1760
блага вечного
и гордыню, воитель,
укроти в себе,
ибо ныне
ты знатен мощью,
но кто знает, когда
меч ли, немочь ли
сокрушат тебя,
иль объятия пламени,
или пасть пучины,
1765
или взлет стрелы,
или взмах меча,
или время само —
только свет помрачится
в очах твоих,
и тебя, как всех,
воин доблестный,
смерть пересилит!
Пять десятков зим[101]
я под сводом небесным
1770
правил данами,
утверждая оружием
их могущество
в этом мире
между многих племен,
и тогда возомнил,
будто нет мне
под небом недруга.
Но пришла беда! —
разоренье и скорбь
1775
после радости! —
Грендель, выходец адский,
объявился, враг
в дом мой повадился!
И от злобы его
много я претерпел
мук и горестей;
но слава Господу
Небоправителю,
что продлил мои дни,
1780
дабы ныне
эту голову изъязвленную
я увидел воочию
после долгостраданий моих!
Время! сядем за пир!
Винопитием
усладись, герой!
На восходе, заутра
я с тобой
разделю сокровища!»
1785
Слову мудрого радуясь,
воин гаутский
занял место
в застолье праздничном:
и дружине,
и стойкому в битвах
лучше прежней была
изобильная трапеза
приготовлена снова.[102]
Ночь шеломом
1790
накрыла бражников,
и дружина повстала:
сребровласого
старца Скильдинга
одолела дрема,
да и гаута сон,
щитобойца-воителя,
пересиливал,
и тогда повел
к месту отдыха
1795
гостя, воина,
издалека приплывшего,
истомленного ратника,
домочадец,
слуга, обиходивший
по обычаям древним
мореходов и путников
в этом доме.
Уснул доброхрабрый;
и дружина спала
1800
под высокою кровлей
зала златоукрашенного
А когда в небесах
ворон черный[103]
зарю возвестил,
солнце светлое
разметало мрак,
встали ратники,
меченосцы,
в путь изготовились,
1805
дабы вел их вождь
к водам, странников,
на корабль свой,
опытный кормчий.
И тогда повелел он
Хрунтинг вынести,[104]
остролезвое
железо славное,
и вернул сыну Эгглафа
с благодарностью,
1810
молвив так:
этот меч —
лучший в битве друг!
(и ни словом худым
о клинке не обмолвился
добросердый муж!)
а потом с нетерпением
рать снаряженная
дожидалась его,
поспешившего