– Мировой пожар – это самое сладостное и желанное зрелище для таких людей, как я, – ответил ему Аксельрод. – Это вроде пожара Рима, устроенного твоими собственными руками, только в гораздо больших масштабах. Нерон, сидя в своем провинциальном Риме, подожженном по его приказу, всего лишь репетировал будущий пожар всей планеты. Такие пожары, Витя, рождают грандиозные замыслы, они, как я тебе уже говорил, рождают гениальные стихи и театральные постановки, гениальные симфонии и ошеломляющие архитектурные проекты, они порождают совершенно новый тип освобожденных от шор прежней жизни людей, которые входят в новый, девственный, строящийся на свежем пепелище мир, и становятся хозяевами этого мира. Мировой пожар, – это, Витя, моя мечта, но не думаю, что у нас сейчас это получится, надо бы хоть Россию немного расшевелить, и поджечь здесь пару-другую вязанок дров. Слишком долго здесь ничего не горело, чтобы так, сходу, запылало сразу, и во многих местах!
– А что для этого надо делать?
– Что делать? Это, Витя, и есть первый вопрос, который необходимо решить русскому человеку: "Что делать?" А следом за ним и второй вопрос: "Кто виноват?" Поставь в своих статьях эти два вопроса, и ты станешь светочем будущей революции, ее лидером и вдохновителем, которому будут поклоняться, как богу, а потом, когда революция захлебнется в безразличии или в крови, отправят в ссылку или расстреляют у первой попавшейся стенки.
– А ты считаешь, что начавшаяся революция должна захлебнуться?
– Разумеется, все революции в итоге захлебываются: одни от восторга, а другие от рек пролитой крови, но это не должно тебя волновать. Все это будет потом, а пока не трать время и ощути полной грудью восторг и прелесть этого нового и невиданного для России времени!
И Виктор К. действительно ощутил полной грудью восторг и прелесть этого нового революционного времени. Обломофф мастерски описывает в своем романе, как многочисленные статьи К., сразу же ставшем ведущим журналистом страны, написанные на грани, и даже за гранью провокации, подталкивали народ и власти к решительным действиям. Он не щадил в своих статьях, никого: ни первых лиц в государстве, решавших даровать свободу стране, лежа в своей монаршей постели и потягиваясь после сладкого сна, ни того невежественного и реакционного народа, которому эта свобода была дарована. Усилия таких, как К., говорит Обломофф, действительно чуть не поставили страну на грань пожара гражданской войны, но, видимо, народ был действительно не готов к таким большим переменам, с него оказалось достаточным и одной перестройки, и огонь революции в России начал медленно ослабевать. До этого, правда, произошел крах огромной империи, и Виктор К. непосредственно стоял у руля этого краха и наблюдал рождение на обломках упавшего колосса совершенно новых, не существовавших ранее государств. Все это в романе Обломоффа описывается очень красочно, и особенно непрекращающиеся беседы между Виктором и Аксельродом.
– Пусть мы и проиграем эту битву, – говорил Виктору Аксельрод, – пусть здесь до конца все и не разрушится, но Россия беременна революцией, и подобных потрясений у нее в будущем будет еще достаточно.
– Россия беременна революцией? – спросил у него К.
– Да, это перманентная беременность, вроде беременности гулящей девки, которая постоянно ходит с большим животом и рожает под первым забором неполноценных ублюдков, которые, едва лишь успев подрасти, объявляют себя русским интеллигентами, и то сочиняют гениальные вирши, то в который раз решают два проклятых для этих широт вопроса: "Кто виноват?" и "Что делать?"
– Ты считаешь, что во всем виновата география?
– Разумеется, география, а что же еще? Это в ухоженной и подстриженной Германии или в такой же ухоженной Франции тамошние чистенькие юноши, только-только проучившиеся несколько месяцев в Геттингене или в Сорбонне, могут искать свой философский камень, выпаривать из ртути золото или изобретать рецепт вечной молодости, а здесь, в России, такие милые шалости не проходят. Здесь слишком много снега и вечной мерзлоты, чтобы заниматься невинными шалостями, здесь нужны решения кардинальные, здесь надо действовать решительно, чтобы не замерзнуть до смерти или не получить в спину пулю от татя в нощи на проезжей дороге!
Виктор, казалось бы, впитал в себя все идеи и все мысли своего товарища и выразил их в своих революционных статьях, которые действительно способствовали развалу великой империи и возникновению на ее окраинах независимых государств. Но дальше такого развала дело не пошло, Россия устояла, и революционный подъем в ней как-то само собой пошел на нет. Потом вообще из танков в центре Москвы расстреляли парламент, и больше уже ни о какой революции в России говорить было нельзя. Полностью выдохся и сник и сам Виктор, который постепенно стал понимать, что революционный проект в России, которым его поманили, как поманивают приманкой безмозглого щенка, был всего-навсего очередной иллюзией, очередной ловушкой, вроде поиска пресловутой Формулы Красоты, на который он потратил лучшие годы своей жизни. Он был морально опустошен и выжат, словно лимон, Аксельрод бросил его и заинтересовался каким-то другим студентом, который, кажется, изобретал свой вечный двигатель, жена сидела в психушке, ребенок воспитывался в деревне у чужих и неприятных ему людей, а сам он от тоски и неверия оказался в Аркадии, в маленьком провинциальном городке на берегу Черного моря, и, кажется, застрял здесь навечно. Мало того, он вдруг начал осознавать всю чудовищность своего падения, ведь, будучи Сыном Божьим, посланным в этот мир для спасения человечества, он хотел раздуть мировой пожар, и погубить это самое человечество в пламени мировой революции! Обуреваемый самыми страшными и зловещими предчувствиями, понимая, что его уже никогда не простят, пал он на колени, и протянул руки к иконе, сохранившейся у него совершенно случайно, обращаясь к своему небесному Отцу:
– Отче, прошу тебя, покарай меня, я не оправдал твоих великих надежд!
– За что ты, сын Мой, хочешь, чтобы я покарал тебя? – услышал он вдруг идущий с небес голос.
– Я отрекся от того пути, который Ты мне предназначил, и хотел разжечь пламя мировой революции, которая погубила бы и сожгла весь созданный тобой мир!
– Сын мой, не переживай так сильно, – ответил ему с небес все тот же ласковый голос, – ведь все в мире происходит лишь от меня! Ни одна травинка на земле и ни один волосок на голове человека не может вырасти без моего личного соизволения, и поэтому все, что ты совершил, совершилось при Моем попустительстве и вмешательстве.
– И пламя мирового пожара, который я пытался разжечь, тоже совершалось при Твоем попустительстве и вмешательстве?
– Да, и пламя мирового пожара, который ты пытался разжечь, тоже совершалось при моем личном участии. В мировых пожарах, сын мой, рождаются новые миры с новыми идеями и новыми человеками, в них рождаются новые города, новые народы и новые поэмы, новые симфонии и новые театральные постановки, новые, обновленные религии и новое отношение к Богу, который не терпит фарисейства сытых и пошлых князей церкви и мира. Не мир принес я в этот мир, сын Мой, но меч, поэтому не волнуйся о том, что ты совершил, ибо ты совершил все это во имя Мое!
– И я по прежнему остаюсь Твоим сыном?
– И ты по-прежнему остаешься моим сыном!
– И могу жить, не испытывая угрызений совести?
– И можешь жить, не испытывая угрызений совести!
– Спасибо, Отче, ты избавил меня от величайших терзаний и раздумий, которые только когда-либо приходили к несчастному человеку!
– Пожалуйста, мне приятно оказывать подобную милость. Живи спокойно, и не терзай себя понапрасну, ведь все, что ты сделал, ты сделал во имя Мое!
Так Виктор К., говорит Обломофф, оправдался перед Богом и вновь пришел к Нему на закате своей жизни. Ему было уже тридцать девять лет, и он хорошо сознавал, что сделал все, что мог, или, по крайней мере, почти все. Беседа с Богом, Который вновь признал его Своим сыном, окрылила Виктора, но одновременно задала и много вопросов. Именно в этот момент раздумий к нему вновь явился белый ангел – тот самый, что не раз являлся к нему во время его молодости.
– Здравствуй, Виктор, – сказал ему ангел, – давно мы с тобой не встречались!
– Да, – ответил ему Виктор, – очень, давно.
– Это зависело не от меня, – ответил ему ангел, а только лишь от тебя. Ты в последние годы попал под влияние дьявола, и я не мог с тобой встретиться, потому что ты сам не хотел этого.
– Да, это так, – сказал ангелу Виктор, – я действительно на долгие годы отпал от Бога, но теперь выяснилось, что все это была лишь видимость, что я всего-навсего выполнял Божью волю, о которой не догадывался ни я, ни даже тот, кто совратил меня с пути истинного!
– Да, это так, – подтвердил ему ангел, – даже дьявол, во всей своей мерзости и непотребстве, предаваясь злу и сбивая с пути истинного многих людей, на самом деле всего лишь выполняет волю Того, кому некогда служил. Неисповедимы пути Господни, и ни нам, Его ангелам, ни тем более людям, невозможно понять истинный замысел Творца!
– Но как же так, – спросил у ангела К., – как же я, будучи Сыном Божьим, так низко пал, что предавался сначала нелепым вычислениям, бросал женщин, детей и друзей, а потом вообще пытался разжечь пожар мировой революции? Как может Сын Божий так поступать, ведь это не путь, к примеру, Иисуса Христа, который тоже был Сыном Божьим?
– Да, это не путь Иисуса Христа, – ответил ему ангел, – ибо у Него был свой путь, а у тебя – свой. Вы шли к одной и той же цели разными путями, которых вообще очень много, и не в нашей компетенции разбираться, какой путь лучше и какой путь легче. Это все метафизика, и очень большая тайна, которая будет разгадана лишь там, за гранью и за тенью креста, на котором вы оба в итоге повисните.