Милославский ничего не сказал на это, а немедленно командировал на место массового политического преступления Проломленного-Голованова, наказав ему привести село в надлежащий вид. Невозможно сейчас сказать, какие меры строгости и меры кротости им были употреблены, летописец умалчивает на сей счет, но с тех пор сельскохозяйственные продукты поступали в город бесперебойно - не исключено, что он и вправду мужиков по старинке перепорол. Понятное дело, что районный уполномоченный был арестован за организацию партии вольных хлебопашцев и вскоре умер в губернской тюрьме от цирроза печени, хотя спиртного на дух не выносил.
Из прочих достопримечательностей эры председателя Милославского следует остановиться на познавательной экспедиции в окрестные глухие, заболоченные леса. Ни с того ни с сего Льву Александровичу пришло на мысль, что в жизни города героики не хватает, что трудовые будни хорошо было бы тронуть романтическими цветами. То есть и красильная фабрика работает исправно на германском оборудовании, купленном за кованую кладбищенскую ограду, выдавая запланированный метраж сатинового кумача, и продовольствием город снабжается бесперебойно, и кое-что из культурных товаров, если исхитриться, можно приобрести, например парусиновые тапочки объединения "Скороход", и народ заласкан проникновенными речами до такой степени, что уже верит в песни, как астрономы в гелиоцентрическую систему, и, если в песне поется, что город может спать спокойно, город, точно зачарованный, спит спокойно, - а вот героики, этакого горения на почве головокружения от успехов сильно недостает. Тут-то Лев Александрович и надумал снарядить познавательную экспедицию под водительством учителя черчения Ленского Василия Лукича. Никакой практической цели эта экспедиция не имела да и иметь не могла, поскольку, конечно же, нечем было поживиться в глухих лесах, а отправилась она так… как сообщал "Красный патриот", для расширения географического кругозора. Экспедиция плутала в лесах около полугода, потеряла примерно треть своего состава, утопила в болотах все снаряжение - словом, претерпела многие испытания. В начале седьмого месяца голубиная почта принесла в Глупов известие, что исследователи находятся на краю гибели, и Милославский был вынужден снарядить новую, спасательную экспедицию. По злой иронии судьбы как раз спасательная экспедиция и пропала, а познавательная спаслась, тем самым доказав всем благожелательно настроенным кругам, что человеку новой формации, у которого, как в песне поется, "вместо сердца пламенный мотор", никакие испытания не страшны. Город устроил первопроходцам головокружительную встречу, "Красный патриот" провозгласил их героями текущего исторического момента, а председатель Милославский подарил каждому по габардиновому отрезу.
Только сразу после закрытия торжественного митинга учитель Ленский попросил у Милославского аудиенции и вот что ему поведал: дескать, блуждая в глухих лесах, экспедиция набрела на самовольное поселение, которое не знает никакого начальства, не имеет понятия как о строительстве, так и об очищении рядов от чуждого элемента, и тем не менее прекрасно существует в согласии и довольстве. Это сообщение решительно вывело Милославского из себя: Ленскому он велел держать язык за зубами под страхом причисления к правым оппортунистам, а Проломленному-Голованову устроил жестокую нахлобучку за благодушие, близорукость и халатное незнание обстановки. Немедленно была сформирована третья, уже карательная экспедиция, которую возглавил Проломленный-Голованов, и учитель Ленский навел ее на самовольное поселение. Как оказалось, поселенцы жили на болоте примитивной коммуной, говорили на смеси офеньского и чисто литературного языков, вплоть до употребления таких книжных оборотов, как "прискорбный факт" и "отрадное обстоятельство", питались преимущественно ягодами да грибами, обходились без соли, но зато и вправду не знали никакого начальства; такой осуществленный идеализм был настолько противен запросам дня, что Проломленный-Голованов дотла сжег деревню, а идеалистов отконвоировал в город Глупов и заселил ими территорию бывшей Стрелецкой слободы, где в градоначальничество Василия Ивановича Лычкина был разбит плац для воинских упражнений; новоприбывшие повырыли себе землянки, и как только они хоть сколько-то обустроились, председатель Милославский моментально подключил их к строительству и борьбе, то есть, с одной стороны, бросил переселенцев на лесозаготовки, а с другой стороны, обязал их самостоятельно выявить недовольных, которых, по его расчетам, должно было обнаружиться не менее половины, однако новоприбывшие выказали стопроцентное недовольство, и поэтому Милославский их тронуть поостерегся. Впрочем, переселенцы и лес исправно заготовляли, кстати сказать, гнивший без дела вплоть до зимы сорок второго года, когда им начали топить печи, и в общественной жизни были тише воды, ниже травы.
Последнего подвига Милославского город снести не смог, ибо целый прозябавший народец Отец Родной умудрился приобщить к пролетарской цивилизации, и в тридцать девятом году соорудил ему прижизненный памятник, который был установлен посредине площади имени товарища Стрункина, ликом на восток, а задом к собору Петра и Павла. Такая признательность подданных пришлась Милославскому по душе, да и сам памятник был хорош; время от времени Лев Александрович распоряжался оцепить площадь, становился рядом со своим бронзовым двойником, принимал монументальную позу и спрашивал Проломленного-Голованова:
- Похож?
- Ну как две капли воды! - изумлялся Проломленный-Голованов.
Как-то вышли они на площадь для очередного свидания с памятником, а вокруг такая пустынность, такая пришибленная тишина, что Милославский задумался и сказал:
- По-моему, социализм самое время провозглашать.
- А не рано? - засомневался Проломленный-Голованов.
- Не рано, не поздно, а в самый аккурат. Ведь что такое социализм?..
Проломленный-Голованов почему-то виновато пожал плечами.
- Социализм - это когда тебе некому с ненавистью смотреть в спину.
И в тот же день он провозгласил социализм в передовице "Красного патриота".
Это была последняя акция председателя Милославского - вскоре он погорел, и причиной тому были его германофильские настроения. Правда, Гитлера он не жаловал, но вообще в благожелательных тонах отзывался о немецкой подтянутости, спортивном духе, военной активности на внешнеполитической арене и красном цвете имперского флага, который ему, видимо, что-то тайное навевал. Дошло до того, что, когда учитель Ленский, надо заметить, тронувшийся в результате двух экспедиций, осмелился в частной беседе ошельмовать третий рейх в геноциде и покушении на мировое господство, Лев Александрович отдал его под суд за антигерманскую пропаганду, и бедный учитель просидел в лагерях вплоть до победы под Сталинградом. Так вот, 29 июня сорок первого злосчастного года, когда уже пал Минск, председателя Милославского заманили в район и безо всяких расстреляли в тюремном дворе за целенаправленное уничтожение лучших людей, переписку с врагом народа Николаем Бухариным и капитулянтство перед лицом фашистской чумы. Уже взятый на мушку, Лев Александрович попросил позволения пропеть "Привет семнадцатому полку".
Этот удивительный конец председателя Милославского, если соотнести его с народническим началом и более насыщенным продолжением, возбуждает многие нешуточные вопросы, главный из которых состоит в том, как это из скромного подвижника культуртрегерского направления он превратился в мелкомасштабного тирана и самодура? Летописец по понятным причинам не касается этой материи и вообще избегает каких бы то ни было комментариев начиная с двадцать восьмого года, а только более или менее хладнокровно описывает глуповские непорядки, но в наше отчаянное время этот вопрос можно поставить со всей исторической остротой. Итак, в чем же причина падения маслобойщика Милославского с подвижнических высот до срамного политиканства?