Что случилось со мной там, внизу? Что-то случилось. Физически все это было очень даже реально - холодный пот, удушье, как будто сердце готово выскочить из груди, охватившая все тело дрожь, слишком глубинная, чтобы проявиться в треморе пальцев или прорваться криком. В мгновение ока я понял (как начинающий велосипедист или жокей), что мне надо прямиком отправляться обратно, обратно под землю, в преисподнюю, и я развернулся, снова купил билет, и застыл, как манекен, на спускающейся лестнице, а кругом все громче раздавался грохот молотков, и кружились темные смерчи, и мое тело (пот, дрожь, сердцебиение) впало в тот же ритм. Мне потребовался каждый, самый ничтожный атом моей решимости, чтобы не повернуться и не помчаться обезумевшим хомяком вверх по опускающемуся стальному колесу. Так что же - спускаться все глубже в этот ужас? Я быстро перешел со спускного эскалатора на подъемный и, перепрыгивая через ступеньки, помчался назад к свету.
Я попытался еще раз сегодня вечером. С тем же результатом. Кошмарная череда медлительных, вонючих, набитых, дергающихся автобусов доставила меня домой к половине восьмого. Теренс с Урсулой собрались на свои тошнотворные вечерние посиделки внизу: так или иначе, я был не в состоянии видеть никого из них. Я лег у себя и пролежал до одиннадцати, после чего, отважно бравируя собственной храбростью, направился в ванную. Теренс в новой нелепой рубашке, с видом коварной рептилии, сидел скорчившись за столом над саженным стаканом виски. В последнее время мы совершенно не представляем, каким образом приветствовать друг друга. Спокойной ночи. Здравствуй. До завтра. Полулежа в кровати, Урсула вязала, и я остановился, чтобы (редкий случай) переброситься с ней парой слов - да, у нее все в порядке, и она не особенно заботится о том, как заполнить день. Оставшись один посреди поблескивающей стеклом и никелем ванной, я поймал себя на том, что снова и снова прокручиваю мысль, не скомандовать ли Урсуле забраться попозже ко мне в постель. Но нет - по-своему это тоже будет ужасно. Я вернулся наверх, принял одну таблетку сильнодействующего снотворного, потом другую и стал дожидаться, пока все эти слепые дикари не завершат у меня в голове свои разборки. Где-то в комнате неподалеку, в одном из заброшенных жилищ на нашей улице, какой-то сбрендивший иностранец оглашал ночь истерическими воплями. Что он кричал? "…Закройте двери - закройте двери - закройте двери…" В какой-то момент я не выдержал и в полусне встал, подошел к окну, распахнул его и выглянул. Двери черной "скорой", приехавшей за ним, были явно открыты; но даже когда кто-то захлопнул их, он продолжал механически взвизгивать: "Закройте двери - закройте двери…" Какие двери он имел в виду, размышлял я, возвращаясь в постель. Было, наверное, уже утро, когда я провалился в сон, серая подушка отсырела, серый, грязный рассвет занимался за окнами.
Я попытался еще раз сегодня утром. С тем же результатом. Когда двери лифта с грубым скрипом захлопнулись за мной, я понял, что у меня нет ни единого шанса, даже самой тонкой, самой тщедушной соломинки, за которую я мог бы ухватиться. Торжественно и невозмутимо я проследовал под большой стальной лестницей. Сегодня утром я решил поехать на такси. Но денег не хватило. Надо приспосабливаться.
С кем хотя бы поговорить? Я позвонил из галереи Торке - подошел грубиян Кит и был невыносимо агрессивен, когда я попросил его передать Торке, чтобы он мне перезвонил. В обед я позвонил маме из автомата, но она была слишком занята, призрачна и слишком далеко от меня. Скиммер и Кейн - настоящие идиоты, просто великосветские жлобы (вам такие не встречались?); куда им разобраться в этих тонкостях. Боже, иногда оглядываешься, дабы посмотреть, что держит тебя в жизни, и понимаешь, насколько слабы и непрочны эти опоры. Теперь в моей жизни появилось нечто новое под названием "паника". До вчерашнего дня это было для меня просто слово. Что мне до этой паники? Почему бы ей не отцепиться от меня и не начать донимать кого-нибудь Другого?
После сумбурного разговора с Урсулой я вернулся домой наземным транспортом, наравне со всеми пробираясь сквозь распавшийся на очереди город, сквозь череду вялых вечерних перемещений. Урсула - и, представьте себе, Теренс - поджидали меня в моей комнате, с прочувствованной зависимостью глядя на меня в надежде, что я внесу какое-то разнообразие в их день, избавлю от надоевших шушуканий в "подполье". Я собирался взять с собой Урсулу и отправиться куда-нибудь поужинать и теперь чувствовал себя слишком измотанным, чтобы воспрепятствовать Теренсу присоединиться к нам; когда я выбрал французский ресторан на Доун-стрит и Урсула выбежала переодеться, я не предпринял никаких усилий, чтобы помешать ему тащиться за нами следом. Мы пошли пешком, без малейшей охоты. Ресторан был переполнен, и в нем стояла почти полная тьма (не хватало только капельдинеров - провожать посетителей к столикам). Разобравшись с аперитивом и выбрав меню, я рассеянно поручил сделать заказ Теренсу, и он выполнил поручение, запинаясь на каждом слове, неуклюже заискивая перед официантами (а как безобразно произносил он названия французских вин). Я дал этой парочке всласть наболтаться за ужином, а потом после двух больших рюмок бенедиктина заставил Теренса расплатиться в виде компенсации за вечер, проведенный вне дома. Но это не доставило мне подлинного удовольствия, даже когда я увидел, как внушительный счет уплыл вместе с грудой теренсовских пятерок. Мы шли домой рядом, держась за руки (Т. - сбоку, одной ногой постоянно попадая в водосточный желоб, уклоняясь от веток деревьев); кто-то даже предложил выпить вместе по "чашечке кофе", но я решительно пресек эти планы. Они быстренько разбежались по своим постелям, завершив очередной безмятежный цикл своих безмятежных жизней, пока я с помощью нескольких таблеток и бенедиктина искал букву "А" в разрозненном алфавите сна.
Что же случилось со мной там, внизу?
Все изменилось. Я остался ни с чем. Целый слой защитной оболочки грубо содрали с моей жизни. Все утратило свой привычный вид. Знакомые предметы теперь терзаются своим потаенным бытием (мне кажется, они что-то потихоньку вытворяют у меня за спиной). Когда на улице мой взгляд скользит по обитателям трущоб, жлобам, животным - существам, которых я раньше практически не замечал, - я беспомощно чувствую, как они меня вовлекают, и вижу персональный ад каждого из них. Я больше ничего не принимаю на веру: мельчайшее действие или мысль мгновенно дробятся на миллион вероятностей. Я покинул свою скорлупу. Теперь я - один из вас. Где я это подцепил?
Мне еще много чего нужно рассказать вам по секрету. Но пожалейте меня. Сегодня мой день рождения. Давайте повременим. (Знаю. Я заразился этим от него.)
9: Сентябрь
I
Это один из способов получить над ними власть.
Терри
Что-то безжалостное и неумолимое, как проказа, вторглось в мои ночи. Ситуация развивается стабильно и уверенно, с медленной связной логикой жанрового романа, шахматной комбинации или семейной игры. Я уже знаю, чем все кончится - ситуация вдруг начнет резко ухудшаться для нас обоих и никогда уже не поправится, - но я не могу пойти на попятный. Не могу и не хочу. Я буду продолжать, пока это не случится. Похоже, это единственное, что я могу.
Знаете, какое-то время я гулял со слепой девушкой - да, да, совершенно, врожденно слепой: она даже щеголяла темными очками и белой тростью, которая была похожа на прочерченную мелом отметку, плывущую в воздухе, или струйку дыма на ночных улицах - нечто абсолютно неуместное, учитывая, что ночью все видели не лучше ее. Каким увлекательным это казалось тогда озабоченному студенту в байковом пальто, с полным книг пластиковым портфелем и отпущенной в порядке эксперимента рыжей бородкой (я сразу подумал: а что, если…). Это была маленькая хрупкая еврейка; у нее были черные блестящие волосы, длинный трагический нос, рыхлое телосложение и широкогубый рот, почти такой же смуглый, как ее кожа; к сожалению, все считали ее хорошенькой. Подумайте также, как пронзительно выглядела эта отважная, но нерешительная фигурка, беспечно и жизнерадостно прогуливающаяся с друзьями в перерыве между лекциями, и она же - неуверенная сомнамбула, когда вы замечали ее одну в городе, делающая все, чтобы походка ее казалась твердой, но не в силах скрыть пугающе быстро меняющееся выражение лица, когда она брела по незнакомым тротуарам. Учтите также тот факт, что она а) была девушкой и б) не могла видеть, как я выгляжу, - и вы в полной мере оцените все могущество ее чар.