Революция (Изыск.)
Читать роман "Евангелие от Обломоффа" невозможно без некоторого внутреннего содрогания, и даже ужаса при виде святотатства автора, который на полном основании утверждает, что Виктор К., этот Сын Божий, этот новый Мессия, посланный на землю для искупления грехов человечества, пал так низко, что забыл о своей божественной природе и полностью попал под влияние дьявола. Кстати, Обломоффу это сразу же припомнили: после выхода романа на него обрушился град критики и проклятий, его предавали анафеме везде, где только можно, и еще раз, публично и с завываниями, отлучали от церкви. Этот же роман помешал пятидесятипятилетнему Обломоффу получить Нобелевскую премию, на которую его уже давно номинировали. Поистине, этот роман явился роковым в судьбе автора, но не мало ли, зададимся мы вопросом, было в его судьбе роковых романов? Мало ли было в ней роковых моментов, вроде выхода из православия, а потом и из иудаизма, а также твердый отказ римскому Папе принять католичество? Многие воспринимали Обломоффа, как истинного дьявола во плоти, и то, что он в романе писал, по существу, о себе, как о Сыне Божьем, к тому же продавшем душу дьяволу, еще больше убедило его недругов в этом мнении. Имя Обломоффа склоняли во время церковных проповедей и месс в разных церквах, чудовищные вещи писали о нем желтые газеты на всех языках мира, он был проклят и загнан, как дикий зверь, и то, что его еще терпели в его дешевом пансионе на Лазурном берегу, казалось ему невероятным подарком судьбы. Впрочем, объяснение этому было очень простое: на Обломоффа приезжали посмотреть, как на некую диковинку, его автографов жаждали экзальтированные читательницы и кинозвезды, на аудиенцию к нему записывались за месяцы вперед, и владельцы пансиона извлекали из всего этого колоссальную прибыль, переименовав старое название "У прудов" на новое: "Обломофф", которого сам виновник происшествия из-за всей этой суеты, кажется, не заметил.
Однако настало время вновь вернуться к скандальному роману и продолжить рассказ о новом проекте, предложенном дьяволом Виктору К. К этому времени в жизни Виктора произошли значительные перемены: Марта, его бывшая однокурсница, на которой он женился, повинуясь какой-то внезапной прихоти, и всегда тяготился ее присутствием, как-то незаметно помешалась, и лечилась сейчас от сумасшествия в одной из психиатрических лечебниц Подмосковья, ребенок их жил в деревне у родителей Марты, а сам Виктор перебрался теперь в какие-то невероятные трущобы в Мытищах, где снимал комнату в доме полоумной старухи, уже восемь или десять лет пытаясь закончить один и тот же московский институт, из которого его, как ни странно, все еще не выгнали. Протагор, разумеется, был все это время рядом с ним, их беседы и чаепития иногда затягивались до утра, и лучший друг оставался ночевать у Виктора, вызывая недовольство сварливой хозяйки. Влияние дьявола на К. возросло чрезвычайно, он, казалось, совсем погиб для Божьего дела, к которому первоначально был предназначен, но борьба за его душу шла непрерывно, и итоги этой борьбы до сих пор были неясны. Отдавал ли себе отчет сам К., кем он является на самом деле, и какие события разворачиваются вокруг него? – задается вопросом Обломофф, и тут же на него отвечает: да, отдавал? Виктор, разумеется, хорошо понимал, кто он такой на самом деле, но страшился признаться в этом самому себе, ибо вторая, человеческая сущность его натуры почти полностью вытеснила из него все божественное. Кроме того, он ведь заключил некогда договор с дьяволом, и часто по ночам, оставшись один, с содроганием вспоминал об этом событии, будучи уверен, что Господь его за это ни за что не простит. Кстати, Протагор, который не особо скрывал, кто он есть на самом деле, и уже совсем не церемонившийся с Виктором, много раз со смехом говорил ему:
– Ты, Витенька, теперь для Господа не кто иной, как блудный сын, но в отличие от героя евангельской притчи Он тебя не простит. Это старому отцу, герою упомянутой притчи, хозяину огромного поместья и многочисленных слуг и рабов, не считая рабынь, а также мелкого и крупного рогатого скота, – это старику из евангельской притчи можно было простить явившегося к нему блудного сына, а Господу это делать нельзя. Слишком много потеряет он в глазах ангелов и всего небесного воинства, окружающего его со всех сторон, если простит твое богоотступничество. Ведь ты, Витя, будучи некогда Сыном Божиим, предал своего Отца, и уже не можешь вернуться к нему. Не смог ты, Витя, повторить путь Иисуса Христа, не смог, дорогой, и теперь должен вечно служить мне и участвовать в тех проектах, которые я тебе предложу!
– Ты считаешь, что у меня нет никакой надежды вернуться к Отцу? – спросил у него Виктор.
– Никакой! – безапелляционно отрезал в ответ Протагор. – Абсолютно никакой, ибо ты подписал со мной договор, и, между прочим, не чистой водой из прозрачного родника, а собственной кровью, и вынужден теперь делать все, что я тебе прикажу!
– Твои приказы бессмысленны, – устало ответил ему К., – на них уходит масса времени, они необыкновенно увлекают человека с самого начала, вроде этого твоего поиска Формулы Красоты, которая должна была каждого бездаря сделать гениальным художником и поэтом, – твои проекты первоначально кажутся гениальными, но потом оборачиваются абсолютной пустышкой и потерей драгоценного времени. Лучше я покаюсь и вернусь к своему небесному Отцу, – быть может, он все же простит меня и позволит продолжить мою временно прерванную миссию?
– Дурак, – закричал на него Протагор, – ну и дурак же ты после этого, батенька, прямо смотреть на такого дурака после этого не хочется! Прямо вот плюнул бы тебе в рожу после этого да посмотрел, как ты со стыдом вытираешься! Сказано тебе, что не примут тебя уже назад ни за что, значит не примут, вот и служи теперь мне, и участвуй в новом проекте, о котором я тебе прожужжал, кажется, не только левое, но и правое ухо!
– И что же это за новый проект? – совсем уже устало спросил Виктор.
– Революция, революция, и еще раз революция! – радостно закричал в ответ Протагор. – Революция, которая, батенька, изменит тебя и внешне, и внутренне, и поднимет на такие высоты, поставит на такие баррикады, что ты просто задохнешься от этой революционной высоты. Кроме того, она позволит тебе реабилитировать себя в глазах невидимой общественности за провал твоей Формулы Красоты, от которой, прямо скажем, многие ожидали отдачи, а не получили в ответ ничего!
– И что это за такая невидимая общественность? – угрюмо и брезгливо, ибо непомерно он уже устал от Протагора, спросил Виктор.
– А вот это совершенно неважно, что это за невидимая общественность, – сразу же почему-то успокоился тот. – Сказано тебе, что будем теперь заниматься революцией, значит, будем ей заниматься, а обо всем прочем, в том числе и о покаянии, забудь как можно скорее!
И началась у Виктора К. совершенно новая жизнь. В стране действительно назревали перемены, о которых Протагору, разумеется, было известно лучше других, а потом вообще началась революция, почему-то названная перестройкой, и Виктор К. окунулся с головой в эту революцию, которая казалась ему освобождением от груза всех его прошлых проблем. Былые его поиски некоей Формулы Красоты казались повзрослевшему Виктору детским лепетом, у него теперь было настоящее дело, за которое не жалко было отдать не только жизнь, но и душу. Впрочем, душу свою он уже, кажется, продал за раскрытие всех тайн вселенной, но даже это было не важно, ибо таких невероятных событий, которые происходили в стране, не ожидал никто, и в первую голову он. Закончив кое-как институт, и отделавшись от надоевшей ему Марты, которая коротала свои дни в подмосковное лечебнице для душевнобольных, куда время от времени приезжали ее родители вместе с их общим ребенком, и пару раз из любопытства заглянул он сам, – став наконец-то свободным, Виктор К. обнаружил в себе неожиданный талант публициста и немедленно этим талантом воспользовался.
– Пиши, Витя, обо всем, что ты видишь, а в первую очередь о том, что ты не видишь, – советовал ему неизменно находившийся рядом Протагор Аксельрод. – Пиши на грани провокации, и даже за гранью провокации, стань непревзойденным мастером провокации, пусть потом за тебя проклянут на века все племя журналистов в этой стране, назвав их поголовно продажными, а все газеты – поголовно желтыми.
– Но я никому не продался, – возразил ему Виктор К. – Я пишу не за деньги, а потому, что просто пишу!
– Ты продался идее, – парировал его возражение Аксельрод, – и это, возможно, самый большой и отвратительный вид продажности, который существует на свете. Впрочем, это не должно тебя волновать. Тебя вообще ничего не должно волновать, кроме разжигания пламени революции, которая уже вспыхивает зловещим багровым и синим цветом то в одной, то в другой части страны.
– Откуда у тебя такая любовь к революции? – с интересом спросил его Виктор.
– У каждого русского интеллигента разлита в крови любовь к революции, – ответил ему Аксельрод. – Она, можно сказать, закодирована у него на генетическом уровне, и в нужный момент неизбежно прорвется наружу. Точно так же, как в крови русского народа разлита любовь к бунту, который в благоприятных условиях обязательно происходит и оборачивается подожженными усадьбами, повешенными городовыми и изнасилованными хозяйскими дочками. Если соединить вместе две эти любви: любовь русского народа к бунту, и любовь русской интеллигенции к революции – то возгорится такое пламя, которое никакими брандспойтами и помпами не потушишь. Если же добавить сюда любовь к революции еврейского интеллигента, то получится вообще мировой пожар, который может спалить всю планету. Собственно говоря, так уже один раз в истории России и произошло, и очень бы хотелось этот успех повторить.
– А для чего тебе мировой пожар? – опять со странной усмешкой спросил у него К.