Я люблю бывать на природе. Вот и сегодня сел я в парке на скамью. С крутого берега далеко видна Волга с редкими и будто неподвижными лодчонками, а на том берегу, далеко-далеко раскинулись бескрайние поля, окаймленные позолоченными дубравами… Легкий, уже осенний, но еще ласковый, как котенок, ветерок нежно касается моего лица. Солнце уже низко, но закат еще не зачался, хотя брюшки облачков уже подсвечиваются бледным золотом. И грустно, и светло…
Травы косят… Солнца просят - Непогода наплыла. Плачет осень,
Плачет осень - Мало прожила.
Серым кровом Небо снова
Затянули облака.
Осень - рыжая корова
Надоила молока.
Весь в тумане, Как в обмане, Лес сосновый. Так и манит, Так и манит Сказкой новой.
Сердцу мило
Всё, что было,
Всё, чему бывать!
Напоила,
Напоила
Душу благодать…
Я пишу и все время подспудно думаю о Кате. Я так хочу, чтобы она меня полюбила, за мои стихи, за самою любовь мою к ней. Ведь я знаю, что ее никто и никогда не сможет любить сильнее меня, никто не сможет отдать ей себя всего-всего, без остатка…
Катенька… Катюша… Катеринка…
Катерина. 1927, 26 сентября
Я собираюсь в школу. Волнуюсь, у меня даже дрожат
руки. Так никогда еще не было. Все воскресенье я не находила себе места. Мне очень нравится Анатолий, я хочу дружить с ним. И если честно - я боюсь его потерять. Хоть бы он простил меня за то, что я его до крови укусила… Но ведь мне же ничего не оставалось делать! Я же поняла и простила его уже за то, что он на меня замахнулся. Мы же уже взрослые люди, надо уметь прощать друг друга…
А вообще-то пора мне кончать корчить из себя принцессу-недотрогу. И нечего скрывать нашу дружбу с Анатолием. Пусть все увидят, что мы дружим. Тогда может, и Анатолий будет вести себя поспокойнее. Ведь дружат же у
нас все мальчики с девочками нормально. Ну, бывает, что на перемене кто-нибудь невзначай вроде бы коснется рукой неположенных мест. Но это же шалости! Да, честно говоря, смотря кто и коснется, а то и приятно…
Ах, как бы я хотела, чтобы когда я приду сегодня в класс, Толя улыбнулся бы мне, как ни в чем не бывало. А после уроков, как всегда, пошел бы провожать меня домой. Может, он даже догадается отослать от себя свою "опричнину", и мы пойдем одни.
И всё снова будет хорошо, мы будем дружить… Ведь ни о чем другом сейчас и думать нельзя. Нужно, по меньшей мере, ждать еще года три. А потом, когда будет можно, мы поженимся. Мы будем счастливо жить. И у нас, конечно, будут дети, хорошие дети… Ой, и о чем я только думаю-то! Но ведь это же нормально - это мечты, мечты, мечты…
Я неслась в школу, как на крыльях. Но я так долго собиралась и прихорашивалась, что едва успела к началу урока. Все были уже в классе, хотя еще и не на своих местах. Когда я вошла в класс, Анатолий стоял ко мне спиной и о чем- то болтал с Наташкой Семиглазовой. Она возбужденно хохотала, хлопая его при этом запанибратски ладонью по плечу. Что он говорил ей, я не слышала.
Наташка вообще-то большая воображала, хотя смазливенькая, и не дура. Она хорошо одевается, одежда у нее элегантная и, видимо, дорогая. Родители наняли ей репетитора, который учит ее дома французскому языку. Она из-за этого все время форсит и называет себя "Натали". Все остальные имена она тоже коверкает на французский лад: "Катрин", "Нинон", "Жан"… Всю свою речь она пересыпает французскими словечками, к которым мы даже попривыкли и теперь понимаем "по-французски". Одним словом, "светская дама"!
Прозвенел звонок, пора расходиться по своим местам.
Слышу, Наташка говорит:
- Тре бьен, Анатоль! После лесон встречаемся на углу леколь!
Анатолий утвердительно кивнул ей и повернулся,
почти натолкнувшись на меня. Он произнес, видимо еще по
инерции "французского" общения: "Пардон", - и пошел за свою парту.
Начался урок. Мне ничего не шло в голову. Мысли крутились вокруг Анатолия. Мне все время хотелось оглянуться, как всегда, и увидеть его улыбающиеся глаза, но я
сдерживалась… Я не могла понять, как же так можно? Ведь это же предательство! Ведь в классе все знают, что Анатолий пытается ухаживать за мною. Все девчонки завидовали мне, и в первую очередь, Наташка. Он провожал меня до дома, правда не один, а всегда с кем-нибудь еще. Мальчишки вообще за ним хвостом ходят.
И как же так? Теперь вот просто так взять и начать
"крутить" с Наташкой? Получается, что я во всем виновата?
Ну, конечно, с Наташкой проще - она в шею не укусит!
Нет, я ему покажу! Он что, думает, что я буду плакать? Я отомщу ему тем же! Но как я ни храбрилась, комок стоял у меня в горле, а слезы наворачивались на глаза…
- Белая, ты в классе или витаешь в облаках? - раздался голос учительницы.
- Ой, Александра Михална, я думала, правильно ли я решила домашнюю задачку.
Шура-дура, как звали мы нашу математичку, поверила мне. Я ведь была в классе по математике одной из самых сильных. Кстати, наша Шура не такая уж и дура, я думаю, что она один из лучших учителей нашей школы. Это просто кто- то придумал в рифму "шура-дура", так с тех пор и пошло.
Я опять начала думать: кого же, кого же выбрать, чтобы отомстить Анатолию? Эти сопляки-одноклассники еще и побоятся, кабы Анатолий им не врезал… Кто же еще?
Так что ж я, глупая! Конечно же - Михаил, Миша Макаров! Ведь я же вижу, как он млеет, когда я на него лишь просто взгляну! Он и старше, и симпатичный, и говорят, что умный. К тому же мы знаем друг друга с детства. И наши мамы знакомы давным-давно.
Михаил, правда, какой-то не от мира сего, все время будто витает в облаках, но это и к лучшему: не будет с глупостями приставать!
Ну, Толечка, мы еще посмотрим, кто кого!
Но чувствую я себя все же премерзко! Мне ничего сейчас не хочется. И меньше всего хочется, чтобы Михаил подошел ко мне сейчас, увидев, что я иду домой одна. Ну их всех к черту! Я хочу побыть сегодня одна… Да, одна, одна, одна! Видеть никого не хочу!
Михаил. 1927, 27 сентября
Вчера Катя шла домой из школы почему-то одна, без
своей вечной свиты. Даже не шла, а как-то устало брела, понурая. Может, что произошло в школе? А может, дома? Ведь ее отец, Арсений Николаевич, очень сильно болен.
Я, как всегда, шел за Катей хвостом, на почтительном расстоянии. Подойти к ней и заговорить я опять не осмелился… А неверное, надо было! Ведь необходимо поддержать человека, когда ему трудно, когда он наверняка нуждается в помощи или хотя бы обычном добром слове. А я опять шел и не смел… А надо бы было подойти!
Сегодня, как всегда, выйдя из школы после уроков одним из первых, я стоял вроде бы в раздумье. На самом деле, я дожидался, когда выйдет Катя, чтобы опять пойти за ней
"хвостом". Вот она вышла… Сегодня она бодрее, чем вчера, оглянулась по сторонам, будто ища кого-то. Увидев меня, она махнула мне рукой, сбежала вниз по ступеням и пошла… в мою сторону! У меня ослабло под коленками, во рту внезапно как-то пересохло. Еще этого не хватало! Я же не гимназисточка какая! Что со мной творится, нужно же собой управлять хоть немного!
Она шла в моем направлении и, проходя мимо меня,
слегка замедлив шаг, спросила:
- Привет, Миша! Идешь домой? Пошли вместе, нам по пути, кажется?
Я мотнул утвердительно головой и, не промолвив ни слова от растерянности, пошел с ней рядом. Когда Катя спросила меня, почему я какой-то не такой, я совсем смутился и как-то невпопад ответил ей, что я всегда такой, от рождения. Сказал я конечно глупость, поэтому она звонко захохотала и сказала:
- Смешной ты, Миша, какой-то! И даже остришь как-то необычно. Разве можно быть с детства растерянным?
- Ну, конечно, я пошутил. На самом деле, я почему-то все время жду, что ты ко мне подойдешь, но вот был как-то не готов к этому… - Опять невпопад сказал я.
- А как это тебе нужно было специально готовиться к тому, чтобы я к тебе подошла? - Сказала Катя и снова залилась своим звонким смехом.
Шли мы бок о бок, так вот разговаривая ни о чем. Иногда она случайно касалась меня своей рукой, или ее широкая юбка задевала мою ногу - тогда будто электрический разряд пронзал меня. Такого со мной никогда еще не было: ведь в свои шестнадцать лет я ни разу даже не коснулся ни одной девочки. Мои друзья ходят на танцы, устраивают пикники с девочками, где иногда некоторые из них даже кладут голову кому-нибудь из девочек на колени. Я этого представить даже не могу: отец меня всегда учил, что любовь - это святое, ее нельзя разменивать по мелочам, она одна на всю жизнь. Я понимаю, что только такие отношения, какие были между моим отцом и моей мамой, достойны называться любовью.
И вот теперь этот трепет, который я чувствую… Может, это и есть начало того большого и светлого чувства, ради которого надо жить?..
А Катя - молодчина! У нее все как-то просто и легко получается. Когда мы уже подошли к ее дому, она вдруг мне сказала:
- Ты когда в школу утром выходишь? Может, выйдешь из дома пораньше, подождешь меня, вместе пойдем, а?
У меня аж дух перехватило от нахлынувшего восторга:
- Ну, конечно, конечно!
Мы распрощались, она скрылась за входной дверью своего дома, а я ошалевший от счастья, сдерживаясь, чтобы не побежать вприпрыжку, пошел домой.
Вот и свершилось! И так все просто! А я все переживал и придумывал, какие мне сделать ходы, что предпринять, как с
Катей заговорить, что ей сказать… А уж предложить ей до школы ходить вместе - об этом у меня и в мечтах не было!