Скрепя сердце вошел Иона-второй в ворота Города Лжецов, и стал на всех площадях пророчествовать: "Покайтесь, жители безумного города, ибо через сорок дней он будет разрушен!" Лжецы, разумеется, решили подшутить над Ионой и сделать вид, что они каются, хотя на самом деле вовсе не собирались этого делать. Они посыпали головы пеплом, одевались в рубище, и даже на время вместе со своим скотом отказывались от воды и еды, чем очень огорчали Иону, так как он понимал, что Господь за это простит их. Но Господь отлично видел все лицемерие и все фарисейство насквозь прогнившего и циничного города, который каялся лишь на словах, для вида, и в положенный срок, то есть через сорок дней, навел на город страшные небесные казни. Город Лжецов был поражен огнем и серой с неба, жителей и всех животных в нем терзали поднявшиеся из земли адские демоны, а с небес спустились ангелы мщенья и огненными обращающими мечами добивали тех, кто еще каким-то чудом был жив. А потом земля разверзлась и поглотила развалины и бездыханные тела людей и скотов, и на месте поверженного города образовалось огромное асфальтовое озеро, которое смердело так отвратительно, что окрестные племена обходили его стороной за многие километры. "Иди, Иона, домой, к своей хижине и своим козам, возьми чудесным образом появившиеся там перо и бумагу и запиши всю эту историю, потому что ты теперь стал пророком, и о твоих подвигах и страданиях должны узнать все люди земли!" – сказал Ионе Господь. "Но я, Господи, не умею не то, что писать, но даже читать, как же я выполню то, что Ты от меня просишь?!" – возопил к Господу Иона. "Послушай, Иона, – мягко возразил ему Господь, – не говори глупостей, иди, и делай то, что тебе велено: ты, если понадобится, не то что писать и читать, но даже говорить на двунадесяти языках сможешь свободно!" – "Погоди, погоди, – опять возопил Иона, – все это понятно, и я, разумеется, выполню твою волю! Однако ответь мне: чей Ты больше Бог: евреев, христиан или магометан, ибо ты погубил и тех, и других, и третьих, и, значит, волен миловать и наказывать вообще всех на земле!" – "Не вдавайся, Иона, в такие дебри и в такие загадки, – ответил ему с неба Господь, – паси лучше своих коз, сосватай какую-нибудь пригожую девушку, а на досуге все же запиши всю эту историю. Оставь мне ломать свою голову над загадкой того, что с вами, человеками, делать, и как с каждым из вас поступать. Оставь Богу Богово, а пастуху – пастухово, а за сим прощай, еще увидимся на небесах, не так скоро, как ты желаешь, но увидимся непременно!" И Иона выполнил все, о чем говорил Господь, а именно стал опять пасти своих коз, женился на красивой девушке из соседней деревни, а на досуге записал на листах чистой бумаги всю эту историю вполне добротным вечным пером, которое неизвестно как оказалось у него под рукой.
Выслушав всю эту историю, Обломофф некоторое время молчал, а потом сказал Доктору Обрезание:
– Спору нет, история занятна, но скажите, а какое отношение она имеет к обрезанию?
– А никакого, – ответил ему Андроник Новосельцев, – я рассказал ее вам единственно потому, что тоже болею вместе с вами, – а я всегда сопереживаю тем пациентам, которым делал операцию обрезания, и принимаю на себя часть их болезни. Поэтому уж не обессудьте за этот нехитрый рассказ, и не судите строго старого обрезалу, который искренне сочувствует вам и пытается помочь, чем только может. Оба мы сейчас не вполне нормальные люди, оба мучаемся болями в области прооперированного фаллоса – вы реальными, а я фантомными, – и потому вправе нести всякую несусветную чушь, вроде той, что я вам сейчас рассказал.
– Как, – спросил у него удивленный Обломофф, – вы мучаетесь фантомными болями в той же области вашего причинного места, которое вовсе не было прооперировано?
– Ах, дорогой, – воскликнул в ответ на это Андроник, – я всю жизнь мучаюсь фантомными болями! Каждое новое обрезание прибавляет мне новую фантомную боль, а поскольку таких обрезаний в моей жизни было не счесть, я всю жизнь хожу с травмированным и пронизанным болями фаллосом, отчего постоянно имею кучу проблем, в том числе и с представительницами противоположного пола!
– Сочувствую вам, – искренне ответил ему Обломофф.
– Пустое! – отмахнулся рукой Доктор Обрезание. – В конце концов, я сам выбрал себе эту профессию, никто силой не тянул меня в нее, и страдать теперь должен лишь я один. Что толку об этом здесь говорить? Не расскажите ли и вы в ответ на мою историю какую-нибудь свою, такую же безумную и занятную?
– Охотно, – сразу же отозвался Обломофф, – вот вам не менее занятная и безумная история, которые, между прочим, я тоже коллекционирую, и начинается она так.
Шапка
В самом начале нового, третьего тысячелетия нашей эры в городе Ярославле жил молодой человек, который учился в университете, и на досуге баловался тем, что сочинял стихи. Стихи у него, между нами, были не ахти какие хорошие, но и не совсем плохие, то есть самые обыкновенные средние стихи, которые кто только не пишет в наше время, да и в прежние времена кто только не писал! Сам же молодой человек, которого, между прочим, звали Андреем, тоже был во всех отношениях самым обычным молодым человеком, и не привлек бы наше внимание, если бы однажды, в самом начале зимы, а возможно, в самом конце осени, когда уже выпал первый снег, неожиданно не обнаружил, что у него нет шапки. Собственно говоря, шапка у него была, и не одна, а целых две, но такие затасканные и занюханные, что на них просто жалко было смотреть. А если говорить честно, то смотреть на них было стыдно и самому Андрею, и всем его друзьям и знакомым, которые в один голос утверждали, что у поэта в России должна быть приличная шапка. Ибо поэт в России больше, чем поэт, даже если стихи у него и не особенно выдающиеся, а вполне средние, что тоже, между прочим, очень неплохо. Знакомые девушки Андрея, которые обучались вместе с ним в университете, тоже высказывали мнение, что ему пора сменить свои старые шапки, которых, как известно, было две, на одну новую, но приличную, и тогда, возможно, они сходят с ним на дискотеку, и даже, в виде особого исключения, позволят почитать себе что-нибудь из стихов. Последнее особо воодушевило и даже вдохновило Андрея, и он решился купить себе новую шапку.
Собственно говоря, проблем с тем, чтобы купить новую шапку, в Ярославле не было никаких, ибо многочисленные рынка этого города предлагали всем желающим тысячи разных шапок какого угодно фасона и цвета, и меховых, и кожаных, и еще Бог знает каких, сшитых и вручную, и заводским способом, и привезенных из-за границы за тысячи километров, в том числе даже из Китая, где толк в шапках тоже знают, так как в некоторых местах там бывают морозы не хуже, чем даже в Сибири. Не было проблем и с деньгами на покупку шапки, поскольку родители Андрея, жившие в деревне, недавно прислали ему деньги, да и сам он немного подработал, разгружая контейнеры на одном из ярославских вокзалов, что вовсе не зазорно ни для старого бомжа, ни для молодого поэта. Одним словом, проблем с покупкою шапки не было никаких, поскольку главное заключалось в решимости самого Андрея оторваться наконец-то от сочинения стихов и съездить на один из ярославских рынков, которых, повторяем, в городе было великое множество.