Поднявшись, ускоряю бег и оглядываю вагоны: за что бы ухватиться? Первые же три вагона глухо заперты на замок. За ними - вагоны для перевозки скота. Двери в них открыты, но оттуда торчат лошадиные хвосты. Картинка настолько странная, что я обращаю на нее внимание, даже мчась сломя голову неведомо где, вдоль движущегося поезда.
Я замедляю бег до трусцы и наконец останавливаюсь. Запыхавшись и почти потеряв надежду, оборачиваюсь. И вдруг вижу через три вагона открытую дверь.
И вновь бросаюсь вперед, считая проносящиеся мимо вагоны.
Один, два, три…
Я хватаюсь за железный поручень и делаю рывок вверх. Удается зацепиться левой ногой, локтем и подбородком - им я врезаюсь прямо в железную обшивку. Крепко держусь всеми тремя. Шум меня оглушает, нижняя челюсть ритмично бьется о железо. В ноздри ударяет запах то ли крови, то ли ржавчины: вот те на, может, я выбил зубы? Но тут до меня доходит, что это сущие пустяки - на самом деле вся жизнь моя висит на волоске: я вот-вот выпаду из дверного проема, а правая нога метит под днище вагона. Уцепляюсь правой рукой за поручень, а левой - за дощатый пол вагона, да так, что обдираю ногтями дерево.
Удержаться становится все сложнее: подошвы у меня совсем не рифленые, и левая нога урывками скользит к двери. Правая же болтается уже совсем под поездом - судя по всему, мне светит остаться без ноги. Я мысленно с ней прощаюсь, зажмуриваю глаза и стискиваю зубы.
Проходит несколько мгновений - и я понимаю, что все еще цел. Открываю глаза и прикидываю, что бы еще сделать. Выбор небогат, а поскольку, спрыгнув с поезда, я непременно попаду под него, я считаю до трех и из последних сил делаю рывок вверх. О чудо - мне удается перебросить левое колено через край. И вот, орудуя ступней, коленом, подбородком, локтем и ногтями, я забираюсь наконец внутрь вагона и падаю на пол. Падаю, тяжело пыхтя и совершенно выбившись из сил.
Но тут же, заприметив тусклый огонек, приподнимаюсь на локте.
На мешках из грубой рогожи сидят четверо и играют в карты при свете керосиновой лампы. Один из них, морщинистый старик с ввалившимися, заросшими щетиной щеками, припал губами к глиняному кувшину - и от удивления, похоже, забыл его опустить. Наконец, отняв кувшин от губ, он вытирает их рукавом.
- Ну-ка, ну-ка, - медленно произносит он. - Что это у нас там?
Двое его спутников сидят не шелохнувшись и глядят на меня, не выпуская карт из рук. Четвертый встает и направляется прямо ко мне.
Это здоровенный детина с густой черной бородой. Одет он в какую-то несусветную рванину, а из полей его шляпы кто-то явно выкусил изрядный кусок. Я с трудом поднимаюсь на ноги и отступаю, но тут же понимаю, что дальше идти некуда. Оглянувшись, обнаруживаю, что за мной - один из многочисленных рулонов брезента.
Когда я поворачиваюсь обратно, он уже дышит мне прямо в лицо алкоголем.
- У нас в поезде нет места для бродяг, братишка. Так что убирайся-ка откуда пришел.
- Эй, постой, Черныш, - говорит старик с кувшином. - А то сейчас натворишь тут делов.
- Ничего не натворю, - отвечает Черныш, хватая меня за воротник. Я бью его по руке. Он тянется ко мне другой, и я замахиваюсь, чтобы ему помешать. Когда наши руки сталкиваются в воздухе, слышится хруст костей.
- О-хо-хо, - кудахчет старик. - Ты бы полегче, парнишка. Не лез бы ты к Чернышу, а?
- А по-моему, это Черныш ко мне лезет, - кричу я, блокируя очередной удар.
Черныш делает выпад. Я валюсь на брезент, но не успеваю ударится головой, как он уже тянет меня обратно. Миг спустя моя правая рука заломлена за спину, ноги свисают из открытой двери вагона, а перед глазами мелькают стволы деревьев.
- Черныш, - сердится старик, - Черныш, оставь его в покое! Оставь в покое, кому говорю! И втяни обратно в вагон.
Теперь Черныш заламывает мне руку уже за загривок и как следует встряхивает.
- Черныш, кому я сказал! - кричит старик. - Зачем нам неприятности? Оставь его в покое.
Черныш свешивает меня из вагона еще чуть пониже, потом разворачивает и швыряет на брезент. Вернувшись к своим товарищам, он хватает глиняный кувшин, перелезает, минуя меня, через брезентовый рулон и забирается в дальний угол вагона. Не отводя от него глаз, я потираю вывернутую руку.
- Не огорчайся, малыш! - обращается ко мне старик. - Такая уж у Черныша работа - выбрасывать людей из поезда, и он давненько этим не занимался. - Иди сюда, - добавляет он, похлопывая по полу ладонью. - Вот сюда.
Я снова кошусь на Черныша.
- Иди-иди, - повторяет старик. - Не бойся. Черныш тебя больше не тронет. Правда, Черныш?
Черныш что-то мычит и отхлебывает из кувшина.
Я поднимаюсь и осторожно направляюсь к остальным.
Старик протягивает мне правую руку. Поколебавшись, я ее пожимаю.
- Я Верблюд, - представляется он. - Это Грейди. Это Билл. А с Чернышом вы уже знакомы. - Он улыбается беззубым ртом.
- Здравствуйте, - говорю я.
- Грейди, принеси-ка нам обратно кувшин, а?
Грейди смотрит на меня в упор, но я выдерживаю его взгляд. Тогда он встает и молча направляется к Чернышу.
Верблюд с трудом поднимается на ноги, до того непослушные, что мне даже приходится подставить ему локоть. Поднявшись, он светит мне в лицо керосиновой лампой, разглядывает одежду, словом, изучает от макушки до пят.
- Вот, Черныш, говорил же я? - сварливо кричит он. - Это тебе не бродяга. Поди-ка сам взгляни. Почувствуй разницу.
Черныш фыркает, делает еще глоток и протягивает кувшин Грейди.
Верблюд косится на меня.
- Так как, ты говоришь, тебя зовут?
- Якоб Яновский.
- Ты рижый.
- Я в курсе.
- А ты откуда?
Я медлю. Что сказать, я из Нориджа или из Итаки? Интересно, что он хочет услышать: откуда я удрал или где мои корни?
- Ниоткуда, - отвечаю я.
Лицо Верблюда застывает. Он чуть покачивается на кривых ногах, и колеблющаяся лампа льет вокруг неровный свет.
- Что-то натворил, малыш? Сбежал из тюряги?
- Нет, - отвечаю я. - Ничего подобного.
Он щурится на меня еще некоторое время и затем кивает.
- Тогда ладно. Не мое дело. А куда направляешься?
- Не знаю.
- Ищешь работу?
- Да, сэр. Полагаю, что так.
- Что ж, с каждым может случиться. А что можешь делать?
- Да что угодно, - отвечаю я.
Грейди приносит кувшин и отдает Верблюду. Тот обтирает горлышко рукавом и передает кувшин мне:
- На вот, глотни.
Я, конечно, не раз баловался крепкими напитками, но самогон - совсем другое дело. Он вспыхивает в груди и в голове адским огнем. Дыхание перехватывает, на глазах выступают слезы, но я пытаюсь не отводить от Верблюда взгляда, несмотря на то, что легкие вот-вот сгорят изнутри.
Верблюд наблюдает за мной и медленно кивает.
- Утром прибываем в Ютику. Я тебя отведу к Дядюшке Элу.
- К кому? Куда?
- Да к Алану Бункелю, Наиглавнейшему управляющему, Властителю и Хозяину Всех Известных и Неизвестных миров.
Должно быть, видок у меня озадаченный - Верблюд снова беззубо усмехается.
- Малыш, только не говори мне, что ты не понял.
- Не понял чего? - спрашиваю я.
- Вот те на! - орет он остальным. - Представляете, мальчики, он и правда не понял!
Грейди и Билл ухмыляются. Только Чернышу не смешно. Он хмурится и надвигает шляпу на нос.
Верблюд поворачивается ко мне, прокашливается и медленно, смакуя каждое слово, начинает:
- Ты попал не просто в поезд, малыш. Ты попал в Передовой отряд "Самого великолепного на земле цирка братьев Бензини"!
- Куда-куда? - выдыхаю я.
Верблюд хохочет, держась за живот.
- Ах, как мило! Ну до чего же мило, - говорит он, фыркая и вытирая глаза тыльной стороной ладони. - Ох ты, господи! Ты угодил задницей прямо в цирк, дитя мое.
Я пялюсь на него и моргаю.
- Это у нас шапито, - говорит он, поднимая лампу и указывая скрюченным пальцем на огромный рулон брезента. - Один из наших вагонов с шатрами сошел с рельсов и разбился вдребезги, вот все это добро сюда и засунули. Можешь пока приткнуться поспать. Нам еще ехать часок-другой. Только не ложись слишком близко к двери, вот и все дела. А то и выпасть недолго.
ГЛАВА 3
Меня будит протяжный скрип тормозов. Я застрял между рулонами брезента довольно далеко от того места, где уснул, и потому не сразу понимаю, где я.
Поезд вздрагивает, останавливается и выпускает пар. Черныш, Билл и Грейди поднимаются на ноги и безмолвно выпрыгивают наружу. Когда они уходят, настает очередь Верблюда. Доковыляв до меня, он нагибается и пытается меня растолкать.
- Эй, малыш! - приговаривает он. - Ты должен выбраться отсюда до того, как придут за брезентом. Сегодня я попробую поговорить о тебе с Безумным Джо.
- С Безумным Джо? - садясь, переспрашиваю я. Ляжки зудят, а шея болит как черт-те что.
- Это наш главный, - поясняет Верблюд. - Точнее, главный над всей этой кладью. К манежу Август его не подпускает. На самом деле, сдается мне, его не подпускает туда Марлена, но какая разница? Она и тебя никуда не подпустит. А с Безумным Джо у тебя хотя бы есть шанс. Мы тут попали в непогоду и слякоть, и кое-кому из его ребят надоело вкалывать как проклятым. Так что они сделали ноги и оставили его на мели.
- А почему его зовут Безумным Джо?
- Кто его знает, - отвечает Верблюд, ковыряясь в ухе и пристально изучая его содержимое. - Сдается мне, он побывал и а каторге. Но за что - не выяснял. И тебе спрашивать не советую. - Он вытирает палец о штаны и направляется к двери.