Когда наконец звуки хомуса, замороженные холодным воздухом, смолкли, Нанаец перешёл к размышлениям о философичности жизни – в том смысле, что понял, как много в ней неожиданностей. Идея, ради которой он обошёл эхвынские дороги, придумал ДЗ, смастерил дезинфектатор, потеряла свою актуальность, но вовсе не потому, что Гр отнял у него машину. Нет, начинать всеобщую дезинфекцию в условиях мировой эмоциональной нестабильности было очень опасно: обозлённые люди становились равнодушными не только к чистоте планеты, но и к личной гигиене. По слухам, кое-где наотрез отказывались от туалетного мыла, а вместе с ним и от романтики отношений. Всё упростилось и огрубело. В последний приезд на родину Нанаец не смог купить билет на самолёт, чтобы вернуться в Эх-Вынию. Лётчики всеми способами отнекивались от полётов, боясь браться за штурвал. Пилоты опасались подвохов со стороны политиков, перепутавших все дорожные карты. Пришлось возвращаться с помощью воздушного змея.
"Эх, что-то я сделал не так, – думал изобретатель, – если позволил Гр сбить мои планы. Политики политиками, но роль дезинфекции в истории ещё никто не отменял. А теперь, что ж, надо ждать потепления обстановки в мире, прежде чем браться за уничтожение пыли на дорогах". Нанаец ощущал себя человеком, внезапно выброшенным в открытый океан. По прошлому опыту он, разумеется, знал, что, оказавшись в воде, нужно оглядывать её поверхность, чтобы вовремя заметить проплывающие мимо предметы, вроде боксёрских перчаток или надувного матраца. Знал, что, если сильно повезёт, можно ухватиться за мощный загривок белого медведя или вскарабкаться на обломок айсберга и доплыть на нём до берега, орудуя замёрзшим шарфом вместо весла. Что ж. Нанаец решительно встал и огляделся. Он, кажется, знал, что нужно предпринять в первую очередь.
Вот что бывает, когда пожалеешь Родину: тотчас следует боль от перенесённого предательства, затем наплывают философские размышления, а за ними приходит осознание своих поступков.
Костёр, или Северное сияние
Серое небо отодвинулось от верхушек айсбергов – над снежной пустыней прибавилось воздуха. Стало легче дышать. Нанаец вывернул карманы своих брюк наизнанку и стоял, наблюдая, как из них ворохом сыплется разная мелочь. Потом вытряхнул содержимое рюкзака прямо на снег и присел на корточки: перед ним валялась груда ненужных вещей, которые напомнили ему о его же ошибках.
– Японский городовой! – выругался путник, неприятно поражённый видом своих глупостей, таких очевидных на фоне сияющей снежной белизны. Одна только маленькая фотография – его жена и две дочери на фоне далёких синеющих гор – привлекла внимание Нанайца. Он бережно вытянул снимок из кипы пожелтевших квитанций, сунул его во внутренний карман тёплой, подбитой искусственным мехом куртки и продолжил разглядывать своё прошлое.
Ошибки лежали большим неуклюжим комом. Во все стороны торчали непонятные по своему назначению резиновые пики, бумажные скрепки, пластилиновые камни. Нанаец принялся перебирать хлам, торопясь покончить с этим делом быстрей, чтобы не замёрзнуть. Впрочем, он скоро убедился, что тут одни сплошные никчёмности. Старый доллар, приклеенный к марке техасского торгового дома, чёрные очки в клеточку, завёрнутые в Зингапурский контракт пятилетней давности, высохшая рыбья шкурка, картонная коробка с разноцветными морскими звёздами, чертежи рыболовецкого траулера, пакет из-под сока, сморщенный рыбий пузырь – всё вызвало в нём чувство отвращения, напомнив о ненужном, пустом, несущественном. Каким всё показалось жалким, ничтожным на фоне спокойных вечных снегов! К чему эта рухлядь? Какой в ней прок? Вот почему была так тяжела его походка в последнее время! Собственные ошибки, тяжким грузом давившие на плечи, не позволяли быстро шагать.
– Как же я захламился! – сказал вслух Нанаец.
Почему он не догадался избавиться от них раньше, это уже не имело значения. Нанаец выпрямился и ногами сгрёб мусор в одно место. Постояв в небольшом раздумье, вынул из рюкзака флакончик с ДЗ и вытряс несколько капель на кучу старых предметов. Спичек, чтобы поджечь, не оказалось, тогда он развернулся спиной к ошибкам и оглушительно пукнул. Далёкие айсберги недовольно вздрогнули и предостерегающе покачали своими верхушками. Им не понравился звук, но то, что за ним последовало, заставило их снова застыть в удивлении.
Мощное пламя охватило свалку. Взвившись до самых небес, оно осветило красным светом застывшие снежные просторы, мечту, одобрительно следившую за действиями человека, и пустой рюкзак. Не ожидавший подобного эффекта, потрясённый силой природы, Нанаец резко отпрянул в сторону. Он пристально смотрел на яркий огонь, заворожённый его причудливой формой, и думал о том, что огонь похож на живой цветок. Глядел, как отрываются лепестки у цветка, устремляясь в чёрное небо, и как исчезают в нём, рассыпаясь от холода и смешиваясь со звёздами. Полярная ночь молчала.
Нанаец был спокоен. Теперь ничто не будет мешать движению, можно заново, налегке обходить все дороги и, переждав мировой кризис, приступать к дезинфекции. Встав на лыжи, человек поманил за собой зелёную птицу, перелетевшую в сторону от костра, оттолкнулся палками и уверенно заскользил по твёрдому снегу, подальше от разгорающегося огненного цветка. Прочь от своих прошлых ошибок!
А где-то в жаркой Эх-Вынии в это же время Гр без дела валялся в старой телеге среди скользких арбузных корок. Кибитка упала с крюка и теперь стояла под окнами квартиры. И телега, и особенно Фецир, потерявший швабры и тряпки по пути с юга, вызывали любопытство жителей дома. Эхвынцы думали, что это реквизиты боевика, и всё ждали, когда же начнутся съёмки фильма. Гр спускался сюда, когда ему бывало грустно, сегодня был именно такой вечер. Любитель "Маисовки" печально, без всякой надежды глядел в темнеющее тихое небо, стараясь отыскать в нём Полярную звезду.
Всполохи костра на юге небосклона заставили проходимца вздрогнуть и подняться во весь рост. "Нанаец! Знак подаёт! Включил Северное сияние!" – пронеслось в его голове. Гр стал судорожно что-то искать на дне телеги, разгоняя пьяных стрекоз. Среди груды пустых бутылок нашёл самодельный компас, бывший когда-то будильником с треснувшим стеклом. Попытался вытряхнуть застрявшие под стеклом арбузные семечки, но, побоявшись, что потеряет время и пропустит сияние, бросил это занятие. Поддел через трещину, с помощью тростинки, большую стрелку, повернув её в сторону Северного сияния, и трусцой побежал к отблескам надежды.
Встреча шестая. Пепелище
Гр бежал очень долго, насколько мог, быстро, напрягая остатки сил, растраченных на пьянки со стрекозами. Он бежал и ничто не могло его остановить, потому что впереди его ждала встреча с Нанайцем, который наверняка давно простил своего напарника, если решил подать ему знак, как обещал. Эта способность бывшего товарища выполнять обещания, так всегда раздражавшая Гр, сегодня не казалась ему странной. Он торопился достичь Полярного круга, пока не исчезли из виду искры манящего надеждой костра, уже начавшие медленно таять. Его шорты намокли от пота, футболку он и вовсе сбросил в Эх-Вынии. Не обращая внимания на смену пейзажа, упрямец бежал вперёд, выставив впереди себя правую руку с компасом.
Через несколько дней пути Гр остановился, с трудом перевёл дыхание и оглянулся. Вокруг ничего не было видно, один белый густой туман перед глазами. Проходимец догадался протереть запотевшие стёкла очков, после чего понял наконец, что очутился посреди огромной снежной равнины, по сторонам которой теснились угрюмые айсберги. А в центре, как раз там, где он стоял, ещё теплился слабый костёр. Его последние искры устремлялись в чёрное небо. Подхваченные усиливающимся ветром искры разносились далеко вокруг, слабо освещая тёмный воздух рядом с Гр.
Нанайца нигде не было видно, только маленькая ракушка, каких много валялось на берегу эхвынского океана, чёрным пятнышком блестела в подтаявшем снегу, говоря о недавнем присутствии здесь человека. Костёр догорал. От него на запад шли чёткие следы лыж, теряющиеся между сугробами. "С утра пораньше пошёл растапливать айсберг, скоро придёт", – подумал Гр, чувствуя, как сильно он замёрз и устал. Мокрые шорты встали колом на морозе, а борода превратилась в сосульки.
Будучи не в силах сдвинуться с места, бедняга не стал дожидаться, когда потухнет костёр, а просто сел в его середину. Блаженное тепло разлилось по всему телу, напоминая эхвынский юг. Измученный страхами не успеть к Северному сиянию и долгой дорогой, Гр обхватил колени руками, уткнулся в них лицом, согрелся и незаметно уснул. Во сне снова вспотел, борода, царапавшая шею, оттаяла. Должно быть, пепел остыл, потому что Гр резко проснулся от холода. Вздрогнув, он открыл глаза и в ужасе закричал: рядом сидел белый медведь на корточках и курил трубку. Медведь, обернувшись на крик, вынул трубку изо рта и засмеялся:
– Шорты прожёг! Что теперь Ло скажет? Ты ведь замёрз бы совсем, если б я не оглянулся. Далеко ушёл. Остановился посмотреть, как танцуют искры от костра, и увидел, что они как-то разом заволновались все, будто их кто потревожил. Пришлось вернуться, чтобы понять, в чём дело, а тут ты… в пепле сидишь.
Несчастный хотел заплакать от радости, но вид Нанайца, с накинутой на плечи медвежьей шкурой, деловитый и строгий, остановил его. Он вышел из пепла и робко спросил:
– Костёр развёл… Где дрова-то взял?
– Это случайно вышло, сжёг старые ошибки, – вполне миролюбиво ответил Нанаец.
– А я подумал – Северное сияние, знак мне подаёшь. Значит, не звал? – расстроился Гр, ужасаясь тому, что напрасно старался: мучился, бежал, торопился.
– Не звал, – подтвердил Нанаец, но шкуру между тем перекинул со своих плеч на плечи Гр, чтобы тот согрелся.
Гр благодарно икнул. Чувство тревожной неуверенности постепенно покидало его.