и измученный. Да, что-то он опускается, подумал я: одежда у него уже далеко не та.
- Как поживаешь? - агрессивно спросил я, натягивая новые перчатки.
Несмотря на мою уверенную позу и рискованную близость, Грегори повернулся и посмотрел мне в глаза.
- Отлично, - сказал он.
- Хорошо. А как дела в галерее?
- Отлично, - сказал он.
- Хорошо. Тебе по-прежнему там нравится?
- Пожалуй, не буду снимать пальто, - неуверенно произнес он.
Накинув пальто на свои узкие, покатые плечи, он стал подниматься по лестнице.
- Урсула у себя, - громко сказал я. - Хандрит, как обычно. Сходи подбодри ее, чего же ты?
С этими словами я захлопнул дверь у него перед носом и прогулочным шагом, ухмыляясь, направился к лифту. За наклонным окном мне были видны прохожие, которых несло по улице, как опавшие листья.
Поужинал я на славу. Теперь у меня очень много этих забавных бумажек, которые люди называют деньгами, и, похоже, я могу делать почти все, что мне нравится. Добрый вечер! Рады снова вас видеть! Да, не знаю, но водки с тоником я точно не хочу. Креветки в горшочке, если можно, и, как обычно, филей. Звучит замечательно. И графин - чего? - красного? Спасибо. Нет, я больше не хочу смотреть меню, я его и так наизусть знаю! Так что, пожалуйста, кофе и - дайте-ка подумать - как насчет большой порции бренди??? Здесь я чувствую себя крутым. И я действительно крутой здесь - пришло время сказать это. ресторан - традиционный, семейный итальянский ресторанчик на площади - полон одутловатых мужчин с грубыми лицами и мускулистыми животиками, полон женщин с жесткими складками вокруг развратных ртов и нечищеными зубами, женщин, которым с виду не очень нравится спать с мужчинами, но которым чертовски хорошо, когда они это делают. По правде сказать, мужчины здесь зачастую фантастически отвратительны - жлобам все позволено, что с них взять - и неуклюже пытаются подступиться к экзотическим блюдам, которые они ворчливо заказывают по-матерински заботливым официанткам ("Ты, придурок, лимон сверху клади", - услышал я, как один гурман советовал своему менее искушенному другу). Но, сказать по правде, и женщины редко на меня поглядывают; возможно, я представляюсь им заурядным жлобом; а возможно, кажусь слишком величественным и загадочным с моей книжкой в бумажной обложке, с моими сигаретами и вином и относительной сдержанностью, сидящим в одиночестве в этом переполненном месте.